Перейти к основному содержанию
Реклама
Прямой эфир
Спорт
The Times узнала о подготовке иска пловцов к WADA за допуск китайцев на ОИ
Общество
В Москве отключение отопления начнется 27 апреля
Мир
Лауреат «Золотой пальмовой ветви» Лоран Канте умер в 63 года
Мир
МИД Турции подтвердил перенос визита Эрдогана в США
Экономика
Путин передал 100% акций «дочек» Ariston и BSH Hausgerate структуре «Газпрома»
Происшествия
В Москве 30 человек эвакуировали из шашлычной из-за пожара
Мир
В украинском городе Ровно демонтировали памятник советским солдатам
Мир
ВКС РФ уничтожили два пункта базирования боевиков в Сирии
Мир
Крымский мост назван одной из главных целей возможных ударов ракетами ATACMS
Мир
Московский зоопарк подарит КНДР животных более 40 видов
Общество
Работающим россиянам хотят разрешить отдавать пенсионные баллы родителям
Общество
В отношении депутата Вишневского возбудили дело
Мир
Бельгия может поставить Украине истребители F-16 до конца 2024 года
Общество
Желтая африканская пыль из Сахары добралась до Москвы
Спорт
Кудряшов победил Робутти в бою новой суперсерии «Бойцовского клуба РЕН ТВ»
Общество
Фигурант дела о взятке замминистра обороны Иванову Бородин обжаловал арест

«Ленком» отправил на зону Андрея Соколова

Ремарку «был и ГУЛАГ» в пьесе Александра Володина «Пять вечеров» режиссер Андрей Прикотенко положил в основу спектакля
0
«Ленком» отправил на зону Андрея Соколова
Фото предоставлено пресс-службой театра «Ленком»
Озвучить текст
Выделить главное
вкл
выкл

Спектакль, поставленный в «Ленкоме», вырос из небольшой авторской ремарки. Рассказывая о прошлом героя «Пяти вечеров», который спустя 17 лет возвращается в родной город к любимой когда-то женщине, Александр Володин вскользь замечает «был и ГУЛАГ».

В советские годы такие биографические подробности в театрах опускались, в лучшем случае зритель мог догадываться, где пропадал всё это время главный герой и почему талантливый, подававший большие надежды химик вдруг стал шофером на Крайнем Севере. 

Петербургский режиссер Андрей Прикотенко построил на этой ремарке всю концепцию. Еще в фойе зрителя встречает экспозиция с фотографиями и личными вещами людей, ставших жертвами сталинских репрессий. Спектакль начинается с выразительной картины: в дверном проеме, засыпаемые снегом, неподвижно стоят люди с номерами на серых ватниках.

Потом из этой же двери в глухой облупленной кирпичной стене, оставляющей для игры лишь небольшую полосу авансцены, выйдет Ильин, уже в цивильном пальто и шляпе, но по привычке, как зэк, сядет на корточки. В дребезжащем говорке и кривой улыбочке этого помятого и неуклюжего, будто извиняющегося за свое существование человека, каким его играет Андрей Соколов, тоже читается лагерный след. 

Но режиссеру и этого мало. Чтобы у нас уж совсем не осталось сомнений, на словах «я не хочу, чтобы она вникала в мое прошлое» на стену проецируют огромный слайд личного дела заключенного Ильина с  портретом в профиль и анфас. Страшные воспоминания заставляют героя Соколова гнуться в корчах и кричать от ужаса — неудивительно, что он не хочет посвящать в них любимую женщину и выдает себя за главного инженера не из мелкого тщеславия, а из чувства самосохранения. 

С такой трактовкой можно было спорить или соглашаться, если бы режиссер не перечеркнул всю свою концепцию типично антрепризной разлюли-малиной. Сначала с опаской ждешь бенефисной торговли лицом от Олеси Железняк, которая на развлекательных комедиях, что называется, собаку съела. Но она как раз ведет роль Тамары достойно, показывая как в нечесаной, будто проржавевшей изнутри замухрышке постепенно просыпается женщина. 

Но исполнители второстепенных ролей чудовищным наигрышем упорно тянут спектакль в категорию B. Выпускник «Щепки» и дебютант «Ленкома» Станислав Тикунов в роли Славы очень старается быть заметным, чуть что впадает в истерику и вообще ведет себя неадекватно, словно играет пьесу не Володина, а Рэя Куни.

Елена Есенина (Катя) сначала пытается соответствовать духу текста и эпохи, но к концу тоже начинает кричать. Задает тон актерскому беспределу Наталья Щукина, которая играет продавщицу Зойку полной дурой и потаскухой, собирая при этом все возможные штампы. Во втором акте она старательно изображает пьяную и, пытаясь удержать Ильина, распахивает блузку и показывает шелковое белье почему-то зрительному залу. Публика провожает актрису бурными аплодисментами. 

К концу второго акта действие и вовсе превращается в комедию положений. Пьяный Ильин с характерной интонацией говорит Тамаре: «Ты меня уважаешь?» — и того гляди бросится на друга с криком «Пасть порву!». В таком антураже пафосный финал с фотографиями прошедших лагеря стариков выглядит неуместно, как и музыка Шостаковича вкупе со стихами Бродского.  

Комментарии
Прямой эфир