Как это было 100 лет назад

Самым знаменитым писателем 1900-х годов был Максим Горький. Его книги расходились тысячными тиражами. Самым популярным искусством, не считая цирка, был театр. Самым известным журналистом - Влас Дорошевич. Самой влиятельной газетой - "Новое время" Суворина, а самым успешным издателем - Сытин. Тогдашняя публика предпочитала лирику Надсона, социальную прозу и взахлеб читала вполне себе тургеневский роман "Санин" Михаила Арцыбашева, находя его, правда, скандальным и эротическим.

Арцыбашев, кстати, дебютировал в 1901 году, а потому вполне может считаться наравне с Горьким писателем того десятилетия - пик его популярности приходится именно на 1900-е. Кроме того, в моде были: Ницше с культом сильной личности в лице Заратустры, Леонид Андреев с "Красным смехом", МХТ Станиславского, а также творчество мирискусников и философ Владимир Соловьев.

Никогда еще, кажется, так остро до той поры не осознавался разлад во всех областях культуры, противоречия между жизнью и творчеством, между политикой и жизнью, религией и политикой. С одной стороны, все прежнее, сложившееся воспринималось обреченным на гибель. С другой - на искусство (и литературу в том числе) возлагались большие надежды. Его новые формы искусства должны преобразить человека. Художник активно вмешивается в жизнь. Более того, теоретикам культуры и критикам грезилось, что искусство подходит к той роковой черте, за которой, как пророчествовал Андрей Белый, "оно перестает быть искусством, оно становится новой жизнью и религией свободного человечества". Лишь к середине 1900-х годов о символистах заговорили всерьез, и вслед за довольно скромным журналом "Весы" появилось богатое и респектабельное "Золотое руно". Символизм вошел в моду вместе с прозой Кнута Гамсуна, пьесами Метерлинка и музыкой Грига. Будущее представлялось волшебной, хотя и страшноватой сказкой. Но...

Первое десятилетие двадцатого века завершилось смертью Толстого. В это же десятилетие умер Чехов. Новое поколение со смутной тревогой наблюдало пылающие закаты 1900-х.

В 1910 году выходит книга "Символизм" Андрея Белого - собрание статей по философии, ритмике, эстетике... Это был уже не манифест, а итог. Литература утверждала себя как миф, оставаясь при этом социально-политическим оружием. Социальная оппозиционность и революционность не упадут в цене, а, напротив, будут восприниматься как норма. Пройдет совсем немного времени, и в 1910-х годах символизм растворится в акмеизме, футуризме, имажинизме. Да и сами символисты будут писать уже совершенно по-иному, все тревожнее вслушиваясь - как тот же Белый в "Петербурге" - в нарастающий гул приближающейся катастрофы, которая изменит все, в том числе, разумеется, и литературу. Однако вряд ли кто-нибудь в 1900-е мог предугадать размеры этой катастрофы.

ПРОГНОЗЫ

Эксперты отвечают на вопрос "Известий": Что станет с литературой в ближайшее десятилетие?

Борис Куприянов, директор книжного магазина

Возможно, в литературе возникнет, как и в современном искусстве, институт кураторства. И возможно, именно куратор, а не издатель станет играть куда большую роль, чем раньше. Это уже видно на примере Варвары Горностаевой и ее издательства Corpus или отделения АСТ, которым руководит Елена Шубина, или издательства Ad marginem Саши Иванова. Мы не просто уважаем их выбор - мы готовы потреблять то, что они нам предлагают.

Александр Иванов, издатель

В России литература не автономный процесс - она зависит от множества факторов. Непопулярность русской литературы в мире связана с непопулярностью в мире. Это не вопрос пиара, а общего выражения лица страны. Что касается "проектности" и ухода на второй план фигуры автора, это означает, что литература перестала иметь дело с проблемой истины и стала иметь дело с проблемой манипуляции, то есть с идеологией. Кто-то, типа Бакина, пытается работать с истиной. А Пелевин или Акунин работают с проектами и в этом смысле выполняют идеологическую функцию.

Наталья Иванова, критик

Я думаю, что произойдет сращивание серьезной литературы и популярной. У нас это уже было в начале XIX века, потом в первой трети ХХ, когда поднялась волна фантастического. Я имею в виду линию Гоголь - Булгаков. В этом ряду сейчас уже идут эксперименты. Например, Ольга Славникова в романе "2017" попробовала привить современной литературе антиутопию, а в последнем романе "Легкая голова" - триллер. Жанры, отданные на откуп массовой литературе, будут возвращаться, потому что люди любят жанр.

Сергей Пархоменко, издатель

Мне не кажется, что нас ожидает какой-то перелом и переход от одного принципа к другому. Минувшие несколько лет показывают, что интерес вызывает не столько книга, сколько фигура автора. Оказалось важным, чтобы автор был глубоким, интересным человеком, и выход книги - это повод знакомства этого автора с публикой. И именно из этого сочетания - человека и его книги - рождался успех. Мне кажется, в будущем мы можем ждать интересных перетеканий из литературы нон-фикшн в художественную и обратно.

Андрей Немзер, критик

Я не жду ничего. В современной литературе идет сплошная имитация. Ставка делается на две вещи. Во-первых, все очень хотят, чтобы было масштабно - мол, я вам сейчас всю правду скажу. А во-вторых, что мы все медным тазом накроемся. Я и так знаю, что мы медным тазом накроемся, - мне для этого книжек читать не надо. Скучно все это.

Лев Данилкин, критик

Главная задача десятилетия - победить ни к чему хорошему не ведущее литературное изобилие, нарастающее по экспоненте. И задача эта будет решаться - в России по крайней мере, где есть и историческая традиция проектного мышления, и опыт социальной инженерии, - самыми радикальными средствами. Совершенно очевидно ведь, что литература - не имеющая аналогов по эффективности институция: цементирующее вещество для нации, общий миф. За жизнь человек может прочесть очень ограниченное количество книг, и коль скоро "невидимая рука рынка" оказалась плохим инструментом отбора - ведь она подбрасывает читателю не то, что ему нужно для того, чтобы жить здесь, а всякую ерунду, совершенно факультативную, - значит, выбором должен заниматься кто-то еще. Поэтому на литературу будет введена государственная монополия. Будет составлен базовый список - кто что в каком возрасте должен прочесть. Запрещать ничего не будут - просто будут давать доступ к следующему уровню только после того, как освоена "база", сданы "минимумы". В магазинах перед совершением покупки книги, не относящейся к базовому списку, нужно будет проходить собеседование, своего рода разрешение на выезд. Прочел Барто и Михалкова - читай себе "Артура и минипутов" и "Джима-Пуговку", прочел "Капитанскую дочку" и "Как закалялась сталь" - пожалуйста, читай Ларссона и Колядину. Все будет распределено по уровням, все будет понятно, все доступно - только иерархизировано. Дикость, конечно, жуткий тоталитаризм, ну и прекрасно, всем от этого будет только лучше.

Мартышкины труды

Литература чем дальше, тем больше утрачивает доминирующее положение в массовой культуре. Если еще совсем недавно любой фильм ставился по книжке, а любой сериал имел под собой худо-бедно литературную основу, то сейчас мы видим, как все более примат визуальных искусств обеспечивается телевидением, торрентами, сериалами и прочим.

Во-первых, массовая литература уйдет в обслуживание визуальных проектов. То есть, например, не фильм будет сниматься по книге, а книга писаться по фильму. Я говорю не о новеллизациях сюжетов, а о более сложных вещах. Например, недавно в издательстве "Азбука" вышла книжка Хэнка Муди. Хэнк Муди - главный герой популярного сериала Californication. Он писатель и по сюжету сериала пишет книжку "Бог ненавидит нас всех". Ее даже не читают в этом сериале - она просто является элементом внутреннего мира героя. Так вот, эта книга уже написана по-английски, переведена на русский и продается в магазинах. Кто скрылся за псевдонимом Хэнк Муди, можно вычислить, но никому это не интересно, потому что первичной реальностью становится реальность телепроекта.

Во-вторых, поскольку литература уйдет с бумаги на электронные территории, то мы увидим не в полном смысле интерактивную литературу, о которой мечтали теоретики гипертекста вроде Павича - которая чирикает, кувыркается, полна музыки и движущихся картинок, - мы увидим литературу бесконечно продолжающуюся, растущую, как дерево. В ней будут уравнены в правах читатель и писатель. Писатель придумал мир - читатель насытил его фотографиями, музыкальными фрагментами и прочим.

С одной стороны, это дает возможность всем стать писателями, творцами, с другой - позволяет иначе расставить акценты. От того, кого мы раньше называли автором, будут требовать уже не детальной проработки - с этим справятся 100 000 мартышек, оборудованных компьютерами, - а увлекательного, заразительного, яркого мира. Это уже происходит: эпоха литпроектов типа "Метро 2033" или "Этногенеза" уже началась, но чем дальше, тем энергичней будет развиваться. Соответственно формы существования литературы будут миниатюризироваться.

Если сейчас базовой формой является роман, то постепенно все больше будут входить в моду рассказы. Это и есть тренд - сокращение отдельного текста. Я думаю, что мы еще увидим настоящую литературу, выполненную как поток миниатюр. Скажем, ежедневный сериал из коротких зарисовок ощущенческого плана: "Сегодня Петру Ивановичу было тяжело. Он тяжело поднялся, тяжело вздохнул, закинул свою тяжелую сумку и, жалуясь на понесшую его в Вятку нелегкую, вышел из министерства тяжелого машиностроения". Все, кто следит за жизнью Петра Ивановича к настоящему моменту уже восемь лет, хватаются за сердце и кричат: "Как из министерства? Не-е-е-ет!"

Мы видим последние лет сто, как буквенные медиа сокращают свою влиятельность, а визуальные - наращивают. Дмитрий Александрович Пригов еще в ранних 90-х говорил, что впереди на путях развития искусства нас ждет "новая тотальность", когда художник работает не с медиа, а с тотальным объектом, который перехватывает все способы познания мира - одновременно влияет на слух, зрение, обоняние и прочее. Художник как бы пере-творит мироздание целиком.

И я боюсь, что литература на этом фоне все больше отходит на обочину. В XIX веке она была по сути единственным механизмом создания и трансляции миров. Потом пришли кинематограф, телевидение, компьютерные игры, интернет. Если и ждать литературных прорывов, то скорее это будет большой старомодный роман вроде "Поправок" Франзена, который будет восприниматься читателями как кино на бумаге. Нечто дважды архаичное.

Впрочем, может оказаться, что все это чистая неправда.