«Скоро закончу роман о Достоевском и буду снимать по нему фильм у вас в России»

Знаменитый балканский режиссер, анфан террибль мирового кинематографа, превративший борьбу с Голливудом в успешный тренд, не оставляет Россию своим вниманием. На вопросы «Известий» он отвечал, хотя и в Риге, однако на российском мероприятии, фестивале «Музыка и кино». Помимо исполнения не очень ясных функций «почетного президента фестиваля» Кустурица вместе с The No Smoking Orchestra тряхнул заводной балканщиной на сцене концертного зала «Дзинтари».

— Эмир, c чем связаны ваши частые визиты — если не собственно в Россию, то на бывшие имперские окраины?

— Я обнаружил, что сербская и русская культуры абсолютно совместимы. Что касается кинофестивалей, мое кредо — поддерживать любые попытки, благодаря которым в мире сохраняется независимое антиголливудское кино.

— Это какое именно? Чистый артхаус?

— Нет. Это, например, такое, которое снимаю я сам.

— На ваш рижский мастер-класс привели собаку — чудесного стаффордшира…

— Да, я заметил.

— И даже он громко, протяжно вздыхал, когда вы рассказывали о мировом засилье Голливуда. Вы правда думаете, что конвейерному кинопроизводству можно противостоять?

— Я в это верю.

— Верите, что способны победить Голливуд?

— Верю, что в борьбе есть смысл. И не имеет значения, победим мы или нет. Нельзя сдаваться. Нельзя позволить им упростить жизнь и кинематограф до состояния гамбургера. Существует два разных Голливуда. Один — 1940–50-х годов — центр мирового идеализма и сегодняшний — которому надо только извлечь выгоду из всего, что под руку попадется. Это нечеловеческая концепция. Мы боремся за тот, первый, Голливуд — против нынешнего. Наша цель — не разрушить, а изменить.

— Членство в жюри «Минуты славы» тоже преследует высокие цели? Или просто на «Первом канале» хорошо платят?

— Просто я из тех европейцев, которые любят Россию. Скоро я закончу роман о Достоевском, который называется «Мой дорогой Федор». После чего буду снимать по нему фильм. И сделаю его у вас. Мне не хотелось начинать проекты, связанные с Россией, пока я не был уверен в успехе. Работать с русскими и для русских и не иметь успеха — это мне категорически не подходит.

— Телесериал про Достоевского с Евгением Мироновым вы видели?

— Нет. Как это было?

— Ну, портретное сходство достигнуто. Много про отношения с женщинами. Творчество и философия представлены бледно.

— Проблема с Достоевским состоит в том, что вы не можете буквально перенести его вещи на экран. Его герои и современный зритель живут в абсолютно разных условиях. Как объяснить дилемму Раскольникова «убивать — не убивать», если по телевизору целыми днями показывают трупы, и на них уже никто не обращает внимания?

— Рыночные механизмы, которые вы любите проклинать через запятую после Голливуда, по-своему очень способствуют сближению людей. Вот, несколько лет назад русскоязычный человек в Латвии чувствовал себя неуютно. А теперь — все ради клиента и его бумажника. Прекрасное обслуживание на чистом русском языке.

— Я не против рынка. Но мы не можем ставить его на место Бога. Не все в нашей жизни нуждается в регулировании деньгами. Если у морали нет акций на Уолл-стрит, значит ли это, что она — отстой? А мир идет к этому. Вот о чем я говорю.

На мой взгляд, кино существует для двух вещей — искусства и коммерции. Они вполне совместимы. Качество жизни людей поддерживается и уровнем кино, которое они смотрят, в том числе. Я верю, что хорошие фильмы делают жизнь намного лучше.

— Почему вас — «европейцев, любящих Россию», сейчас, прямо скажем, мало?

— У Толстого в «Войне и мире» один из героев объясняет, зачем Наполеону приходить в Россию — чтобы принести цивилизацию. Не в Москву, которая давно европеизировалась, а дальше. То есть, говоря прямо, требовалось расширить Европу. Потом это же попытался сделать Гитлер. С тех пор изменились способы, но не цели. Самое главное сегодня — подобраться поближе к Сибири, завладеть вашим лесоматериалом и прочими ресурсами. Поскольку с нынешним российским правительством договориться не удается, начинается пропаганда против России.

— Сербия — страна маленькая. Ее проблемы вы знаете наизусть. А каковы, по-вашему, главные опасности для России?

— У маленьких стран почти нет шансов сохранить автономию. Они фактически управляются извне. Ты можешь быть идиотом, худшим человеком на свете, но если живешь в согласии с Соединенными Штатами, то делай что угодно. Для России главная проблема — в демографии. В том, что вы теряете по миллиону человек в год. У нас с вами общий характер, общие славянские привычки — мы не умеем планировать наше выживание. Вот мистер Бжезинский, американский интеллектуал, сказал, что Россию надо разделить на три части. Тогда на нее легко будет влиять. Но я думаю, у вас найдутся силы противостоять этим замыслам.

— «Холодная война» дубль два?

— Не война! Ни в коем случае! Только соревнование. Кстати, и рыночная экономика считает конкуренцию главной гарантией качества. Так почему бы не поверить, что планете тоже нужен баланс двух сил, двух традиций. Власть корпораций ничуть не лучше власти большевиков. И там, и здесь предполагается, что человек должен жить по кем-то установленным правилам. «Не думай! Потребляй!» Это удобно для современных фараонов — финансовых олигархов, но нормальные люди не хотят быть рабами.

— Капитализм — плохо, коммунизм — не то. Что же остается?

— Должна быть создана какая-то третья система. Потому что, если капитализм еще 50 лет будет продолжать в том же духе, он превратится в настоящий тоталитаризм. Круг замкнется.

— Откуда взять эту третью систему, и как мы сможем убедиться в ее доброкачественности?

— Та система, которая поставит во главу угла заботу об экологии, спасении окружающего мира, и будет правильной.

— Вас огорчает, что ваша родина — Сербия — формально причисляет себя к западному миру?

— Я сам европеец — хотя бы потому, что не азиат, это точно. И я совершенно не против Европы. Но я против того, как Сербия сдавлена между Востоком и Западом. Из нас хотят сделать виновников войны — а это неправда. Этой клеветой Сербию пытаются свести к нулю. Что не обещает нам приятного будущего в Европе.

— Славянским народам есть смысл общаться теснее? Или, наоборот, нам лучше иметь дело с более дисциплинированными, упорядоченными нациями и перенимать их опыт?

— Я знаю одно: у славян великая культура, прекрасная земля, прекрасные люди, но то, как мы организуем нашу социальную жизнь, делает нас неконкурентоспособными. Если мы срочно не изменимся, то попросту исчезнем с лица земли.

— Вам понравился какой-нибудь из российских фильмов последнего времени?

— В общем и целом мы можем заключить, что российское кино живо. У вас стали давать деньги на производство, строятся новые кинотеатры, есть отдельные высококачественные ленты. Снятые Никитой прежде всего. Меня удивляет та нелепица, которую про него пишут. Хотя… Знаете поговорку: «Псы лают — караван идет»? Мы, сербы, переделали ее на новый лад: «Псы лают — «Мерседес» едет».

— В случае Михалкова — «Рэндж Ровер».

— Потом у вас есть парень, который снял «Брата»…

— Алексей Балабанов.

— И парень, который получил приз в Венеции…

— Звягинцев?

— Да. И еще парень, снявший «Остров»…

— Лунгин.

— У вас много хороших режиссеров. Однако новой волны российского кино пока нет. Может быть, она еще сформируется.

— Насколько я знаю, вы работаете одновременно над двумя фильмами. Один — о мексиканском революционере Панчо Вилье. Другой — про трудную судьбу палестинца в Израиле.

— Нет, израильского проекта не будет. Там продюсер — немец — оказался… (неожиданно переходит с английского на русский) дурак! Но в декабре этого года я начну снимать комедию «Лес повешенных лисиц». А в декабре следующего — картину, которая будет называться «Дикие розы, нежные розы», с участием Бенисио Дель Торо — о жизни Панчо Вилья. Кроме того, в ноябре в России выйдет моя книга — «Смерть — это непроверенный слух». А еще я строю новую деревню.

— Помимо вашего знаменитого Кюстендорфа? Тоже в Сербии?

— Нет, на этот раз — в Боснии. Сейчас я вам покажу (активирует iPad)… Это в Вишеграде, где нобелевский лауреат Иво Андрич написал роман «Мост на Дрине». Я строю там Каменный город. В отличие от Кюстендорфа, где все из дерева.

— Зачем вам еще один населенный пункт?

— Я хочу быть владельцем городов.

— Вы такой современный юродивый. Вроде бы живете поперек мейнстрима, имидж у вас, извините, полумаргинальный, однако при этом — успешный режиссер и градовладелец…

— Современный юродивый — да, мне нравится это определение. Я персонаж из русской литературы, но не из жизни. Мой оптимизм построен на том, что я не понимаю реальности. У меня внутренний ступор — я ее не вижу. Поэтому я и оптимист. Был бы реалистом — видел бы вокруг одну сплошную катастрофу.