«Я представил Познера в шортах в образе Пикассо»
31 мая, в день столетия Музея изобразительных искусств имени Пушкина, на «Первом» покажут двухсерийный фильм Леонида Парфенова «Глаз Божий», посвященный истории знаменитого детища Ивана Цветаева. О том, как не только увлекательно рассказывать исторические сюжеты, но и актуализировать их доступными современному телевидению средствами, Парфенов рассказал «Известиям».
— Сегодня любой телевизионный продукт называется модным словом «проект». В каком жанре ваш проект?
— «Глаз Божий» — это докудрама, документальное кино, в котором ключевые точки сюжета проживаются в игровых реконструкциях, будто бы в режиме реального времени. Например, Анри Матисс первый раз привозит Сергея Ивановича Щукина к Пабло Пикассо и русский купец впервые видит кубическое искусство. Долго мучимый впечатлениями Щукин решает, что все-таки будет это покупать — с тех пор у нас самая большая в мире коллекция этого периода. Или выставка произведений того же Пикассо, которую в 1956 году пробил Илья Эренбург. Собралась огромная толпа, открытие задерживалось, люди напирали. Эренбург обратился к толпе: «Мы ждали этой выставки 25 лет, подождем еще 25 минут». Все облегченно рассмеялись, скандала не случилось.
— То есть это кино в первую очередь про людей, а не про музей?
— Любая история — это люди. Возникновение Пушкинского музея — это история поповского сына Ивана Цветаева из Владимирской губернии. Он говорил: «Несчастная мы страна! У нас своей античности нет». И чтобы следующие поколения Иванов из деревень знали, что мы тоже европейцы, собрал уникальную коллекцию слепков от Древних Афин до флорентийского Возрождения. А купеческие сыновья Иван Морозов и Сергей Щукин оказались первыми ценителями авангарда — от них у нас роскошные собрания Гогена, Матисса, Сезанна, Пикассо. В Париже, например, много чугунных темно-зеленых фонтанчиков. В 1870-х их расставил по всему городу английский баронет Ричард Уоллес. И один такой стоит перед бараком, где жил Пикассо. Вот ведь образец действительно купеческого вкуса — солидный материал, цвет, приятный глазу, красивые женские фигуры. Вполне функциональная вещь: подошел, попил, полюбовался, дальше пошел. А какое искусство творил Пикассо? Знал ведь прекрасно Сергей Щукин, что никуда ему эти картины не пристроить, но такой занозой они запали ему в душу, что сначала одну купил — «Даму с веером», а потом еще 50.
— Вы предприняли попытку взглянуть на картины глазами Щукина — он ведь, по сути, первооткрыватель нового искусства.
— Это взгляд прежде всего режиссеров фильма Сергея Нурмамеда и Ивана Скворцова. Докудрама — жанр, в котором у «автора и ведущего» и вообще у журналистов-редакторов — роль поменьше обычного. Телевидение — это образы, а не говорящие головы.
— У вас снялись выдающиеся актеры. Олег Табаков сыграл Ивана Цветаева, Игорь Кваша — Илью Эренбурга, Евгений Миронов — Николая II. Трудно было их уговорить?
— Для больших артистов участвовать в реконструируемых сценах документального кино — работа не главная. Но все откликнулись с удовольствием, понимая, что тема благая.
— Есть и несколько совершенно неожиданных актерских назначений. Молодого Пикассо играет Петр Налич, а Пикассо в 1940-1960-е годы — Владимир Познер. Как его-то вы «купили»?
— Существует огромный фото- и видеоархив послевоенного Пикассо — такой крепкий старикан с бритой головой и в шортах вдохновенно малюет «Голубку мира», благодаря которой, кстати, и удалось реанимировать это «буржуазное антинародное, чуждое формалистическое искусство». Несколько лет назад я увидел Владимира Владимировича на пляже в Арабских Эмиратах — оказывается, его можно снимать в кадре с голым торсом. А что вы смеетесь? Это большая редкость для российских телеведущих. И когда возникла идея этого фильма, я представил, каким Пикассо может быть Познер в шортах. К тому же французский у него — первый родной язык.
— Ваши слова: «Феномен — это то, что сначала прошло как текущее событие, а затем стало частью общего сознания и опыта». С этой точки зрения какие феномены в истории музея вам кажутся наиболее значимыми?
— Их множество. То, как Иваном Цветаевым была собрана коллекция. Как, например, был спроектирован Итальянский дворик — со времен Цветаева ничего тут не менялось. Все залы — по своим странам и эпохам, а тут эдакая сборная всех времен и народов. Коллаж возник, потому что Цветаев считал, что «надо воздействовать предметами крупными и цельными». Такое один раз увидишь, ни с чем не спутаешь. А как Морозов купил за 16 тыс. франков «Девочку на шаре» — он вообще в день мог купить картин на большую сумму, чем Русский музей покупал новой живописи за год. А выставка подарков Сталину в Пушкинском музее? Казалось, так будет всегда. А «визит «Джоконды»? Смотреть ее люди шли, как в мавзолей. За пуленепробиваемым стеклом — она одна, и бесконечная двигающаяся толпа… Очереди в Пушкинский музей — единственные советские очереди, которые снимала наша кинохроника. Музей же важен не сам по себе. А тем, как он вошел в жизнь людей и поменял ее.
