Дом и судьба
Первая постановка булгаковских «Дней Турбиных» (МХАТ, 1926 год) осталась в культурной памяти как камертон русского психологического театра. По свидетельству очевидцев, тот спектакль обжигал состраданием и объединял тех, кто совсем недавно был по разные стороны баррикад в братоубийственной войне.
Есть безукоризненная логика в том, что художественный руководитель петербургской «Мастерской», поставил в своем театре «Дни Турбиных». Григорий Козлов, куда бы его ни забрасывала судьба, всегда стремился к тому театру, который как семья и дом. Дом, где каждого любят, где все друг другу — братья и сестры. И конечно, булгаковская пьеса как нельзя лучше соответствует этому, ведь главный ее образ — дом.
Важно и то, что Козлов — верный адепт психологического театра. Им движут сочувствие к персонажам, готовность принять и понять, в общем, известные «пять пудов любви». Но премьера «Мастерской» нарушила все ожидания. В центре внимания режиссера вовсе не семейный очаг Турбиных-Тальбергов. Нет здесь детально прорисованного интерьера, антиквариата и заветных кремовых шторок.
Художник Михаил Бархин установил стенки-выгородки из дерева — голые и необжитые. И проявил «генетическую» связь не с отцом — сценографом Сергеем Бархиным, великим кудесником и фантастом сцены, а со своим учителем, Эдуардом Кочергиным.
На первый взгляд, аскетизм декораций — сознательное творческое препятствие для актеров. Ощутить атмосферу «милого старого дома» зритель должен исключительно благодаря им. Но голые необжитые стены парадоксальным образом оттеняют интенсивную жизнь героев, делая ее более рельефной. Психологической достоверности способствует то, что возрастная дистанция между актерами и их персонажами минимальна.
Стало привычным, что пьеса Булгакова играется артистами вдвое старше, чем задумал автор. Вместо 24-летней Елены Тальберг зритель может увидеть даму, давно вышедшую из бальзаковского возраста; вместо 18-летнего Николки — почтенного мужа, разменявшего пятый десяток. В «Мастерской» исполнители главных ролей — Алексей Фомин (Алексей Турбин), Евгений Шумейко (Николай Турбин), Арина Лыкова (Елена Тальберг), Илья Шорохов (Лариосик) — по возрасту вровень со своими персонажами. Это и возвращает пьесе свежесть чувств, и делает смысл событий более щемящим: вихрь истории сметает тех, чья жизнь только началась.
Но режиссер не задерживает зрителя на семейных сценах. В общей композиции большее значение имеют сцены «исторические», где место действия — штаб, гимназия, дворец. При этом Козлов не режиссер-историк, исследующий причины исторических сдвигов. Ему всегда важней общечеловеческие смыслы сюжета. Все приметы времени в этом спектакле — черно-белая кинохроника или запись голоса Николая II — вполне условны и нужны скорее для ощущения эпохи.
В «Днях Турбиных» Козлов побуждает зрителя анализировать, а не только сопереживать. Актеры играют по несколько ролей, сходных по сути, предлагая зрителю вариацию одной темы. Сыграв гетмана всея Украины, Алексей Ведерников выходит в образе командира петлюровцев. Владимир Карпов, играющий пойманного дезертира, продолжает тему униженных и оскорбленных в ролях еврея и человека с корзиной. Меняются внешние условия, но суть явлений и жизненные амплуа человека неизменны.
Режиссер поставил спектакль о прощании с эпохой. Вопрос: каков он — «век грядущий»? — остается без ответа. Ясно одно: прекрасная и гармоничная жизнь неумолимо уходит в небытие. Моменты прощания с ней лиричны и пронзительны. Одна из лучших сцен — когда реальные кадеты, задействованные в спектакле как статисты, стоят в шеренге, а из-за них выглядывает Пьеро (Максим Студеновский) в роскошном «мейерхольдовском» костюме.
Под чарами этого посланца Серебряного века ребята — якобы погибшие — один за другим исчезают со сцены. Изящным театральным приемом режиссер оттеняет жестокость эпизода. Когда со «сцены жизни» сходят безвинные, никакими реалистическими средствами не выразить, насколько это безобразно.
