Хореография войны
На Малой сцене Московского Художественного театра сыграли премьеру спектакля по роману Виктора Астафьева "Прокляты и убиты". Точнее, не по всему роману, а по первой его книге - "Чертова яма". С вкраплениями отдельных событий из второй книги - "Плацдарм". Таким образом, эпопея на 800 с лишним страниц уложилась в два часа сценического времени без антракта.
"Прокляты и убиты" были закончены Астафьевым в 1994 году. Эта дата дает основания думать, что чувство мутноты, вроде бы доставшее писателя из военного прошлого, на самом деле в значительной степени относилось к проистекавшему на его глазах настоящему. Ибо Овсянка Овсянкой, а пошлость нового времени и в сибирской деревне наверняка ощущалась. Возможно, Астафьев понял, что перемены, которых он ждал, уводят страну еще дальше от распятой крестьянской Руси (а вроде бы - куда дальше-то?!). И что человек трудовой, верующий, честный скоро будет втоптан в отечественную грязь не как опасный вражина, а просто как мусор на дороге. Слишком много в романе свежего разочарования, острой боли, живой обиды - не вчерашней, не позавчерашней, сиюминутной.
В авторских комментариях к "Прокляты и убиты" потрясает захлеб желчью, злостью, отчаянием. Слова - как гвозди в гробовую крышку: "...Ничего грязней, кровавей, жестче, натуралистичней прошедшей войны на свете не бывало". Ничего целомудреннее, мягче, спокойнее и эстетичнее спектакля Виктора Рыжакова в МХТ и представить себе нельзя. Это не хорошо и не дурно - таков замысел. Странное на первый взгляд жанровое обозначение - "Несостоявшийся концерт" - объясняется, как говорят, сугубо бытовым фактом. "Прокляты и убиты" готовились еще к юбилею Победы. Поразмыслив, премьеру решили отложить: уж больно непраздничная вещь. Сделанный к 9 Мая "Реквием" Кирилла Серебренникова в МХТ сочли более жизнеутверждающим...
Собственно, концерт "Прокляты и убиты" напоминают мало. Скорее, их можно назвать музыкально-хореографической композицией. С одной стороны, слаженный хор в два десятка голосов исполняет то "В лесу прифронтовом", то слегка перефразированную "Балалаечку" Михаила Анчарова ("Песенка про психа из больницы имени Ганнушкина, который не отдавал санитарам свою пограничную фуражку"). А также - "Я встретил Вас", "Пора молодцу жениться". Под занавес (отсутствующий) - "На сопках Маньчжурии". На бис - вдруг битловскую "Becаuse the world is round". Поют хорошо. Сами знают, что хорошо. Кокетничают по-ученически приобретенным в Школе-студии МХАТ умением.
С другой стороны - главный упор в режиссуре сделан на пластику. Невеликий дощатый помост становится ареной (плацдармом) для многочисленных перестроений, гимнастических пирамид и акробатических этюдов.
Сцендвижения в спектакле много. Гораздо больше, к сожалению, чем сценчувства. Группу новобранцев даже заворачивают в целлофан, как будто перед нами не драма в Художественном театре, а "Creation" Анжелена Прельжокажа в Большом. Хореография войны (если можно так обозначить главный режиссерский прием) достигает кульминации, когда начальник политотдела Мусенок натурально исполняет па-де-де "Наши доблестные войска...". Впрочем, Мусенок в этом спектакле объединен и с невеждой капитаном Мельниковым, и с майором-карателем. Эдакий собирательный образ ненавистных Астафьеву начальников, воюющих исключительно языком, а оружие направляющих против собственных солдат - совсем еще мальчишек, 1924 года рождения. Значит, к 42-му, когда действие происходит, героям по восемнадцать лет...
Расстрел братьев Снегиревых, Сергея и Еремея, - самые трагические страницы книги. Отлучились братья из казармы домой, за шестьдесят верст, молочка попить. Мамка написала: мол, корова отелилась - они и дернули. На четвертый день явились обратно с гостинцами. А тут как назло приказ N 227 - о показательных расстрелах... Даже стоя под дулом автомата, не верили братья, что все для них сейчас закончится - разом и навсегда. Старший (двадцать пять минут разницы между ними) успокаивал младшего. И вся рота, выведенная на опушку, за кладбище, в "воспитательных целях", ждала отмены приговора. А потом в бессильных слезах материлась да молилась за упокой души. Материться способен всякий русский человек, молиться уже тогда умели немногие. Надо отдать должное режиссеру Рыжакову: нецензурная брань в его спектакле есть, как есть она и в романе Астафьева, но одинаково уместна, а оттого незаметна и здесь, и там. Что касается молитв, старообрядец Коля Рындин (Денис Бобышев) неправильно ставит ударение в слове "святый"...
У многих из нас трудные отношения с романом "Прокляты и убиты". Если даже фильм "Утомленные солнцем-2: Предстояние" обвиняют в "дегероизации" Великой Отечественной войны, что говорить о книге Виктора Астафьева, где повествуется в основном не о войне с немцами, а о войне советской власти против собственного народа - крестьянства преимущественно. Взгляд Астафьева на войну - крестьянский взгляд. Одна сатанинская сила воюет с другой, а мужик, оторванный от земли, от семьи, от дома, должен сложить голову вроде бы и не за свою страну. Какая она ему своя? Это страна Мусенка.
Астафьев воевал, а потому спорить с ним мы не имеем ни малейшего права. Как и с Петром Тодоровским, снявшим "Риориту". Удивляться можно, конечно: тот ли это Тодоровский, что написал к своему фильму "По главной улице с оркестром" грандиозный марш "И все-таки мы победили!"? Неужели тот самый?.. Удивляться - можно. Предъявлять претензии - бессовестно. Память человеческая избирательна, сегодня вспомнится одно, завтра другое. Выборка эта зависит и от настроения, и от болячек, и от назойливой трескотни телевизора. Ведь плазма с диагональю в 50 дюймов, установленная в благополучном доме, каждый день приносит в этот дом такое количество грязи, крови, несправедливости, - легче "Прокляты и убиты" еще раз перечитать...
Вряд ли кто-то будет спорить, что Астафьев на всю жизнь остался контужен тяжелейшим детством - ни одну из его книг радостной не назовешь. Вряд ли многие согласятся с тем, что взгляд хозяина и землепашца - единственно верный, достаточный, когда речь идет о глобальных государственных катастрофах. Но скажу за себя: не лучшие советские и постсоветские фильмы о войне, не великие стихи Симонова "Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей", а пятнадцать страничек про расстрел братьев Снегиревых научили меня каждый вечер в заупокойной молитве поминать всех воинов, в России и за Россию убиенных. Когда из "Чертовой ямы" герои Астафьева выберутся на "Плацдарм", счет убитым пойдет тысячами. Точнее, уже и считать перестанут безымянные тела. А рыдания в горле - по-прежнему от братьев Снегиревых. Так мы устроены - о тысячах плакать трудно.
Спектакль "Прокляты и убиты" слезоемким не является. Молодые актеры (за возрастным и эмоциональным исключением в лице замечательного Алексея Шевченкова) как будто нарочно избегают пронзительных акцентов. Думаешь: вот сейчас дадут чувство, а они опять "дают Эйфмана". Например, когда письма матерям сочиняют, дружно машут ладошками - словно в телекамеру приветы передают. Была натура - стала картина. У картин есть свои преимущества, однако по силе воздействия им с натурой не сравниться.
