Меня учили отмечать 8 Марта много лет, а я все никак не мог научиться, я все время чувствовалась какую-то фальшь — знаешь, что делать, но не понимаешь зачем. Начали учить в детском саду. Выписывать восьмерку карандашом по картонке было довольно занятно, как и клеить к этой картонке потом веточки мимозы и бумажные бантики, однако, что это развлечение как-то связано с женщинами, я так и не понял тогда.
В школе, классе этак в третьем, ближе к празднику, классная руководительница начинала напоминать, что надо принести рубль: «Как сегодня опять забыл, я же вчера всем объявляла, запиши в дневник, раз память плохая…». Собранные рубли староста конвертировал в унылый тюльпанчик, открытку и какую-нибудь книжечку (которую сам бы себе никто в жизни не купил), и все это однажды оказывалось на партах у девочек. По-моему, тюльпанчик-открытка-книжечка и их не сильно радовала. На вопрос, зачем мы все это делаем, я сам себе отвечал — «за это девочки подарят нам такие же ненужные и безрадостные гвоздичку-открытку-книжечку на 23 февраля».
Ближе к старшим классам нам уже что-то рассказывали про чикагских ткачих, марш пустых кастрюль, про требования избирательных прав для женщин. В «избирательных правах» уже появлялся некий пафос, по крайней мере было понятно, с чем мы солидаризируемся, но смысл все равно оставался каким-то абстрактным, все женщины вокруг меня имели избирательные права, точнее, в условиях СССР в равной степени с мужчинами их не имели, а борцы за права считались по большому счету диссидентами, вне зависимости от пола. Праздник казался каким-то анахронизмом: суфражистки, курсистки, вуалетки, Клара Цеткин, XIX век, в общем.
Хуже всего было то, что теоретическое 8 Марта никак не коррелировало с реальным. В жизни это был праздник, в котором и не пахло протестами, борьбой и вообще чем-то высоким. Это был праздник женщин, наиболее содержательная часть жизни которых проходила у плиты и в прочих домашних хлопотах, от которых среднестатистическую женщину отвлекала в основном работа.
Факту, что от борщей и детских соплей приходится пять раз в неделю отрываться благодаря завоеванному праву на труд, никто из советских женщин особо не радовался. Собственно, это был праздник женщин, которых мужчины в остальные дни плохо отличали от домашней мебели, но уж в этот день все должно быть иначе, но только в этот день. Что-то вроде ежегодного снисхождения.
Потом Советский Союз кончился, каких-то серьезных изменений в части прав женщин не возникло, зато появились борцы за женские права, какие-то идиоты за границей стали давать на это гранты. Несмотря на наличие борцов, постсоветское 8 Марта стало еще дальше от идеала. Если в СССР субъектом праздника было существо в байковом халате, которому раз в год говорилось «мы все равно тебя любим», то при российском капитализме в центре торжества появилась стервозная особа, полагающая, что женственность — это специфическое потребление специальных женских товаров.
Бенефициарами 8 Марта стали производители косметики, сумочек, чулок и бюстгальтеров. К 8 Марта стали специально готовиться крупные торговые сети, рекламные агентства, фитнес-центры, торгующие абонементами в предпраздничную неделю в полцены. В газете теперь можно прочитать статью, написанную без тени иронии, о доле восьмомартовских продаж цветов в общем объеме за год и чем эти продажи отличаются от первосентябрьских. 8 Марта стал днем, который целый год кормит.
Придумали 8 Марта американцы, точнее американки, но Россия, по-моему, единственная страна, где 8 Марта по сей день широко отмечается, в остальном мире этот праздник забыли лет 80–90 назад. Если бы те женщины, что так тщательно нам его привили, знали, во что превратится их задумка.
У большевиков за женские вопросы отвечала Сашенька Коллонтай, аристократка, впорхнувшая в революцию на крыльях любви, побывавшая замужем за доброй половиной старых революционеров и подпольщиков (большую часть ее мужей перестреляли к 37-му году), оставившая нам теорию «стакана воды», это про тотальную свободу секса, совершившая невиданную дипломатическую карьеру, ставшая героиней книг и фильмов. Валькирия революции! Именно под таких «красных» Жанн д’Арк и кроился изначально праздник, им не было нужды требовать мужского ежегодного снисхождения. Героиней 8 Марта была дева в красной косынке, кожанке, с маузером на поясе. Дева могла поднять бровь, положить руку на рукоять маузера и грозно бросить пьяной матросне: «Кто тут хочет комиссарова тела отведать» — и матросня трезвела от одного тона. Такие если и имеют свой праздник, то уж точно как сугубо женскую мистерию и никаких мужчин туда не допустят.
Пафос такого 8 Марта мне понятен, в отличие от современной версии, и в праздник, который официально по сей день называется вовсе не «женский день», а «день борьбы за права женщин», я хочу пожелать женщинам лишь чтоб их праздник стал таким, каким его задумывали.
