Путешествие в собственное прошлое


Архивная работа сродни детективному расследованию - свидетельские показания, улики и дедуктивные выводы должны в конце концов лечь на свои места плотно и без зазоров, как в пазле. Еще каких-то двадцать лет назад мало кто брался исследовать свою родословную - искры интереса к отеческим гробам власть гасила немилосердно, в результате миллионы исторических цепочек были разорваны - и многие навсегда. Теперь снова сын за отца в ответе, а за деда тем более.
По рюмочке за предка
Бабка моя нрава была гордого, неукротимого, до конца своих дней отличалась редкой независимостью в суждениях, даже арест в 37-м и годичная отсидка в Лефортовской тюрьме не погасили ее врожденной гордости за свой род и нескрываемых симпатий к белому движению, в частности. Она с нежностью вспоминала своего брата Коку, Конкордия, который, по ее словам, был адъютантом генерала Мамонтова, отступал с ним до Крыма, а в 30-е годы его видели в Париже...
Интерес к истории семьи возник у меня рано, лет в 14-15. Бабушка, урожденная Ульянинская, была еще жива, был жив отец, человек удивительного любопытства к жизни, блестяще образованный филолог и журналист. Тогда-то вместе с отцом мы и составили на тетрадном листе первую простенькую родословную: даты, имена и семейные полулегенды, которые сохранила бабушкина память.
Однако почти три десятка лет зерно интереса к истории рода прорастать не торопилось. Смутно осознавалось как некая отдаленная необходимость: хорошо было бы выяснить, разобраться, посидеть в архивах. Но как и с чего следует начать? Жизнь тем временем закладывала лихие повороты, не давая времени сосредоточиться. И вот "земную жизнь пройдя до половины" я почувствовала: время пришло. Если не я - то кто? Если не сейчас - то когда?
Первые уроки архивной работы преподал мой друг, профессор-физик, для которого генеалогия стала главным интересом. Отлично помню несказанное ощущение совершенного открытия, когда мы с профессором, изучая списки голосовавших в Государственную думу в 1906 году, выпивали по рюмочке коньячку за каждого обретенного предка.
Если б не пожар 1812 года
Мою задачу отчасти облегчил тот факт, что все московские, тульские, сумские, читинские, парижские Ульянинские - родственники: все огромное генеалогическое древо разветвилось от общего предка - Дмитрия Родионовича Ульянинского, отец которого, Родион Никитин, 1730 года рождения, был священником в селе Ульянино неподалеку от Коломны. Его единственный сын Дмитрий (1756-1824) окончил Коломенскую духовную семинарию, где и получил, по тогдашнему обычаю, новую фамилию - по названию родного села. "Откуда родом?" - "Из Ульянина". - "Ну, будешь Ульянинским".
В результате новоиспеченный Ульянинский, выражаясь современным языком, сделал неплохую карьеру: окончил Славяно-греко-латинскую академию, выучил семь языков, служил переводчиком при синоде, а позже приказом Екатерины II был назначен директором Московской синодальной типографии. Кстати, он перевел на русский язык Лествицу преподобного Иоанна (Лествичника) - самую распространенную книгу традиционного монашеского обихода.
С розысками свидетельств о жизни этого Ульянинского связана забавная история. В архиве я заказала копии документов о московском доме Дмитрия Родионовича, который стоял некогда в Новинской части, в приходе церкви Николая Чудотворца, что на Щепах, - теперь там станция метро "Смоленская". Спустя несколько дней - звонок из архива: дело, барышня, идет о городской застройке, а потому вам необходимо предъявить разрешение от нынешнего владельца дома. Странное чувство: не сгори дом в московском пожаре 1812 года, возможно, его владелицей была бы я...
Смерть библиофила
Зимой 2007 года Бог, случай и свободное время направили меня в архив Тульской области. Смутно помнилось мне, что где-то у Тургенева упоминался сосед его, помещик Ульянинский, ходивший с ним на охоту. Четыре часа в промерзшей утренней электричке, краткий визит в крохотный читальный зал архивов и - полное разочарование! Дела можно лишь заказать, ждать две недели (а азарт, а нетерпение?!), да и привезут ли - архивы в плачевном состоянии, в мороз из-за ветхости документов перевозка запрещена. Через две недели я поехала по знакомому маршруту и - вот награда! Передо мной на столе - три дела. Больше 150 лет они ждали меня - на листке требования ни одного имени. В этот момент я ощутила сразу и счастье, и удивление, и предвкушение, и даже страх.
Речь о правнуке первого Ульянинского - Дмитрии Васильевиче (1861-1918), владельце уникальной частной библиотеки, трехтомный каталог (325 нумерованных экземпляров) которой - предмет вожделения книголюбов.
Гимназистом он провел одно лето в Ясной Поляне, занимаясь со старшими детьми Льва Толстого. Существует и письмо Толстого Ульянинскому. Жил замкнуто и одиноко, одержимый одной страстью - книгой. Среди тогдашних библиофилов ходили фантастические рассказы о его книжном богатстве и сверхъестественном знании русской книги. После революции, лишившись казенного места и квартиры в "Доме уделов" - старинном ампирном особняке с колоннадой, и поныне стоящем на возвышенной стороне Гоголевского бульвара, - а тем самым и возможности сберечь коллекцию, Дмитрий Васильевич покончил с собой, бросившись под поезд.
Каторга и ссылка
Троюродный брат Дмитрия Васильевича, еще один правнук Дмитрия Родионовича, Николай Юрьевич Ульянинский тоже был библиофилом - к 1917 году его личная библиотека достигла 25 тысяч томов. А его родной брат Веничка - Вениамин Юрьевич был сослан в Сибирь за участие в 1905 году в восстании Ростовского гренадерского полка. Он отбывал каторгу в знаменитом Александровском централе под Иркутском и был освобожден Февральской революцией. Говорят, в холодные и голодные революционные годы Николай Юрьевич, зябко потирая руки, фыркал: "Это все наш Веничка устроил!" После возвращения в Москву Вениамин Юрьевич работал в редакции журнала "Каторга и ссылка" - делился, так сказать, опытом.
Но самым знаменитым представителем этого рода в ХХ веке был, пожалуй, их племянник Сергей Александрович Ермолинский (1900-1984), близкий друг Михаила Булгакова. Правда, за эту дружбу он заплатил годами тюрьмы и ссылки, зато именно ему мы во многом обязаны первой сенсационной публикацией "Мастера и Маргариты". И не только. Сергей Ермолинский - автор сценариев классических советских фильмов: "Машенька", "Поднятая целина", "Неуловимые мстители" и многих других.
Все эти люди для меня теперь не просто имена, они живые, близкие. Кого-то могла и успеть застать в живых, но не случилось, разминулась. Опоздала, например, встретиться с родной племянницей бабки - дочерью того самого брата Конкордия, что сгинул с Мамонтовым. Оказывается, жила в Москве, и жила, вероятно, "тихо", что немудрено, имея такого-то отца! А умерла всего 10 лет назад.
Слово - паспортисткам
Сейчас, спустя пять лет после начала разысканий, могу сказать с уверенностью: семейные мифы и легенды не лгут. Людская память оказывается значительно более цепкой и долговременной, чем можно предположить. Ядро расследования служит магнитом, притягивающим факты, книги, людей, заметки, впечатления. Многое из нужного материала оказывается под рукой в буквальном смысле слова - в твоей собственной библиотеке или у друзей. Все возникает в свой час, вдруг оживают давно ушедшие люди, начинают пульсировать жизнью старые документы. Логика исследования начинает вести тебя сама. В определенной степени это азартная игра, здесь немаловажен "старательский фарт", удача, зато "приз" дает колоссальный эмоциональный заряд.
Я благодарна судьбе за тех людей, которые вовлеклись в орбиту моего исследования, - людей, помогавших мне бескорыстно. Всех, от работников архивов до служащих контор московских и парижского кладбищ и паспортисток ДЕЗов. Непросто было с паспортистками! Поди объясни, что история квартиры и данные давних ее обитателей нужны для родословных поисков, а не для квартирных афер. Но убедить удавалось, люди проникались моим азартом, спускались со мной в подвалы домовых архивов, листали ветхие домовые книги, радовались за меня, когда находили нужное! Без всех этих людей я бы ни за что не написала свою книгу о роде Ульянинских. Впрочем, мой поиск не закончен. На днях собираюсь в "прапрапрародное" село Ульянино. И в село Покровское, что на Раковке, надо заехать. Что там, как?