Страшновато немного, и даже не хочется шутить. Мы ведь тоже, бывало, горланили компанией, подпевая Летову: «винтовка — это праздник, все летит в звезду». Положим, нам тогда было по пятнадцать лет, а сегодняшнему мини-Брейвику двадцать девять, здоровый лоб, мог бы подумать получше, прежде чем палить в коллег. Кто же виноват, что юристов у нас учат так же, как и всех остальных? Вроде, должна быть у юристов серьезная философская подготовка, ан нет, в любимых книгах у любителя пострелять — «Генеалогия морали», причем можно спорить на что угодно, что о Ницше он знает ровно столько же, сколько читательница журнала Cosmopolitan— о Фрейде.
Ну, допустим, пил, допустим, девушка бросила — это все частности; не всякий же отвергнутый любитель выпить напишет такой вот «Манифест», как этот написал.
«Манифест» этот — очень любопытный документ эпохи. Подробный сухой его анализ потянул бы на большую проблемную статью для профильного журнала, и, кстати, хорошо было бы, если бы кто-то за этот труд взялся. В общих чертах, это дикая смесь из бентамизма, социал-дарвинизма, руссоизма, Шпенглера, Ницше и Фрейда — все это, увы, было услышано в приблизительном пересказе, воспринято некритически и выдано с пунктуационными ошибками.
Документом эпохи этот текст делает то, что он, во-первых, во многом прав — действительно ведь все грустно: человек уничтожает сами условия своего существования, процесс этот катализирует сам себя, и при этом ключевой проблемой современности выставляются права человека, — а во-вторых, то, что он промахивается мимо главного — причин такого положения вещей, и поэтому, неизбежно, предлагает неверный путь решения проблемы.
Документом эпохи этот текст делает то, что под ним — наедине, начистоту с самим собой — подписались бы, увы, очень и очень многие.
Документом эпохи этот текст делает то, что упомянутая дикая смесь — естественный философский фон современного наивного мышления.
Хайдеггер показал нам, что к середине XIX века круг европейской метафизики замкнулся: коротко говоря, не осталось больше никакой серьезной возможности верить в то, что смысл и оправдание разумной формы жизни лежит за пределами материального. Плохо тут только одно: для того, чтобы найти эти смысл и оправдание в этой, реальной жизни, нужно много учиться. В противном случае, оставаясь честным с самим собой, нет никакого другого пути, чем вместе с мини-Брейвиком объявить человечество раковой опухолью Земли. Ну и, да, по слову того же Летова, «взять автомат и стрелять всех подряд».
Учиться же нужно для того, чтобы вытравить из себя тот самый бентамизм — представление о том, что основной закон человеческого существования формулируется как «пусть каждый делает себе хорошо, и тогда всем будет хорошо», что так было всегда и что так быть и должно, представление, которое родилось в XVIIIвеке и для современного человека является естественным, как воздух.
Учиться нужно для того, чтобы узнать, что специфическое явление отчуждения родилось вместе с капиталистическим способом производства и отнюдь не является человеку имманентным. Современный человек исповедует потребительство, да, он не чувствует родства ни с вещами, которые он производит, ни с работой, которую он выполняет, ни с другими людьми, участвующими в производственной цепочке, ни с природой, которую он своим трудом преобразует. Однако так было не всегда, и нет никаких причин считать, что положение вещей не может измениться. То, что однажды появилось, может однажды и исчезнуть.
Капиталистический способ производства действительно уничтожает природу и, в перспективе, человека как ее часть. И слова про геометрическую прогрессию верны — дело только не в удовольствии, которого нужно все больше и больше, а в постоянном увеличении производства и потребления, необходимость которого заложена в капитализме.
Причины, побудившие 29-летнего юриста жать на курок, — реальны; он не знает только того, что причины эти относятся не к человеку как виду, но — к современной, родившейся в Новое время экономике. И как только нынешний способ производства изживет себя, человек, поэтически говоря, вновь обнаружит себя на Земле как дома.
Вот почему тот, кто увидел вдруг, что состав на всех парах несется в пропасть, должен не стрелять в других пассажиров, а по мере сил тянуть стоп-кран и призывать к этому других.
Ну или, если все это кажется слишком сложным, вспомнить песню Летова целиком: «Всего два выхода для честных ребят: взять автомат и стрелять всех подряд или покончить с собой, — если всерьез воспринимать этот мир».
