«Мне не очень ловко сидеть и рассказывать, какое я хочу снять кино»

Показом «Легенды № 17» в переполненном зале открылся первый фестиваль Kino в Женеве, программу которого составили новые фильмы, созданные на пространстве бывшего СССР. «Легенду» на ее европейской премьере представляли режиссер Николай Лебедев и продюсеры Никита Михалков и Леонид Верещагин. Никита Сергеевич ответил на вопросы обозревателя «Известий» Ларисы Юсиповой.

— Насколько мне известно, значительную часть фильма «Солнечный удар» вы снимали здесь же, в Швейцарии, поскольку нужен был колесный пароход. На какой стадии сейчас эта картина? Когда мы ее увидим?

— Монтируем, доснимаем фоны для компьютерной графики. Я не спешу абсолютно. Не испытываю страстного желания скорее выпустить этот фильм. Это большая картина, с одной стороны, а с другой — пять телевизионных серий. Поэтому мы, имея 127 часов материала, варьируем, придумываем, собираем и, что самое сложное, пытаемся найти баланс между 1920 годом и 1907-м. Эти два недалеко отстоящие друг от друга периода совершенно противоположны с точки зрения фактур, света, цвета, манеры снимать. И потому очень важно, чтобы эти части не стали взаимоуничтожающими, а, наоборот, удачно друг друга дополняли.

— В процессе работы вы не пожалели, что решили соединить два бунинских произведения — «Солнечный удар» и «Окаянные дни»?

— А я просто не понимал, как снимать «Солнечный удар», пока не пришла идея объединения.

— Почему?

— Потому что 30 лет назад, когда я задумал снимать «Солнечный удар», прозрачная, летящая, чеховско-бунинская история случайной любви, случайного, пронзительного и запоминающегося на всю жизнь соития была бы органично вписана в атмосферу того кино и той жизни. А сейчас другая жизнь. И история, рассказанная только про то время, неминуемо тащила бы за собою вопросы: «А что теперь? Почему теперь? Почему об этом снимаем кино сегодня?» и так далее. А в соединении с «Окаянными днями» получается очень и очень современная картина, герой которой одержим одной мыслью: почему всё это произошло и когда именно стало возможным. И я сегодня тоже хочу задать этот вопрос.

— А вы сами знаете на него ответ?

— Да.

— И могли бы сейчас его сформулировать?

— Нет. Пусть картина ответит.

— Вы говорите, что не торопитесь ее заканчивать. Означает ли это, что перспектива попадания в конкурс Канна или Венеции вас уже не интересует?

— Вообще не интересует! Я состарился, перерос — не знаю, как правильно определить. Картина «Утомленные солнцем-2», которую начали поливать за восемь месяцев до премьеры, многому меня научила. Я довольно отчетливо понимаю, что в мировых средствах массовой информации есть категория людей, достаточно влиятельных, для которых любое мое действие будет поводом для атаки. Правда, самому мне уже всё равно. Мне интересно работать над картиной и мне важно, как сложится отношение к ней у людей, чье мнение мне дорого, — Шавката Абдусалимова, Максима Кантора, Саши Адабашьяна. У меня есть зритель, для него я готов работать, а он готов ждать.

— Фестивали вас не интересуют, но тем не менее вы как продюсер отдали «Легенду № 17» на открытие фестиваля в Женеве. Для вас важно, чтобы европейская премьера «Легеды» состоялась именно здесь? И кажется ли вам перспективной затея арт-директора фестиваля Елены Хазановой собрать постсоветское кино на нейтральной швейцарской территории?

— Конечно! Кроме того, я считаю, что и для Коли Лебедева, и для ТРИТЭ как студии этот показ имеет большое значение. Вообще то, о чем я вам только что говорил, не должно распространяться на людей, с которыми мы работаем. Это моя индивидуальная ситуация — не более того. Коля Лебедев — талантливейший человек, чудесный товарищ, и для его дальнейшего продвижения эта европейская премьера имеет значение.

— Сейчас прошла серия питчингов в Минкульте и Фонде кино, и в обоих случаях конкурсы закончились скандалом: сначала с проектом Миндадзе, потом — с «Чайковским». Не кажется ли вам, что это свидетельство общего организационного кризиса в нашем кино?

— У нас такое общество: что бы ни происходило, обязательно закончится скандалом. Что вы видели за последнее время, что бы закончилось иначе? Как говорил Столыпин, есть огромное желание ругать всё и всегда. Если только что обруганное разворачивается со знаком плюс, ругать будут всё равно, потому что слишком быстро развернулось. «Ай-ай! Какой кошмар! Скандал!» Вся наша ситуация с интернетом, социальными сетями, тусовками имеет свойство постоянно барражируемой ткани. Вот — скандал с Миндадзе! А потом выясняется, что Миндадзе уже давно договорился с министром культуры. Для Миндадзе это хорошо, а для тех, кому нравилось будоражить ситуацию, — плохо!

Глобальная проблема русского общества в том, что никогда не бывают популярны серьезные, далеко идущие политические решения. Про заселение Столыпиным Сибири нам рассказывали в школе, что это было страшное унижение человека. А он всего лишь взял структуру крестьянского дома, где в одной половине жили люди, в другой животные: козы, овцы. И перенес этот социум на колеса, когда людей в естественных условиях, в которых они привыкли жить, отвезли в Сибирь и дали им землю. И за 10 лет на 30 млн человек прибавилось население страны. Популярно это было тогда? Нет! Его ненавидели! А когда поняли, что его не остановить, убили. Это, к сожалению, наша история.

— То есть — возвращаясь к кино — вы не видите больших проблем в том, как сейчас всё устроено во взаимоотношениях государства с кинематографом?

— Да вижу, конечно! Их много очень! Кому давать деньги? Мэйджорам? А нужно ли тогда, чтобы сценарий, который эти мэйджоры предлагают, проходил экспертизу в Фонде кино? Я считаю — нет, потому что, по большому счету, это разжижает ответственность. Есть гарантия, что проект, который приняли эксперты, будет таким, каким они хотят его видеть? Конечно, нет — кино есть кино! А кто тогда за это отвечает? Одна комиссия, другая комиссия, экспертный совет, попечительский совет... Ну хорошо, это такой новый эксперимент — попробуем, посмотрим! Во всяком случае, гласное обсуждение сценариев есть вещь справедливая, хотя и малоприятная. Мне на старости лет сидеть и рассказывать, какое я хочу снять кино, не очень даже и ловко. Но я понимаю, что если не буду этого делать, значит, вобью клин. А поскольку каждый у нас считает себя вправе иметь индульгенцию и быть святее папы римского, то я послушно сажусь и рассказываю. И послушно плачу штраф, если надо его заплатить.

— Вы платили штраф? За что?

— За опоздание. По «Утомленным» или по «12» — сейчас уже точно не помню. Но полмиллиона заплатили. Причем студия это сделала без всякого шума — даже я об этом не знал, потому что был другим занят. Опоздали и заплатили, а не устраивали из этого шоу — как так, художника заставляют! В мое время ни одна картина не могла не быть завершена. Режиссера наказывали, переводили в ассистенты и так далее. А сейчас — закончились деньги, и картина встала в позу позднего раскаяния, враскоряку. Конечно, масса проблем в кино, о чем тут говорить!

— А то, что Фонд кино теперь должен поддерживать исключительно коммерческие проекты, вам не кажется проблемой?

— Это просто так интерпретируют.

— Ну почему же! Когда возникла эта идея, автором которой был Владислав Юрьевич Сурков, он встречался с несколькими журналистами, со мной в том числе, и подробно объяснял, что он имеет в виду.

— Но Сурков сейчас занимается Абхазией и Южной Осетией. А в кино, конечно, всё совершенно не так. Другое дело, что есть кино авторское и «авторское». Бывает, когда автор заявляет: «Я так вижу!» И всё. И идите вы все в задницу! А видит он плохо. Он непрофессионален. Он думает, что если будет снимать длинными планами, то станет Тарковским. Не станет! У Тарковского каждая секунда набирала энергетику в кадре. Он дышал ритмом. С тех пор как богатые люди стали давать деньги на кино кому попало, начался приток непрофессиональных людей, называющих себя режиссерами. Но они не режиссеры. Они не знают, что такое актеры, как с ними работать. Не чувствуют атмосферу. Они монтируют говорящих друг с другом людей, не понимая, что должна быть «восьмерка», то есть один смотрит справа налево, а другой — слева направо. С режиссерами, которые так снимают, мне разговаривать не о чем! Просто не о чем!

— А есть что-то, что вас порадовало за последние год-два в российском кино?

— Молодежь.

— Кто именно?

— Слушатели высших режиссерских курсов, вгиковцы, которые ко мне приходили на летнюю академию.

— То есть ребята, пока не снимавшие полных метров, но в которых вы видите потенциал?

— Да.

— И последний вопрос: как вы относитесь к выдвижению «Сталинграда» на «Оскар» от России? Есть ли у картины шансы попасть в номинацию?

— Я еще не видел картину: когда ее показывали, я уже был в Женеве. Поэтому ничего не могу сказать — кроме того, что желаю Феде всяческих успехов.