Манера назначать руководителей, не спрашивая коллективы, — олицетворение современной демократии

В Петербурге продолжает работу международный кинофорум, объединивший сразу четыре самостоятельных кинофестиваля. С президентом кинофорума, народным артистом СССР Василием Лановым встретился корреспондент «Известий».

— Василий Семенович, чем вас привлекла работа президента?

— У меня есть достаточно большой опыт по этой части, уже 20 лет я являюсь главой детского международного кинофестиваля «Алые паруса» в «Артеке». Питерские кинематографисты очень правильно решили соединить несколько кинофестивалей в один большой форум. Я был на «Послании к человеку», респектабельном и солидном фестивале, уже 22 года объединяющем документалистов и аниматоров, и почувствовал, что там совсем другая атмосфера. Даже публика своя — в отличие от зрителей игрового кино, она более прагматичная, обращенная скорее к мысли, нежели к чувствам. Думаю, слияние многогранного кинематографического процесса в одно русло — это требование времени. А Петербург имеет право на такой шаг, потому что здесь находится «Ленфильм», исторически одна из важнейших, ценнейших и культурнейших киностудий страны.

— Сейчас у «Ленфильма» большие проблемы.

— Да, знаю, но мы все же надеемся, что они будут решены в самое ближайшее время, здесь ведь работают замечательные люди, сотрудники «Ленфильма» и большие режиссеры. Они владеют великой профессией, которая почему-то не востребована последние 15–20 лет. Разваливать лучшее наследие СССР — попросту не по-хозяйски.

— Фестивальная программа кинофорума очень насыщенная. Вы ждете каких-то открытий? Многие, например, сделали ставку на новый фильм Алексея Балабанова «Я тоже хочу».

— С картиной «Брат 2» Балабанова у меня была целая история в «Артеке». Там работает детское жюри, а после просмотра ребята ставят оценки фильмам — «лучший», «самый лучший», «самый добрый» и так далее. И дети назвали этот фильм «самым лучшим». Когда я узнал о решении, я был потрясен, потому что мне лично картина очень не понравилась. Очень не люблю, когда убивают, проявляют жестокость и насилие. Но через несколько лет там показали «Звезду» Николая Лебедева, картину сделанную молодежью и в лучших традициях русского патриотического фильма. Когда ребята выбрали эту картину лучшей, я тут же подошел к ним и сказал: «Наше общение идет на пользу друг другу». 

— Я не кинематографический актер, а театральный. Театральный процесс мне более понятен. 

— Тогда скажите свое мнение по поводу скандала в Театре имени Гоголя.

— Я не люблю скандалы. Думаю, что люди, которые назначали Кирилла Серебренникова, должны были сначала спросить мнение актеров Театра Гоголя — поговорить с ними, что они по этому поводу думают. А пресловутая манера назначать, не спрашивая коллективы, — олицетворение современной демократии в полном ее расцвете.

— На ваш взгляд, что лучше для театра — репертуарная или контрактная система?

— Мне трудно говорить о контрактах, я всю жизнь работал в одном из лучших репертуарных театров. Мы до сих пор не перешли на контракт, и я не понимаю, почему такой вопрос вообще возникает. Что, мы уже полностью капитализировались? Мы уже полностью отказались от наследия прошлого? Нам запрещено вспоминать о прекрасных подвигах в искусстве, в кинематографе, театре времен СССР? Тогда были грандиозные спектакли и крупные культурные события — как можно от этого отказываться и переходить на какие-то новые «контракты»? А что до Серебренникова, я смотрел несколько его спектаклей. Думаю, что этот «авангардизм», который зарождался еще в 1920-х годах, не добавил театру никаких плюсов. 

— Но Мейерхольд — это тоже театральная традиция.

— Это традиция, но она скорее древнегреческая, нежели революционная. Революционные традиции быстро улетучились в первые годы советской власти — с какой стати их нужно возрождать именно сейчас? Но это уже другой вопрос. А с коллективом Театра Гоголя надо было хотя бы посоветоваться, если уж у нас демократия.

— И все-таки вернемся к кинематографу. На культовый фильм «Офицеры», где вы сыграли Ивана Варавву, а в 2005 году был снят римейк.

— Это были не «Офицеры», это был обман. Чистый обман. Мне много раз предлагали сняться в «Офицерах 2», но я всегда отказывался. А тут сказали: «Есть роль в фильме «Офицеры: последние солдаты империи», то есть совсем другая картина. Там была хорошая роль старого военного, но уже где-то к концу съемок я понял, что они могут отбросить вторую половину названия и оставить только «Офицеры». И так оно и получилось. Если бы не обман, я бы никогда в жизни не пошел на съемки. Это то же самое, что раскраска культовых лент прошлого. Они хотя бы у зрителей спросили, нужно им это или нет.

— Фильмы раскрашивают для нового поколения.

— Для нового поколения нужно сохранить авторскую эстетику. «Семнадцать мгновений весны», «Офицеры» сделаны по законам документального кино. В «Семнадцати мгновениях» даже указаны часы, дни — то есть использован чисто документальный прием. Как можно это было раскрашивать? Я до сих пор с негодованием вспоминаю сусальное разукрашенное личико Славы Тихонова. По-моему, это преступление. Когда мне позвонили и сказали: «Мы будем раскрашивать «Офицеров», я ответил: «Только попробуйте». Но они все равно сделали, и абсолютно понятно почему — ради наживы. 

— Где вы сейчас снимаетесь?

— В «Трех мушкетерах» Сергея Жигунова — играю Ришелье. И если фильм с Михаилом Боярским был практически мюзиклом, то в этот раз снимается серьезное драматическое произведение. Я очень люблю этот роман. Он настолько виртуозно написан, что может оборачиваться совсем разными жанрами — экранизаций «Мушкетеров» в мире существует около тридцати. А моя самая любимая — это мультфильм «Пес в сапогах», где герои — кошки и собаки. Так что если предлагают хороший сценарий и хорошую роль, мне до сих пор очень интересно сниматься. Но в последние годы таких ролей все меньше и меньше, потому что штампуют в основном сериалы.

— Вы принципиально отказываетесь от сериалов?

— Нет, не принципиально, нужно всего лишь смотреть на содержание. По «Саге о Форсайтах» можно хоть двадцать сериалов снять, потому что это большая литература. А когда делают триста серий на полупустой никчемной драматургии — это беда. Просто беда. Вот и вся недолга.