«Русские считают бардак частью своего гения»
В Музыкальном театре имени К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко продолжаются премьерные показы старинного балета «Сильфида». Для нашей сцены его восстановил известный французский хореограф Пьер Лакотт, с которым встретился парижский корреспондент «Недели».
— В разных странах мира идет как минимум 30 ваших постановок «Сильфиды». Чем сегодня привлекает публику этот спектакль?
— Это один из великих романтических балетов. Людям всегда хочется мечтать, думать о чем-то возвышенном, чистом. И все это есть в «Сильфиде». И я счастлив, что теперь этот балет идет в Москве, городе искусства, где его замечательно исполняют.
— Вы поставили несколько балетов в Москве, Петербурге, Новосибирске. В чем специфика работы с русскими артистами?
— В России я чувствую себя как дома, потому что люблю вашу культуру, артистов и вообще русских. В отличие от других стран Россия — несмотря на все потрясения — сохранила духовность. И если вы русских понимаете, с ними совсем не трудно работать. Надо их ценить, и они вам воздадут сторицей.
— Вы сторонник жесткой дисциплины в балетном деле?
— Я человек требовательный, но артисты понимают: если я нервничаю и кричу, то это потому, что хочу, чтобы все было безукоризненно.
— Но, кажется, проблемы в театре возникали часто.
— Дело в том, что русские все делают в последнюю минуту. Однажды я пожаловался переводчице: «Что это за бардак?» И получил в ответ: «Бардак — это часть нашего гения».
— Могут ли сосуществовать классический и современный балет под одной крышей?
— Могут, если к этому подходить с умом. Не надо путать современный балет с провокацией, которая имеет целью все разрушить или высмеять. Но я за современный танец, если его ставят талантливо — как Иржи Киллиан иди Матс Эк.
— Сохранила ли русская Терпсихора «душой исполненный полет»?
— И еще как! Кроме того, у нее остается ностальгия и нежность. Ваш балет хранит традиции, но его нельзя назвать застывшим. Ваши танцовщики могут танцевать и Баланчина, и Роббинса. Когда я показываю им что-то новое, они схватывают это на лету и делают все потрясающе.
— Чувствуется ли в нашем балете влияние западных хореографов?
— Иногда я смотрю русские спектакли в современной хореографии, однако они не интересны. Ну а публика не всегда понимает, что хорошо и что плохо в танце-модерн. Конечно, артисты ищут новое, потому что боятся «отстать от прогресса». Но этого не стоит делать. В России достаточно собственных талантов, чтобы иметь свое видение.
— Каковы ваши впечатления от реставрированного Большого театра? Есть артисты, которые его критикуют.
— Некоторые ругают все на свете — из зависти или по злобе. Но театру вернули его величие и роскошь — я уже не говорю о фантастической технике для сцены.
— Как вам показалась новая версия «Спящей красавицы» Юрия Григоровича, которая сейчас идет в Большом?
— Ее нельзя считать ее новой. Интересно смотреть этот балет в других декорациях и костюмах. Замечательная работа итальянца Эцио Фриджерио. Ну и Светлана Захарова в «Спящей» просто блистательна. Очень понравился мне и ее партнер — американец Дэвид Холберг. Хороший рекрут в рядах Большого.
— Некоторые балетоманы находит американца слишком холодным.
— Дэвиду нужно какое-то время на адаптацию. Американец отличается и лиризмом, и техническим совершенством. Он хороший пример для молодых исполнителей, которые должны понимать, что надо танцевать чисто, без помарок. В любом случае публика оказала ему триумфальный прием.
— Не совершили ли ошибку молодые звезды Наталья Осипова и Иван Васильев, уйдя из Большого?
— Они поступили нехорошо в человеческом плане. Ребята всем обязаны Большому, а ушли как неблагодарные дети. Это все равно что бросить семью, которая вам все дала. Их слишком баловали, и они решили, что им все дозволено. Но их уход поможет обновлению Большого. Конечно, Осипова и Васильев — прекрасные танцовщики, но их стиль отличается если не акробатикой, то излишней виртуозностью в ущерб духовности. Ибо когда на сцене видишь только спорт, этого недостаточно для такого театра, как Большой. Они очень талантливы, но их техника, я бы сказал, в советском стиле. Это не подлинно русский танец. Когда на сцену выходил другой Васильев — Владимир, то мы видели — например, в «Спартаке» — и его душу. Тогда как молодой Васильев лишь виртуоз.
— Большой театр испытывает дефицит танцовщиков, сочетающих душу с виртуозностью?
— Еще недавно в Большом были одновременно три такие звезды, как Филин, Цискаридзе и Уваров. Но такое не всегда возможно. Если приглашают американца, это не значит, что нет больше талантливых русских. Худрук Сергей Филин найдет их в кордебалете и в балетной школе.
— Когда вы вернетесь в Россию?
— В 2013 году парижская Опера покажет в Большом «Пахиту» в моей постановке. Есть у меня и другие проекты в России, о которых пока не хочу говорить.
Искушение воздухом
В этом году исполнится 180 лет с тех пор, как Мария Тальони перевоплотилась в волшебное видение в спектакле, сочиненном ее отцом Филиппо Тальони. Публика Парижской оперы восторженно бредила невесомыми полетами и удивительной поступью на пуантах (которые легендарная балерина надела одна из первых).
«Поэма в танце» триумфально завоевывала ведущие сцены мира, задержавшись на некоторое время и в России. Талантливые танцовщицы не без успеха перенимали опыт знаменитой гастролерши.
Вскоре в Дании появилась другая «Сильфида», очень похожая на французскую. Хореограф Август Бурнонвиль поставил ее по мотивам тальониевского балета, заменив музыку Ж.-М. Шнейцхоффера на сочинение Х.С. Левенскольда. Так случилось, что именно эта версия выдержала испытание временем.
В Датском королевском балете она бережно передается из поколения в поколение и периодически возникает в репертуарах других театров — в частности, идет и в московском Большом.
Несправедливо забытый балет Тальони вернул к театральной жизни француз Пьер Лакотт. Его реконструкции, появившейся в 1972 году сначала в виде телебалета, а затем и полноценного спектакля, предшествовал долгий кропотливый труд по изучению архивных материалов.
Конечно, точно воссоздать спектакль 1832 года не представлялось возможным. Но работа, проделанная Лакоттом, удивила тонким проникновением в стиль. Сочинение XX века оказалось технически изощреннее старинного варианта Бурнонвиля.
Но и драматическое напряжение во французской «Сильфиде» сильнее, и фатальный разрыв мечты и реальности ощущается острее. Может быть, именно поэтому Музыкальный театр пригласил на постановку Пьера Лакотта.
Первый акт — вторжение Сильфиды на территорию людей — нагнетает волнения контрастов. Беспокойный Джеймс Олега Рогачева путает сон и явь, предпочитая мечту всему обыденному. Жизнерадостная крестьяночка Эффи (Александра Дорофеева) — невеста для него слишком скучная. Герой-романтик рвется в бесконечные дали вымыслов, и Сильфида в таком путешествии — лучший проводник.
Эрика Микиртичева танцует не только деву воздуха, но и коварную искусительницу, умело играющую на самых тонких струнах души возлюбленного. Ее несколько жеманная Сильфида привносит в романтический балет образы томного модерна, статуарного в своей декоративности. Но двойственную сущность волшебного существа, упивающегося властью над человеком, балерина подчеркивает весьма умело.
Трио страдающей Эффи, смятенного Джеймса и Сильфиды, развивающей ситуацию по своему хотению, — кульминация сюжета и предвестие будущей трагедии. Во втором действии чужаком оказывается уже Джеймс. Облака сильфид кружат над сценой с декорациями лесной чащи и кружат голову.
Мания полета заразительна — пришелец из мира людей так азартен в протяженных прыжках, что спектакль впору назвать его именем. Печальный финал снова притягивает все внимание к главной героине. Сильфида гибнет, теряя прозрачные крылышки.
Реализованная мечта Джеймса, чуть было не превратившего свою небесную возлюбленную в земное существо, теряет не только поэтический смысл, но и жизнеспособность. Мораль старинная, наивная. Но всегда актуальная.
«Сильфида», МАМТ им. К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко, 20 января, 19-00
