В советское время имел хождение антисоветский анекдот: «Почему в СССР только одна партия? Потому что две нам было бы просто не прокормить». Ничего не имею против Общественной палаты, равно как и против Думы, кроме одного: зачем нам сразу два законосовещательных органа власти? Да, конечно, Дума де-юре не законосовещательный орган, а законодательный, но де-факто дело обстоит, мягко говоря, по-другому. Так или иначе, неизбывной думой маются — государственной, разумеется, думой — и ОП, и Дума.
Для законосовещательного органа характерна прежде всего инициативность. И стремление обратить на себя внимание. А для двух законосовещательных органов — еще и состязательность: кто кого превзойдет на поприще инициативности. Вот и придумывают, вот и громоздят друг на друга начинания, одно несуразнее другого — и какая-то часть этих начинаний всеми правдами и неправдами пробивается в жизнь, оборачиваясь то дурным анекдотом, то пусть и анекдотическим, но всё же кошмаром.
Судьба новой инициативы ОП (уже осторожно одобренной министром культуры) предопределена заранее: дело начнется и закончится анекдотом. Попытка исключить из школьной программы по литературе «идеологически сомнительные» литературные произведения или как минимум подать их в «правильной» интерпретации по единому госстандарту обречена на провал. И экзотические воззрения на изящную словесность предполагаемого автора нового единого учебника г-на Пожигайло играют здесь пренебрежимо малую роль. Заставляя разве что вспомнить предложенного то ли к секвестру, то ли к люстрации Ф.М. Достоевского: «Фердыщенко! Разве можно жить с фамилией Фердыщенко?»
Литература — учебник жизни, кто бы спорил. Но литературные герои как образец для подражания (а именно об исключении негативных образцов для подражания из школьной программы и зашла речь) — материя куда более тонкая. «Делать жизнь с товарища Дзержинского» — это всё же не более чем поэтическая риторика. На некрасовский призыв «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» (а ведь Некрасова предлагается и предполагается в числе прочих исключить из программы) откликнулся в наши дни один-единственный человек — и, право, лучше бы он этого не делал. Всё это работает (или не работает) по-другому, иначе пришлось бы наложить чиновное вето не только на «Преступление и наказание», но и на «Моцарта и Сальери». Не только на «Грозу», но и на «Бесприданницу». И так далее.
На филфаке СПбГУ абитуриентов честно предупреждают: «Если тебе попадется тема «Литературный персонаж, которому я хочу подражать», не вздумай писать о Пелагее Власовой, особенно если ты мальчик! Это сразу «неуд»!» А знаменитый американский кинорежиссер сокрушался: «Я снял антивоенный фильм (в годы вьетнамской войны. — В.Т.) и привез его в мой родной городок. И что же? После премьерного показа всё молодое поколение подало просьбы о зачислении добровольцами в действующую армию!»
Столь же абсурдна идея о единой «правильной» интерпретации. Текст — инвариант, любые возможные истолкования вариативны. Вот г-н Пожигайло считает, что гоголевский «Ревизор» — это не сатира на российское чиновничество и провинциальные нравы, а мистерия о греховности души. А доктор философии и богословия Милославский (США) видит в «Ревизоре» антипушкинский драматический памфлет (Пушкин, по его мнению, выведен в образе Хлестакова). Так что же, вообще не читать «Ревизора»? И не смотреть ни в театре, ни в кино? Но как можно жить в России — и не читать «Ревизора»?
В советское время тоже, помнится, боролись с антисоветскими аллюзиями. Исключили, например, из Козьмы Пруткова «Проект о введении единомыслия в России», дословно предвосхитивший ленинскую статью «О партийной литературе» и предсказавший появление газеты «Правда». Собственно, дай волю Общественной палате (или состязающейся с ней Думе) — и она именно введением единомыслия и займется. Строго говоря, уже занимается.
И еще одно. Классической литературе (мировой и в особенности русской) присущ резкий антибуржуазный и антикапиталистический пафос. Однако в Англии не запрещают Диккенса, во Франции — Золя, а в США — Драйзера. Не запрещают не потому, что там такая вседозволенность (Набокова вот запрещали как порнографа, а сейчас запрещают, скажем, Марка Твена из соображений политкорректности), а потому что других писателей — не антибуржуазной направленности — у них для нас нет. Кроме Айн Рэнд — но она-то как раз не исключение, а скорее недоразумение вроде нынешней «фердыщенковской» инициативы.
Патриотическое воспитание необходимо. В том числе и военно-патриотическое. Этим нужно заниматься в школе — но на других уроках. А литература — она о другом. Она о мире, о душе и о родном языке. Вкус к ней нужно прививать, не навязывая «правильных» (или «неправильных») интерпретаций. Всё равно каждый из нас понимает каждое прочитанное произведение по-своему, каждый переводит его на язык собственной души, собственного жизненного опыта, каждый учится «не смотреть, а видеть». Что же до патриотического аспекта, то он присутствует тоже, но заключается единственно в том, что классическая русская литература — наша непреходящая гордость.
