Куршская коса о двух концах

Куршскую косу — уникальный природный памятник, охраняемый ЮНЕСКО, — хотят, но не могут превратить в туристическую мекку. Четыре года назад на создание туристко-рекреационных зон из бюджета было выделено 100 млн рублей. Их освоили, но на косе ничего не изменилось. Против новшеств выступает руководство Национального парка «Куршская коса» (у него хотели отнять под туризм часть территории) и ЮНЕСКО.

На литовской части косы от ЮНЕСКО стонут не меньше, но сюда туристы едут сюда куда активнее. Что не так у нас и чему мы можем научиться у соседей?

Короли и лопата

Она была королевой, аристократкой и просто красавицей. Наполеон, приехавший на переговоры к Александру I торговаться о будущем Пруссии, так и сказал про Луизу: «Королева Пруссии необыкновенно прекрасна».

На литовской части Куршской косы Луиза смотрела на покрытые снегом сопки Неринги и царапала на оконном стекле стихи Гете. Вот оно, это окно, утверждает реклама, вы можете снять эту комнату — в разгар сезона на двоих примерно за €100 в сутки.

Литовская часть косы дышит чистотой, историей и поэзией. На нашей части все куда прозаичней. «Мужчина, куда претесь с лопатой! Вы что — не умеете читать? Сходить с тропы нельзя, это же национальный парк!» — кричит в спину двухметровому мужику Максим Осколков, замдиректора национального парка «Куршская коса». «А я, может, терпеть не могу, мне, может, надо!» — орет в ответ двухметровый и упорно прется в лес. Рядом свободный биотуалет. Перспектива штрафа в 2 тыс. рублей несколько остужает пыл гостя, и он уже смиренно просит не вызывать патруль.

Рядом, не глядя на запрещающие баннеры, с корзинками в руках бодро чешут в лес старушки. Одна за грибами, другая — сорвать веточки горной сосны. «Как пахнет, дочка! На даче посажу!» — говорит одна из них, с очаровательными белыми кудряшками, и буквально набрасывается на ближайшее дерево. «А что — разве нельзя? Ну не буду, милок, не буду», — теперь уже канючит старушка.

Кто пообразованнее и понаглее, даже до обещаний не хотят снизойти — сходу заявляют, что паспорта с собой нет, не обязаны носить, и диктуют вымышленную фамилию и адрес.

И с калининградской, и с литовской стороны часть дюн открыта для посещения, а часть относится к резерватам, где полно растений и птиц из Красной книги и даже ступать на траву запрещено. На литовской части вдоль дороги сплошная белая линия, и никому даже в голову не приходит остановиться там или тем более пойти погулять. На нашей стороне вдоль популярных в народе троп закапывают «заградительные» пеньки. Люди на джипах их упорно выдирают и едут в резерват. Каждую неделю с нашей стороны нацпарка вывозится по 40 т мусора, а дощечки, по которым нужно ходить, народ отдирает, чтобы спалить в костре.

Въезд в парк платный — 250 рублей за машину, с каждого пассажира берут еще по 30 рублей. Примерно столько же это стоит и в Литве. Но коса там и коса здесь — как дети от разных отцов. Лес у литовцев ухоженный, и это, по мнению экспертов ЮНЕСКО, большой минус. Наш, местами проваливающийся в болото, которое здесь уже лет 20 не откачивают, потому что нет сооружений, естественный, настоящий. А в Европе все естественное нынче в большой цене.

В Литве при въезде в парк несколько больших парковок.

— Мест для машин не хватает, — качает головой вице-мэр Неринги Вигантас Гедрайтис. — Но тут все надо делать деликатно, место очень хрупкое. 

На нашей косе с парковками просто беда. В разгар сезона отдохнуть приезжают до 20 тыс. человек. Машины оставляют и в дюнах, и вдоль дороги. В результате — дикие пробки, уничтоженный лес и мертвый песок. Парковку хотели строить у самого начала косы, в поселке Лесной, но все уперлось в неопределенный статус земель.

Потерянная коса

На Куршской косе до сих пор не определены земли поселений, которых тут всего три — Лесное, Рыбачий и Морское, — и земли нацпарка. А еще тут есть земли лесхоза и пяти федеральных министерств. Согласовать границы пытаются давно, проводили тендер, подсчитали — прослезились.

— Нам подготовили пять вариантов согласования границ, они все разные, — говорит Максим Осколков из нацпарка. — Нарисован, к примеру, в кадастровом плане квадрат 16 км, а в нем куча квадратиков поменьше, и все они уже выкуплены кем-то. Скажите, как это можно согласовывать? Там по документам «потерялось» 40 км косы, наверное, их сожрало море, а 70% собственников земель вообще никому не известны.

В Литве границы четкие, собственников всего два — нацпарк и муниципалитет Неринги. Продажа земли запрещена, есть долгосрочная аренда с «отягчающими».

— Жилые дома должны сохранять аутентичность, у нас даже окна просто так не поменяешь, не получив десятка разрешений, — возмущается г-жа Альгима, совладелица симпатичной гостиницы в Ниде. — Строить можно только в рамках поселений — на тех объектах или фундаментах, что есть.

Статус объекта ЮНЕСКО мешает расширять бизнес, а литовцы мечтают, чтобы к ним снова приехали русские. «Немец может весь вечер сидеть в кафе и цедить стакан минералки, а если уж русские решат гулять, то денег не считают», — говорит Аушра Фезер, хозяйка небольшой семейной гостиницы. Пока ее постояльцы — в основном  немцы.

Концы — в воду

Цены в четырех поселках литовской косы — в Ниде, Прейле, Пярвалке и Юодкранте, где в разгар сезона проживают 4 тыс. человек, — давно переплюнули столичные. 60 «квадратов» в советской хрущевке продают начиная с €250 тыс. За те же деньги в нашем Морском — местной Рублевке — можно взять строящийся таунхаус в 200 «квадратов».

Местные жители по обе стороны границы сдают в сезон каждый клочок жилплощади. Литовцы переезжают в гаражи, предоставляя туристам квартиры. На нашей части сдается все, вплоть до сарая на три семьи.

Литовская и российская часть отличались всегда. Там строили санатории и дома отдыха, которые после развала Союза были приватизированы. У нас в основном укрепляли границу и погранзаставы. В Литву поправить здоровье ездила советская партноменклатура и столичная творческая интеллигенция, в нашу закрытую зону пускали редких родственников и профсоюзных работников.

И там и там не было канализации. У литовцев она теперь есть, и это особая гордость местных властей. Наши поселки сливают отходы в залив. «В жару запах такой, что впору надевать противогаз», — жалуется Саша, торговец янтарем у прекрасной дюны Эфа.

То же самое и с велодорожками. На литовской части проложены десятки веломаршрутов, народ с утра наматывает километры, прокаты процветают. Дорожки собираются расширять до трех метров — стандарт Евросоюза. У нас велодорожек нет, потому что даже ширину в метр двадцать согласовать не могут. «Да по этим дорожкам будут браконьеры на джипах гонять, от них и так спасенья нет», — констатирует егерь Николай. На литовской части, впрочем, тоже за год зафиксировано два случая браконьерства — подстрелили кабанов.

Литовцы хотят к следующему сезону пересадить туристов на электромобили и сейчас отправляют заявки в различные европейские фонды. Наши — мечтают открыть на косе «музей под открытым небом» и пускать туристов без ночевок.

Необъявленная война

Турбаза «Дюны» — самая старая и самая дешевая на нашей косе, привет из СССР. В сезон здесь можно поселиться за 500 рублей. От залива до моря — 300 м, это ее самая узкая часть. Крошечные покосившиеся домишки, ржавые умывальники и туалет на улице буквально утопают в зелени, по дорожкам носятся три довольных кабана. Один из них, Витька, чуть ли не штурмом берет один из домиков, откуда его подкармливают хлебом. Вокруг уже поросшие травкой фундаменты, хлипкие хибары сжигают тут каждый сезон, поджигателей никогда не находят.

Роскошное «Кафе у моря», принадлежавшее семье генерала ФСКН Александра Бульбова, снесли по решению суда. Генерал-лейтенант Бульбов отвечал за оперативное сопровождение скандально известного уголовного дела о контрабанде мебели через торговые центры «Три кита» и «Гранд», а ресторан, стилизованный под охотничий домик, считался одним из лучших на косе. Бывший калининградский губернатор Георгий Боос любил посидеть в нем с гитарой и спеть «Подмосковные вечера».

До этого лета снос кафе был самой обсуждаемой темой на косе, пока в июле здесь не произошло двойное убийство. Экс-сотрудник ФСБ Игорь Кепель, владевший палатками и браконьерскими катерами, расстрелял двух рыбаков в море, а потом изрубил винтом.  

— Есть тут браконьеры, конечно, и страсти кипят нешуточные, — говорит Матвей, житель поселка Рыбачий.

На литовской части своя напасть — за последнее время там в несколько раз увеличилась колония бакланов. Птицы сжирают всю рыбу в заливе.

Влюбиться и остаться

Томас Тукачаускас, директор литовского нацпарка, достает из машины корзинку с 8-месячным сыном, сажает его на спину и с женой и трехлетней дочкой направляется в сторону дюн. Погода шепчет, солнце слепит, белоснежные дюны, как им и положено, призывно кочуют.

— Если по дюнам ходить, они будут разрушаться. Если не ходить и укреплять — они зарастут лесом и станут мертвыми. И я не знаю, что хуже, — говорит г-н Тукачаускас. — Как найти баланс между человеком и природой, чтобы сохранить это уникальное место? Ученые спорят, ответа пока нет. По мне, так лучше уж пусть я и мои дети наслаждаемся этой хрупкой красотой, пока она есть.

Москвичи Марина и Юрий Милетины отдыхали на литовской части косы, в Ниде, 28 лет подряд. «Просто влюбились в это место, и все», — говорит Марина. Они продали квартиру в Москве и купили в Ниде.

Айтишник Йонас Марозас работал в Америке и Европе, получал столько, что «перестал смотреть на бирки, когда что-то покупал», говорит он. Съездил на Куршскую косу — и все, запал. Теперь в свободное время снимает дюны.

— Они каждый день разные и все время прекрасные, — поясняет Йонас. — Мне постоянно предлагают высокооплачиваемую работу, но мне не надо. Если ты и так в раю, зачем тебе деньги?

Превратить и нашу часть косы в рай тоже, конечно, можно. Калининградским властям правительство дало еще год, чтобы все со всеми договорились, иначе никаких преференций из федерального бюджета не будет. Договориться будет непросто.