Московская филармония отпраздновала 90-летие без лишних слов
Избранную филармонией методику проведения празднества можно назвать революционной. Вместо пышного гала с подношениями и речами разной степени искренности — полная концентрация на музыке, не всегда демократичной.
Надоедные поздравления, тосты и протокольные нежности если и были, то остались за кулисами. На публику вынесли только то, ради чего она, публика, и ходит в филармонию.
Праздновали три дня. 28-го января был пролог от Владимира Спивакова и его «Виртуозов». 29-го — 10-тысячный (по количеству охваченных меломанов) музыкальный марафон в традиции западных фестивальных нон-стопов.
С 11 до 24 часов в Зале Чайковского, а также в его маленьком камерном филиале и арендующем филармонические площади ресторане Аркадия Новикова работали музыканты, чтецы, коллективы, которые представили все стратегические вооружения филармонии: от лекций Артема Варгафтика и сказок Павла Любимцева до Квартета имени Бородина и «Симфоджаза» братьев Ивановых.
Наконец, на 30-е января был предложен десерт: камерный концерт семи звездных солистов в Зале Чайковского. Вновь без помпы (кроме обязательного поздравления президента), вновь с концентрацией на музыке.
Незаменимый Святослав Бэлза был энергичен и спор. Объявив антракт 10-минутным, он наверняка нажил врагов среди рестораторов, недосчитавшихся прибыли за бутерброды. Вряд ли скажет ему спасибо и Мишель Легран, которого Бэлза представил публике почему-то перед антрактом, тем самым лишив мэтра отдыха. В перерыве автора «Шербурских зонтиков» обступили любители автографов, а воинственная билетерша без устали отгоняла от живой легенды тех, кого могла. Едва отдышавшийся Легран украдкой горячо пожимал билетерше руку.
Два «Ш» — Шостакович и Шуберт — отвечали за привлекательность камерной музыки. Составители программы поступили мудро. C одной стороны, отмечать юбилей камерным репертуаром — элитарно и свежо. С другой, оба избранных шедевра все-таки не относятся к стерильному, «настоящему» камерному репертуару: Второе трио Шостаковича — вещь совершенно симфоническая, а «Форельный квинтет» Шуберта завоевал популярность благодаря простой и запоминающейся песенке, что совсем не свойственно камерной эстетике.
Трио, игравшее в первом отделении, состояло из звезд среднего поколения — Дениса Мацуева, Вадима Репина и Александра Князева. От игры всех троих осталось впечатление, что среднее поколение ленится, устает и халтурит. Князев непрозвучавшим флажолетом подпортил самое начало, Репин стал не дотягивать высокие ноты к концу, а Мацуев просто забивал коллег мощью распахнутого настежь рояля и обильной педалью (что, как известно, есть признак неуверенности в нотном тексте). В итоге партитура, требующая «железной» слаженности, порой казалась иллюстрацией к басне про Лебедя, Рака и Щуку.
После бисов — «Вокализа» Рахманинова и «Вальса-скерцо» Чайковского — лень или усталость звезд среднего поколения стала еще очевиднее. Мацуев начал «Вокализ» не с того аккорда и запутал Князева, а затем «присочинил» несколько гармоний, впрочем, исправившись при повторении. От загнанного «Вальса-скерцо» осталось разве что скерцо — к взаимному удовольствию Репина и Мацуева.
Шуберт прозвучал гораздо благополучнее. Здесь среднее поколение представлял все тот же Денис Мацуев, который слегка поубавил педали. Молодежь в лице Алены Баевой и Александра Бузлова была аккуратна и почти безупречна (видимо, еще не устала и не ленится).
Безупречным оказался и Юрий Башмет, который, в отличие от своих звездных коллег в первом отделении, сумел укротить сольные амбиции и скромно играть в ансамбле. Эмоциональный контрабаc представителя старшего поколения Григория Ковалевского достойно защищал басовые рубежи квинтета.
Выходит, чем более разношерстные и разновозрастные солисты — тем легче им обрести баланс интересов. И еще более занятный парадокс: впятером слиться в идеальном ансамбле куда легче, чем втроем.
После великолепно исполненной на бис квинтетной «Ночи» Рубинштейна артисты добавили в элитарную программу ложку популизма — устроили гэг в стиле новогоднего праздника на телеканале «Культура». Cтрунные повторили мелодию шубертовской «Форели», а Мацуев шумно перелистывал страницы. Коллективный смешок зала был ему наградой.
