«Уход Синайского напоминает дезертирство. А мы — 28 панфиловцев»
Большой театр готовится к первой полноценной оперной премьере сезона. Для примадонны Марии Гулегиной «Дон Карлос» в постановке Эдриана Ноубла станет премьерой сразу в нескольких отношениях. Она не только впервые споет партию Эболи, но и, как ни странно, впервые в своей карьере выйдет на сцену Большого театра. Чувствами дебютантки Мария Гулегина поделилась с корреспондентом «Известий» Ярославом Тимофеевым.
— Когда вы впервые спели в «Дон Карлосе»?
— Почти 30 лет назад, в Минске. Дальнейшая история моего «Дон Карлоса» складывалась как-то несчастливо. Я собиралась петь Елизавету на фестивале Arena di Verona, но поскольку на следующий год должна была открывать в той же партии сезон в La Scala, то Риккардо Мути попросил меня не петь ее до премьеры. В итоге я заболела и не спела ее ни в Вероне, ни в Милане.
А с ролью Эболи приключилась очень смешная история. В 1991 году в Метрополитен-опере планировался концерт к 25-летию карьеры Миреллы Френи и Николая Гяурова. Меня пригласили спеть арию Эболи и квартет. Я ответила, что они сошли с ума — как я, молодое сопрано, могу браться за такую партию? Через пять минут перезвонила и сказала: «Да, я сошла с ума, буду петь». Меня спросили: «Ты ее уже пела?» Я говорю: «Конечно!» А на самом деле выучила свою партию за одну ночь и пришла на репетицию к Джеймсу Ливайну (главный дирижер Метрополитен-оперы. — «Известия»). Ливайн был в восторге, но выступлением пришлось пожертвовать ради более важного дебюта в «Тоске».
В 1996 году мне позвонил Джеймс Конлон и стал уговаривать спеть Эболи уже полностью. Я ему объясняла, что не могу: ведь я еще хочу спеть Виолетту, Норму, хочу освоить «Набукко», «Макбета», «Эрнани», «Трубадура». А после Эболи меня уже никто не возьмет на эти роли. В оперном мире все мыслят клише. Это как с советскими актерами: если ты сыграл Ленина или Сталина, всё — остальные роли для тебя закрыты. Но сейчас, когда меня позвали в Большой, я сама решила, что буду петь не Елизавету, а Эболи.
— Она как личность вам наверняка интереснее?
— Вы правы. В Елизавете мне нужно было усмирять и голос, и темперамент. Она не может быть такой, какая я в жизни — энергичной, подвижной. Несчастный ребенок, нежный цветок из Франции, она из-за политических интриг была вынуждена выйти замуж за короля Филиппа — страшного, подчиненного инквизиции. Показать ее чувства я, конечно, могу, но мне это не очень интересно.
А о роли Эболи я долго думала. Кто она — интриганка, нахалка? С какой болью и стыдом звучит ее признание в том, что король ее обесчестил! Извините, быть любовницей короля — кому-то это покажется удачей. Только очень самодостаточная женщина, какой и была Эболи, воспримет это как оскорбление. Будучи подростком, она со шпагой в руке отстаивала свою честь, и есть свидетельства, что в таком поединке она лишилась глаза, но честь свою отстояла. Она любит Карлоса до умопомрачения, она даже не боится, что король может ее мгновенно положить в эту страшную гриль-тележку инквизиции.
— В итоге она раскаивается?
— Конечно, она ведь признается королеве, что предала дружбу из-за любви.
— Для вас любовь тоже имеет приоритет над женской дружбой?
— Нет, я бы так никогда не поступила. Во-первых, я сама замужем, во-вторых, для меня мужья моих подруг — пусть они простят меня — это бесполые существа. Страсть может пройти, а дружба остается навсегда.
— Кто пригласил вас в Большой?
— Михаил Фихтенгольц. В тот день мы случайно встретились с дирижером Лораном Кампеллоне. Он тут же звонит Михаилу и говорит: «Знаешь, с кем я сейчас? С Гулегиной». Михаил в ответ: «Держи ее!» Он пришел и стал меня уговаривать на разные роли. Затем началась вся эта история с Колей Цискаридзе. Мы друзья, и я чувствовала, что не могу попрать дружбу и пойти петь в Большой театр. А потом вдруг сменилась дирекция театра. И в конце лета я получила письмо лично от Владимира Георгиевича Урина с просьбой участвовать в «Дон Карлосе». Я знаю, что он поднял театр Станиславского и что это человек слова. Если он сказал, то сделает. Подумала: новый театр, новый директор, новая роль, прекрасный режиссер, исторические костюмы! Почему нет? И я решилась.
— Кто выйдет с вами на сцену?
— В роли Елизаветы — прекрасная Вероника Джиоева. Заглавную роль исполнит замечательный итальянский тенор Андреа Каре. Игорь Головатенко будет петь Родриго, а Филиппа — Дмитрий Белосельский, это очень хорошие и уже известные в мире певцы. Мэтью Бест, который должен был выйти в роли Великого Инквизитора, сейчас болен.
— Вы известны тем, что можете твердо сказать режиссеру-постановщику «нет».
— Я просто всегда задаю вопросы — зачем и почему. Но Эдриану Ноублу это нравится. Мы спорим как два образованных человека и находим истину. Я, например, объяснила, что не могут Елизавета и Эболи выходить в одинаковых костюмах: ведь Елизавета возвращается из Эскуриала, а Эболи — у себя дома. Ко мне прислушались. Вообще я никогда не пойду на постановку к режиссеру, который не любит оперу и просто пытается скрыть свою безграмотность.
— В постановке Ноубла модернизма нет?
— Здесь модернизм в том, что каждая эмоция подана как в кино — максимально крупным планом. Средства и технологии современные, но раскрывают изначальную, настоящую драму.
— Как вы восприняли уход Василия Синайского из театра?
— Владимиру Георгиевичу виднее, что делать. Раз человек попросил отставку, а директор ее подписал, значит, так и должно быть.
Лично я не понимаю мотивов Василия Серафимовича. Для меня сейчас работать в Большом театре — одно удовольствие. Теперь «Дон Карлосом» дирижирует Роберт Тревиньо. Он совсем молодой, ему еще нет 30 лет. Со вторым составом он уже проводил довольно много спевок, а у нас с Синайским была только одна. Может быть, Владимир Георгиевич посетовал на то, что первый состав остался не обласкан главным дирижером. Не знаю.
— Покинуть театр за две недели до большой премьеры — случай почти беспрецедентный.
— Это немножко напоминает дезертирство. Ну а мы, как 28 панфиловцев, будем грудью стоять за Москву. И отстоим.
— Будь вы на месте Урина, кого бы пригласили на пост главного дирижера Большого театра?
— Есть много потрясающих молодых дирижеров — Василий и Кирилл Петренко, братья Юровские, Туган Сохиев, есть и замечательные иностранцы, которых любит оркестр ГАБТа, — например, Лоран Компеллоне. Но главный дирижер — не только дирижер. Это человек, который головой отвечает за всё. Вот если бы кто-нибудь устроил демарш, как Синайский, то именно главный дирижер должен был бы спасти ситуацию. И, конечно, он должен правильно подбирать составы, так, чтобы все голоса сливались.
— В Большом за это, кажется, отвечает управляющая оперной труппой Маквала Касрашвили.
— У Маквалы огромный опыт, и она очень приятный человек. Но я думаю, что театр должен быть как двуглавый орел: директор, занимающийся финансами и управлением, и главный дирижер, отвечающий за музыкальное качество.
— На 26 февраля следующего года заявлен ваш первый сольный концерт в Кремлевском дворце. С какой программой вы совершите этот дебют?
— Вместе с маэстро Фабио Мастранджело мы готовим арии из произведений Верди, Беллини, Пуччини и Чайковского. Огромное счастье — петь именно в Кремле и быть уверенной, что каждый желающий сможет попасть на концерт.
— Организатор фестиваля «Королевы оперы» Евгений Винтур так и не выплатил вам гонорар. Будете подавать в суд?
— Он объявил себя банкротом, так что уже ничего не добьешься. Я считаю, что если человек подлец, то жизнь сама заставит его всё понять. Я не хочу в этом участвовать.
— Недавно вы трудились в жюри конкурса «Большая опера».
— И очень пожалела об этом. Сначала меня попросили быть председателем жюри. Я подумала: наконец-то будет конкурс, где у председателя жюри никто из знакомых — никто! — не будет петь! Для меня все конкурсанты были как чистый белый лист. Когда я узнала, что председателем жюри будет Тамара Синявская, тоже обрадовалась — люблю ее и уважаю. Но уже потом, когда съемки закончились, я вдруг услышала, что победитель — ученик Тамары Ильиничны. Я была в шоке. Рассказала мужу, он государственный тренер России по греко-римской борьбе. У него брови поднялись: чтобы тренер стоял и оценивал своего ученика? Да этого ученика тут же дисквалифицируют, даже если тренер близко подойдет к рефери! А тут учитель спокойно ставит ученику два балла, а его сопернику — ноль. Понимаю, что к ученикам привязываешься, как к детям, а ради ребенка можно пойти на всё. Но зачем же убивать у молодых конкурсантов надежду на справедливость? Это неправильно — делать на государственные деньги на государственном канале такой якобы конкурс.
— Что вы думаете о решении вашего друга Цискаридзе завершить сольную карьеру и возглавить Академию имени Вагановой?
— Думаю, что он закончил немножко рановато. С другой стороны, лучше уйти со сцены на день раньше, чем на полчаса позже. Это геройский поступок. То, что он возглавил академию, меня очень радует. Говорят о разнице школ: якобы в Москве танцуют более ярко, в Петербурге — пастельно, там не дай бог поднять ногу на полный батман. Я очень ценю мнение педагогов и танцовщиков, но если бы передо мной стоял выбор, куда отдать своего ребенка, для меня огромную роль сыграло бы то, что директор Вагановки — не просто замечательная женщина-функционер, а великий Николай Цискаридзе. Я бы своего мальчика туда отдала.
— Вы говорили о желании получить российское гражданство. В этом вопросе что-нибудь продвинулось?
— Мне сказали, что я должна писать заявление. Ну не умею я писать заявления! Если дадут — буду счастлива. А сама ходить и просить не могу. Мне уже собирались дать российский паспорт перед Олимпийскими играми в Ванкувере, но я в тот момент сменила фамилию и всё расстроилось.
— Кто вы теперь по паспорту?
— Мария Мкртычева. А вообще я очень сожалею о том, что не оставила отцовскую фамилию — Мейтарджян. Мейтар в переводе с хибру (древнееврейский язык. — «Известия») означает «голосовые связки» или «струны». Сейчас я известна всему миру под фамилией, которая мне не принадлежит. Так же было и с Архиповой, и с Вишневской, и с Долухановой. Когда я первый раз вышла замуж, Долуханова меня ругала: «И что, вы с каждым мужем будете менять фамилию?» Оказалась права. Надо прислушиваться к советам старших.
