«Понятия не имел, что Альбина — солистка «ВИА Гры» | Статьи

В первый конкурсный день на 69-м Венецианском кинофестивале покажут фильм Кирилла Серебренникова «Измена». История о том, как женщина-врач сообщает зашедшему к ней в кабинет на диспансеризацию мужчине, что его жена изменяет ему с ее мужем. И как эта информация переворачивает жизнь всех четверых. В Москве накануне открытия фестиваля с режиссером встретилась обозреватель «Известий» Лариса Юсипова.

— Ваши два предыдущих фильма: «Изображая жертву» и «Юрьев День» — были о России. «Измена» гораздо более камерная картина, к тому же подчеркнуто лишена места действия, как, собственно, и времени. Что изменилось в вас? Почему вы сняли именно такой фильм?

— Не могу сказать, что это аллергия на политику, социальность: я все-таки очень заинтересован в том, что происходит вокруг, для меня это важно. Но хочется чистых форм. В кино меня действительно перестала увлекать унылая социальность. Для меня нет никакой правды, кроме правды художника. И я решал в фильме чисто художественные задачи: создать пространство этой измены, создать этих людей, придумать среду, в которой они обитают. Это люди одинокие, замкнутые на себе, с сознанием пораженческим. Мы старались сделать экзистенциальную драму — извините за пафос.

— Вы взяли на две главные роли иностранных актеров, но это ведь огромный дополнительный труд: они должны попадать в артикуляцию, затем их надо переозвучивать.

— Мне захотелось других лиц, другого качества актерского, другого погружения в материал. Сценарий оказался интересен многим известным европейским артистам. Но гонорары их, при всех скидках на желание поработать с этим материалом, составили бюджет фильма. Тогда мы поняли, что надо искать просто хороших, пусть и неизвестных, актеров. Мы в Европе отсмотрели тысячи лиц, пока не нашли немецкую артистку Франциску Петри и Деяна Лилича, который у себя в Македонии сейчас главная театральная звезда.

— У вас интересно сформирована и вторая пара: Альбина Джанабаева и непрофессиональный артист, который в свое время сыграл у Сокурова. Как вам пришло в голову пригласить на серьезную драматическую роль солистку «ВИА Гры»?

— Я понятия не имею, чего она солистка. По образованию она актриса. Мы познакомились с ней на дне рождения моего товарища, до этого видел ее в клипах и понял, что она красива — причем естественной, природной красотой. Очень хочется красивых людей на экране, людей, от которых невозможно отвести глаз. Альбина к тому же абсолютно, как кошка, органична. Не стесняется тела, не стесняется быть в кадре некрасивой, не в том ракурсе — она у нас без грима снималась.

— Она легко согласилась?

— Да. Я ей говорю: «Альбина, ты понимаешь, в этой истории, именно в твоей линии, много сексуальных сцен. Для тебя это проблема?» Она отвечает: «Ну, дай, конечно, посмотреть сценарий, но вообще мне это интересно». И она невероятно профессионально сработала, просто невероятно. А Андрея Щетинина я вспомнил по фильму «Отец и сын», который мне очень нравится. Мы быстро его нашли, и он согласился.

— Но самое, на мой взгляд, поразительное лицо в вашей картине: женщина-следователь. Эпизодическая роль, которая вполне может составить конкуренцию главным.

— А это, чтобы вы знали, великая латышская актриса Гуна Зариня. Таких на земле единицы. Диапазон ее — от 12-летней девочки до столетней старухи. Она — главная актриса в театре моего товарища Алвиса Херманиса. Училась в Петербурге, прекрасно говорит по-русски. Собираюсь теперь снимать ее во все своих фильмах.

— А какой ваш следующий фильм?

— О Чайковском по сценарию Юрия Арабова. Меня поражает судьба этого человека. Абсолютный тип русского художника — ненужного нигде, никому. Есть огромное количество фактов, которые мы просто про него не знаем. Ну, вот, спросите сейчас любого, что ему известно о Чайковском? Выяснится, что, по сути, ничего. Я всё покупаю, что о нем выходит, и вот появился трехтомник его переписки с фон Мекк. На обложке аннотация: «Трехтомник писем известного гомосексуалиста и композитора» — именно в такой последовательности. А это, на минуточку, первый композитор, который дирижировал в Карнеги-холле. Первый из русских, который серьезным образом был принят в мире.

— Сейчас вдруг одновременно запускается несколько байопиков: про Кшесинскую, Нуреева. Митта начинает снимать фильм о Шагале и Малевиче. Теперь вот Чайковский. Почему не ученые, не полководцы, а именно художники, как вы думаете?

— Потому что именно они определяют страну, называют свойства времени. Мне часто приходится слышать про госзаказ: «Ну, снимите кино про хорошего учителя. Вот как «Доживем до понедельника». Неужели нельзя? Что ж вы все чернуху-то снимаете? Или про хорошего милиционера». Странные разговоры. Если в жизни будет достаточно хороших милиционеров или будут сплошь хорошие учителя — наверное, и фильмы будут про хороших учителей. Пока что можно снимать только про великих художников. Которые, как известно, были в 90 случаях из 100 замучены и трагически закончили свое существование.

— Вы сделали демонстративно асоциальный фильм. А по жизни вы остается социально активным человеком?

— Конечно! Я в первый раз в жизни подписал коллективное письмо, против всего этого безобразия с судом над Pussy Riot. Это ведь, в конце концов, касается всего нашего цеха. Сегодня эти девочки, завтра — кто-то другой. В свое время мы спокойно пожали плечами, когда судили Ерофеева и Самодурова (кураторы выставки «Запретное искусство-2006». — «Известия»). А это все звенья одной цепи. Часть того, что сейчас творится. Увы, проект под названием «Просвещение» в России закрывается и на его место помещается мракобесие, чернота и средневековье. Холуйство, хамство и стукачество — все эти прекрасные черты активно сейчас расцветают.

— Вы верите в то, что ваш цех способен эту ситуацию переломить?

— В отличие от ТВ мы работаем с каждым человеком индивидуально, уделяя этому большое количество сил и времени, пытаясь объяснять, что жизнь не так примитивна, как вам хотят ее описать, у нее сложная структура, она пропорциональной какому-то высшему порядку или производной от высшего порядка. Тот проект «Просвещение», о котором я говорил, как раз и является гимном сложному устройству мира и апологией «сложного» человека. А нам пытаются доказать, что люди — это то, что показывают по телевизору.

— Ваши фильмы были на больших фестивалях: Рим. Локарно, теперь — Венеция. Для вас это существенно — попадание в международный конкурс?

— Конечно. Хотя сам я очень не люблю фестивали. Моя работа как режиссера закончилась в момент, когда, в последний раз посмотрев смонтированный материал, я сказал: «Всё, работа закончена. Иначе я начну все переснимать». Для меня сейчас главный приз — то, что выбрали «Измену»» из огромного количества фильмов. Не взяв очень уважаемых мною людей, взяли наше, достаточно скромное кино и таким образом его высоко оценили. Мне этого достаточно.