Ностальгия по Янковскому
Совсем недавно мы праздновали 65-летие Олега Ивановича. Было известно, что он тяжело болен, но человек не перестает надеяться на чудо. И в театре не переставали. Сам же Янковский до конца верил в спасительную силу театра. На сцене он во всех смыслах преображался.
Это ведь не просто легенда, это установленный факт - сцена порой врачует. Вот артист совершает на подмостках невероятные кульбиты и на пределе голосовых связок доказывает что-то своим драматургическим оппонентам. По окончании спектакля за кулисами он говорит осипшим голосом - у него сильнейшая простуда. И едва ходит - три дня тому назад случилось растяжение связок... Олег Янковский, самозабвенно служивший театру вообще и "Ленкому" в особенности, не мог не знать об этой поразительной, мобилизующей жизненные ресурсы организма силе театра. Для него было важно не просто работать до последнего вздоха. Было важно вдыхать в грудь живительный воздух кулис.
В канун своего юбилея он вышел на сцену в гоголевской "Женитьбе". Болезнь выдавала лишь непривычная даже для него худоба. В остальном Янковский остался все тем же Янковским - прекрасным артистом со своей темой и своей интонацией. Роль Жевакина вроде бы не была самой важной в его послужном списке. Его талант был не очень расположен к бурлеску, который в этом бенефисном спектакле по Гоголю буквально бьет ключом. Но Янковский, похоже, и не пытался вписываться в бурлеск. Он привнес в комедию Гоголя свою драматическую ноту. Его Жевакин как-то трогательно подшаркивал, застенчиво, словно бы стирая слезу, тер основание носа. В нем не было напора, присущего прочим обитателям "ленкомовского" водевильного абсурда. В этом громком спектакле он играл тихо и проникновенно. Он вообще обладал уникальной способностью отрешенно и сосредоточенно молчать на сцене. И особенно - молчать в кадре. Застыть, задуматься, замереть... Эмоционально говорить, хлопотать лицом, выразительно страдать умеют и другие. Артист вообще запоминается обычно в динамике - комической или трагической. Янковский принадлежал к числу уникальных лицедеев, которых запоминаешь в статике. Его молчание никогда не казалось паузой, но почти всегда - моментом истины.
Эту уникальную особенность артиста счастливо угадал Андрей Тарковский, пригласивший его в свои фильмы дважды. Первый раз - в "Зеркало", где явно понадобилась фактура молодого Янковского, поразительно похожего на Тарковского-старшего. Второй раз - в "Ностальгию", где Янковский-Горчаков через большое продуваемое сырым ветром пространство нес свечу. В том, как молчаливо и сосредоточенно смотрел он на пламя этой свечи, сказалось его удивительное умение являть на экране предельную концентрацию внутренней жизни. Именно вдумчивое и неспешное вглядывание в себя самого и стало, пожалуй, главным его актерским открытием.
Трудно поверить, но выбор театральной стези был для Янковского почти случайным. Он ведь и в театральном-то институте оказался по комическому недоразумению - заглянул туда ненароком и узнал, что его фамилия значится в списке зачисленных на актерский факультет: оказывается его брат, не сказав никому ни слова, успешно сдал экзамены. Вот Янковский и стал учиться вместо брата, никак поначалу не обнаруживая своего редкого дара, зато поражая окружающих своей фактурой.
"Посмотри, вон сидит типичный арийский юноша", - сказала в одном из кафе города Львова Владимиру Басову его жена. Басов искал артиста на роль Шварцкопфа в "Щите и мече" и отреагировал весьма характерным образом: "Но он наверняка какой-нибудь физик или филолог". Артисты с такими умными лицами и тогда (да, впрочем, и теперь) встречались редко. Благородство облика (сын сгинувшего в лагерях бывшего штабс-капитана лейб-гвардии Семеновского полка Ивана Павловича Янковского и впрямь обладал какой-то особенной статью) будет потом часто и порой бессмысленно использовать кинематограф, поручая ему роли подтянутых офицеров. Но Янковский был достаточно умен и целен, чтобы независимо от превратностей актерской судьбы воплотить в театре и кино то, что должен был воплотить, - саморефлексию, всеразъедающую меланхолию, умение пристально вглядеться в себя...
Лучше всего и чаще всего он играл порядочного человека, больного своей порядочностью. Образы негодяев - от жуткого шварцевского Дракона до среднестатистического советского мерзавца из "Мы, нижеподписавшиеся" - скорее обозначали широкий диапазон его актерских возможностей, чем описывали главную тему. А тема сквозит почти везде, где может сквозить, - от ролей офицеров до ролей страдающих интеллигентов. От барона Мюнхгаузена до В.И. Ленина, который в его исполнении и в полном соответствии с трактовкой Марка Захарова и Михаила Шатрова становился воплощением порядочности и ответственности. Поразительно, но даже в его комическом, жалком, пообносившемся Жевакине, выходившем на сцену в кургузом сюртучке, чувствовалось желание из последних (ну, может, предпоследних) сил сохранить посреди всеобщей вакханалии хоть малую толику совестливого благородства.
При любых, самых невероятных обстоятельствах Янковский, как Горчаков - ту самую свечу, нес свою главную тему. Вот и последняя его роль в кино - митрополит Филипп в фильме Павла Лунгина "Царь" - тоже продолжает ее. Теперь можно с горечью написать - завершает. Свеча погасла.
Церемония прощания с Олегом Янковским состоится в пятницу, 22 мая, в театре "Ленком" в 11 утра. Отпевание пройдет в храме Николая Чудотворца в Хамовниках. Похоронят актера на Новодевичьем кладбище.
ИНТЕРНЕТ-ОПРОС "ИЗВЕСТИЙ" и KM.RU
Кто для вас Олег Янковский?
45%: Барон Мюнхгаузен
26%: Волшебник из "Обыкновенного чуда"
13%: Генрих Шварцкопф из "Щита и меча"
8%: Макаров из "Полетов во сне и наяву"
8%: Холостяк Игорь из "Влюблён по собственному желанию"
В опросе приняли участие 4196 человек
Результаты других опросов смотрите на сайте "Известия" и на сайте KM.RU
