«Никто не знает, за кого я голосую»

На «Первом» стартует многосерийный тревел-проект Владимира Познера, который он ведет вместе с Иваном Ургантом — «Их Италия». Накануне премьеры корреспондент «Известий» Анастасия Ниточкина встретилась с мэтром современной тележурналистики.

— Насколько я знаю, ваш итальянский вояж отличается по концепции от американского и французского.

— Подход другой. Америку я знал, и мы ехали по стопам Ильфа и Петрова. Францию я тоже знал и прекрасно понимал, что надо рассказать и показать. Италию мы с Ваней Ургантом оба не знали и долго ломали голову, какой ход придумать. В разговорах родилась идея: написать список из 10–15 известных итальянцев — от Дольче и Габбана и Моники Белуччи до Франко Дзеффирелли и все еще сохранившихся аристократов, договориться заранее об интервью, а во время съемки всем задать два вопроса: если бы я мог посетить в Италии одно-единственное место, куда путь держать? И если бы я смог съесть одно-единственное итальянское блюдо, какое бы вы посоветовали и где его лучше всего готовят?

Таким нехитрым образом мы получили географию нашей поездки. И закономерно назвали программу «Их Италия». Получился, на мой взгляд, очень симпатичный фильм, показывающий совершенно нетрадиционную Италию. Раньше мое представление об этой стране совпадало с мнением большинства людей: мол, итальянцы — добрая, веселая и зажигательная нация. Оказывается, итальянцы совершенно другие.

— Какие?

— Это древний народ, который мог вообще исчезнуть с лица земли. Им пришлось вырабатывать систему защиты и все эти хи-хи, ха-ха и похлопывания по плечу — не более чем маска для туристов и завоевателей. Вообще этот проект — невероятная роскошь: открывать заново свою страну — Америку и Францию или узнавать новую — Италию.

— Может, вам пора Россию для себя заново открыть?

— Не смогу. Глаз замылился. Как-то ко мне приехал внук, который живет в Германии. Он неважно говорит по-русски и называет меня Вовой. Так вот, мы едем с ним на машине, и вдруг он спрашивает: «Вова, а почему столб кривой?» Я понимаю, почему он задает такой вопрос — в Германии все столбы стоят прямо. И я могу ему объяснить, почему наш столб стоит криво. Но сам-то я эту кривизну не вижу, не замечаю. Я с удовольствием бы выступил в проекте про Россию в качестве сопровождающего.

— Во Франции — культ вина, в Италии…

— ...культ еды. Не высокой кухни, а менее утонченной, приземленной. Итальянцы едят  много, с удовольствием и относятся к еде с нежностью. Еда, как я сказал, простая, но очень и очень вкусная.

— А в России?

— Русские сложнее, чем итальянцы и французы. В них больше всего намешано, они более противоречивые, со сложной и трагической историей, религией, византийством... Все разговоры про русское пьянство — глупость. Русские пьют не больше, чем финны, шведы или ирландцы. Кстати, с ирландцами русские очень схожи. Перепадами настроения, депрессиями, безудержным весельем и восторженностью, вековой угнетенностью, литературной одаренностью, стремлением подраться... Так что одним понятием тут нельзя ограничиться.

— Как только вы пришли на телеканал «Дождь», с которым только что попрощались, тут же начались разговоры, что «Дождь» в этом году наконец получит ТЭФИ, что и произошло. Ведь несколько лет академики в упор не замечали конкурента.

— Среди «академиков» — я намеренно ставлю это слово в кавычки, потому что реальными академиками я считаю только членов Академии наук России, — нет ни одного представителя «Дождя». Телеканал получил статуэтку как явление, за него голосовали представители федеральных каналов. Так что ни о какой корпоративности речи быть не может, наоборот, редкий пример объективности.

Кроме того, я не президент академии и мое влияние на академиков — нулевое. Но даже когда я был президентом, от меня мало что зависело. Гораздо больше влияния у генеральных директоров каналов, которые могут вызвать своих сотрудников и элементарно под страхом увольнения навязать им то или иное решение. Когда-то в  прошлом были такие случаи — не буду называть фамилии, но были. Теперь, к счастью, этого нет.

«Дождь» — явление новое и, бесспорно, очень интересное для телесообщества. Сначала они работали непрофессионально, поэтому «академики» к ним всерьез и не относились. Но сейчас «Дождь» очень вырос. Не будем забывать, что к ним даже Дмитрий Медведев приходил.

— Он и к вам приходил.

— Но позже! И очень неожиданно.

— Что не так в нашей стране, если беседа премьер-министра с лучшим интервьюером страны воспринимается как нечто из ряда вон выходящее? Он же не с фриками общаться к Малахову пришел.

— Не в этом дело. Я его позвал неподобающим образом — в прямом эфире, нарушив протокол и процедуру, существующую во всем мире. Так не приглашают второе лицо в государстве.

— Он мог не заметить вашего приглашения.

— Не мог — интернет взорвался. Ну не пришел бы он ко мне, сказали бы, что испугался или ему нечего сказать. Кстати говоря, мне позвонила Наталья Тимакова (пресс-секретарь Дмитрия Медведева. — «Известия») и сказала, что ей не понравилась форма моего приглашения, тем не менее Дмитрий Анатольевич принял решение прийти в программу. Больше того, он пришел в прямой (!) эфир и не попросил заранее показать ему вопросы. Уникальная ситуация. Даже окружение Хиллари Клинтон просило вопросы. Я не дал, тем не менее...

— Вам было комфортно с ним разговаривать?

— Мне было интересно. Я понимал, что это некая веха. Волновался ли я? Но спортсмен ведь перед боем всегда волнуется — даже в животе холодновато.

— Вы били себя по рукам, контролировали, что можно спрашивать, что — нельзя?

— Никогда в жизни у меня такого не было. Есть вещи, о которых я никогда не спрошу, — личная жизнь, кто с кем спит, жены, мужья — меня абсолютно это не волнует. Обо всем остальном всегда можно спросить — вежливо и уважительно. К тебе пришел гость, будь любезен принять его подобающим образом, тем более сам пригласил.

— Какое впечатление он на вас произвел?

— Медведев — политик. Я задавал ему трудные вопросы, он не уходил от ответа и как мог на все вопросы ответил. А ничего другого я и не ожидал. Зрители впервые увидели его в этом качестве. Один на один отвечать на вопросы — непростое занятие. А зритель уж сам должен делать выводы — нравится, не нравится, умный он или не очень, с юмором или без. Я не имею права оценивать своего героя.

— В одном из выпусков почившей ныне программы «Парфенов и Познер» Леонид Геннадьевич задал вам замечательный вопрос: «А не хотелось ли вам, Владимир Владимирович, сказать: ну что вы гоните, Дмитрий Анатольевич?»

— Нельзя к премьер-министру так обращаться. Я по-другому воспитан. Можно иначе сформулировать: «Не кажется ли вам, что вы ошибаетесь?», например. Но Медведев сказал такую очевидную ерунду, что я просто молча посмотрел на него. Зрители все поняли. Зачем еще что-то говорить? Нужно тоньше работать...

— Но вы не отличались тонкостью, например, в беседе с Тиной Канделаки.

— Так она сама все сделала. Зачем она надела облегающее платье с декольте до пупа в ночной эфир? У многих сложилось впечатление, что она в койку меня уложить хотела. Когда она наклонялась, все операторы «туда» только и ныряли. Ей нужно было прийти в джинсах и в свитере или в майке. А дальше она все только усугубляла.

— Путалась в показаниях.

— А я просто вопросы задавал. Когда человек приходит в такую программу, он должен понимать, что вопросы могут быть неудобными. Есть люди, которые умеют достойно выходить из таких ситуаций. И у меня в программе они были.

— Например?

— Анатолий Чубайс. Я его спросил: «Как вам живется, Анатолий Борисович, когда вы понимаете, что вас ненавидит большая часть страны?» Он помолчал, посмотрел на меня и после паузы ответил: «По-разному, Владимир Владимирович. По-разному». И этим все было сказано. А Егор Гайдар как держался, когда о своих ошибках говорил! Все от масштаба личности зависит.

— Вы будете приглашать в программу Владимира Путина и министров?

— Президент вряд ли ко мне придет, хотя он человек, очевидно, неглупый, умеет отвечать на острые вопросы, держит удар. Но у него есть одна слабость — его можно задеть.

— Он что, волнуется?

— У него желваки начинают играть, когда он недоволен, и он может потерять контроль над собой. Зачем ему это надо? Выигрыш весьма сомнителен. Но я, конечно, с маниакальным упорством буду его приглашать. С министрами проще, особенно после прихода Дмитрия Анатольевича.

— Вам действительно интересно с ними разговаривать?

— Интересным может быть любой человек. Министры и подавно, я ведь задаю те вопросы, которые задал бы зритель, имей он такую возможность. Вы только представьте, сколько накопилось вопросов к министрам МВД, обороны, здравоохранения, сельского хозяйства, образования.

— Но они же ничего не говорят. Помню вашу беседу с Татьяной Голиковой. За час так ничего и не сказала.

— И это все поняли, что тоже немаловажно. Развитие политграмотности своего рода, чтобы люди научились думать. К сожалению, мне пока не удается пробить брешь и приглашать представителей несистемной оппозиции. Но я буду биться дальше. И не потому, что я согласен с их взглядами. А потому что, если это ньюсмейкер, зритель имеет право его услышать, а я имею право задать ему вопросы. Например: «Вы говорите, что знаете, как я должен жить; более того, что мне понравится жить так, как вы считаете я должен жить. И это вы считаете демократией?»

— Вы кого сейчас имеете в виду?

— Алексея Навального. У нас с ним примерно такой разговор состоялся на «Дожде». А вообще эти оппозиционеры не представляются мне демократами — они категоричны, нетерпимы к другому мнению.

— Если собаку в угол загнать, она тоже кусаться начинает.

— Какой такой угол? То, что их не пускают на федеральные каналы и всячески блокируют возможности попасть в Думу, — это безобразие, стыд и позор, но ни в какой угол их никто не загнал. Но то, что и как они говорят, — для меня подтверждение того, что они советские люди, которые выросли в «совке», получили советское образование и произносят слово «демократия», даже не зная, с чем его едят.

— Но вы-то демократ?

— Мои политические пристрастия не имеют отношения к моей профессии. Никто не знает, за кого я голосую. Как профессионал, я должен всех приглашать в свою программу. Только одного человека никогда не позову — Эдуарда Лимонова. Мне кажется, что он фашист. Подчеркиваю: мне кажется. По-журналистски это неправильно. Но тут уж я ничего с собой поделать не могу.

— А почему вы отказались участвовать в создании общественного телевидения?

— Общественное телевидение в каждой стране имеет свои отличительные черты, но во всех странах есть две черты общие — полная независимость от рекламы и независимость от власти. Согласно указу об общественном телевидении, подписанному Медведевым, руководитель общественного телевидения у нас в стране назначается президентом. И снимается, соответственно, тоже. К общественному телевидению эта структура не имеет никакого отношения. Так что мне там делать нечего.

— Вот фраза из одного вашего интервью: «В России меня держит только моя работа. Я не русский человек, это не моя родина, я здесь не вырос, я не чувствую себя здесь полностью дома...» Жестко.

— Но искренне. Моя жизнь так сложилась, что я нигде себя полностью не чувствую дома. В большей степени во Франции вообще и в Нью-Йорке в частности. Я там вырос, люди, что вы от меня хотите? Понятие дома ведь включает в себя миллион мелких вещей — музыка, звучание языка, мало ли что. В своей книге я на целой странице привожу свое представление того, каков русский человек, каковы его главные, составные черты. И прихожу к выводу, что все это — не мое. К сожалению ли, к счастью ли, но факт остается фактом. При этом я обожаю русскую литературу, русскую интеллигенцию, с которой имел счастье общаться, и которой, увы, больше нет... Ну и так далее.

— Раньше мне казалось, что вы лукавите, говоря, что в России вас держит только работа.

— Никакого лукавства. Но сейчас уже общественное положение, которое я занимаю здесь, нереально для меня ни во Франции, ни в Америке. Поезд ушел. В моем возрасте глупо начинать все сначала.

«Их Италия»
1 июля, 22.00, 2–4 июля, 23.50, «Первый канал»