Когда рассеялся лирический туман...

Конечно, во всех этих журналистских "десантах" и "постах", в обязанности воспевать энтузиазм и трудовой героизм сквозило немало традиционной советской демагогии, сами же ее невольные проводники, прожженные мои коллеги немало над нею потешались, но вот что характерно: оказавшись в гуще такого поистине библейского строительства, этого вечного движения, этих колоссальных масштабов, даже скептические вольнодумцы незаметно подпадали под обаяние самого его процесса. Невозможно находиться среди людей, занятых таким грандиозным созиданием, и сохранять в душе унылое равнодушие. Тем более что бывалые строители гидростанций и газопроводов вдали от идеологического начальства удивляли самостоятельностью мысли и бесцеремонной вольностью речей. Без преувеличения весельем и радостью победителей. Помню, вернувшись из такой командировки в родную редакцию, я некоторое время психологически не мог привыкнуть к заурядности московской рутины и про себя слегка гордился тем, что глотнул воздуха больших дел и просторов. Да чего скрывать - иной раз и теперь, подводя итоги не слишком успешной карьеры, ностальгически заношу по ведомству несомненных ее достижений хотя бы условную свидетельскую прикосновенность к явлению зримых всенародных усилий.

Еще раз повторю: советская пропаганда своекорыстно эксплуатировала это свойство человеческой души, в особенности русской, но ведь суть-то она (пропаганда) улавливала верно. Человеку, даже если он это и не слишком сознает, хочется совместить свою жизнь с чем-то более важным и долговечным, нежели собственное благополучие. Вернее, пока желанного благополучия катастрофически не хватает, кажется, что ничего более важного и насущного не может быть на свете, но как только простые потребности удовлетворены, неизбежно возникает неясное томление, неосознанное желание рвануть куда-нибудь "за туманом". Тем более что в соответствии с принятыми тогда правилами эта самая поездка позволяла расширить многие твои более земные возможности.

Короче - конечно же люди ехали за заработком. Однако не за пошлым "длинным рублем", а за тем редким ощущением, что этот самый рубль выступает материальным обоснованием каких-то иных порывов души. Так что романтическая формула "за туманом" звучала хоть и с некоторым стилистическим перебором, однако не лицемерно, это был тот уникальный случай, когда конкретная практическая задача исподволь окружается ореолом идеализма. Того самого, без которого не делается на земле ни одно стоящее дело.

Потом, когда люди поехали в разные стороны света за китайскими пуховиками и турецкими куртками, это было жестокой необходимостью, средством выживания, начальной школой бизнеса, однако никаким душевным теплом такое челночное движение согрето не было. Сомнений не возникало: ни поэм, ни песен об этом сновании не напишут. Лирический туман рассеялся, как того и требовали экономические и социальные обстоятельства. С некоторой грустью я думал, что навсегда.

Но вот недавно, во время краткой поездки в Сибирь по абаканскому телевидению посмотрел документальный фильм, заставивший ностальгически сжаться мое спецкоровское сердце. Лет двадцать я не видел на экране подобного зрелища - сквозь непроходимую Кузнецкую тайгу, вот уж действительно "по долинам и по взгорьям", пробивается автомобильная трасса, задача которой связать с цивилизованным миром легендарное Усинское месторождение марганца. Для отвыкших от производственной тематики читателей на всякий случай сообщаю, что именно без него невозможно производство высокосортной стали, а значит, не бывает ни самолетов, ни ракет, ни опор для линий электропередачи и вообще никаких современных технологий. С Усинским богатейшим месторождением, открытым в 1939 году, даже во время войны связывались надежды нашей тяжелой промышленности, а уж после распада СССР, когда марганцевые руды остались в основном на Украине, добыча сибирского марганца сделалась как никогда актуальной. В соответствии с нынешней экономической практикой за разработку месторождения взялся частный капитал, получивший значительную финансовую поддержку государства. Учитывая важность задачи, можно считать, речь идет об ударной стройке времен возрожденной рыночной экономики. И она, на мой взгляд, заслуживает не меньшего общественного внимания, нежели ударные стройки советских лет. Я, конечно, не надеюсь, что Пахмутова и Добронравов будут сочинять о ней песни, но своей мифологии и пафоса бизнес, работающий на пользу отечества, на его нынешнюю индустриализацию, несомненно достоин.

Понятно, что по масштабу и размаху строительство дороги, ведущей к будущим разработкам марганцевых руд, пока еще несопоставимо с гигантскими стройками недавнего прошлого. Зато оно отмечено приметами такой рациональной четкости, такой деловой цивилизованности, о которых в прежние времена не приходилось даже мечтать. Чего скрывать, пахмутовская романтика нередко выступала в качестве вынужденной маскировки безалаберности и разгильдяйства. Сейчас маскировать не меньшие современные проблемы нет нужды. Но одно несомненно: от того, что нынешние первопроходцы живут и работают в условиях особого передвижного комфорта, романтизма в их жизни и судьбе не становится меньше. Скажу больше, рыночная экономика, именуемая для простоты капитализмом, тоже, оказывается, нуждается в энтузиазме. В столичном стеклянном офисе, где-нибудь на двадцать пятом этаже, им, конечно, можно пренебрегать, но посреди вековой тайги на сорокаградусном морозе без него, без азарта, без порыва, без душевного интереса одним голым прагматизмом не обойдешься. Капитализм испытывает нехватку не только в кредитах, но и в том, что Чехов называл "общими идеями". Они необходимы каждому, кто берет на себя ответственность. Желание "срубить бабки" и свалить во Флориду к ним не принадлежит. А вот освоение "сибирских руд", причем цивилизованное, сопровождаемое строительством современной инфраструктуры, это и есть та самая модернизация России, которую можно считать главной на сегодня общей идеей.