Еще раз про террор
В недавно открывшемся московском театре "А.Р.Т.О." Николай Рощин, чьи постановки прежде впечатляли избыточно яркой театральной формой, решил поставить вдумчивый психологический спектакль по якобы актуальной пьесе Леонида Андреева "Савва". Новая работа известного режиссера заставила убедиться, что в театре благородными намерениями нередко выстлан путь к невыносимой сценической скуке.
Некогда запрещенную цензурой пьесу "Савва" (1906) успели основательно подзабыть в России за столетие, прошедшее с момента ее написания, и это должно было бы насторожить постановщика: хорошие да еще запрещенные пьесы обычно все же не забывают. Но не насторожило, а, наоборот, вдохновило, потому что открыть хорошо забытое старое в нужное время и в нужном месте всегда считалось чрезвычайно почетным.
Хорошо забытая пьеса Андреева повествует о закосневшем православии (квинтэссенция рутины, фальши, догматизма и государственного официоза) и противостоящем ему мире пламенных революционеров (анархистов-террористов-бомбистов). Дело происходит в окрестностях монастыря, где молодой человек по имени Савва собирается взорвать икону с ликом Спасителя, чтобы подорвать тем самым веру прихожан и в чудотворность образа, и в правильность заведенного порядка.
В те годы, когда Андреев писал свое произведение, мысль о переустройстве мира на новых основаниях путем его предварительного уничтожения была чрезвычайно популярна не только среди экстремистов (кои, как и сексуальные маньяки, во все времена составляют примерно один и тот же, крайне небольшой процент от общего числа населения), но и среди весьма рафинированных интеллектуалов. Поиски нового человека, нового мира и новой земли стали подлинной эпидемией. Последствия эпидемии ныне всем хорошо известны.
Очистительный взрыв, вскоре грянувший в России во всю мощь, произвел на самого Андреева столь неизгладимое впечатление, что он от него так и не оправился, умерев через два года в Финляндии в состоянии полнейшего душевного расстройства. Но в 1906 году он еще свято верил в возможность насильственного обновления социума и самой человеческой природы. И все его симпатии в пьесе - на стороне террориста Саввы, а не лукавых попов, которые, узнав о заговоре, не предотвращают его, а, рискуя жизнями людей, используют взрыв в своих пропагандистских целях...
На чьей стороне оказывается постановщик спектакля, понять решительно невозможно. Так же, как и невозможно уяснить, в чем именно видит он переклички этой извлеченной из-под спуда исторической пыли пьесы с нашим временем. В сущности ведь интересно поразмышлять, в кого превратились Саввы с их инфантильным идеализмом в начале нового тысячелетия - в антиглобалистов? В религиозных фанатиков (ведь слово "терроризм" именно с ними сейчас и ассоциируется)? В ни во что не верящих художников постмодерна, устраивающих выставку "Осторожно, религия!" или прилюдно рубящих иконы? Заявленную Андреевым тему при желании можно было бы увидеть под любым из этих углов. Подобная актуализация, может, и не самый глубокий, но все же внятный театральный ход. Пьесу пришлось бы несколько переписать, что-то из нее неизбежно вымарать (ей, признаться, это бы очень пошло на пользу), но зато стали бы ясны мотивы обращения к не самому прекрасному тексту плодовитого властителя дум.
Но нет... Спектакль "Савва", получивший для пущей важности подзаголовок "Ignis Sanat" (огонь исцеляет), идет почти четыре часа кряду. На небольшой и почти пустой сцене царит при этом маловысокохудожественная полутьма, какая больше пристала не социальному бурлеску, а какой-нибудь символистской пьесе из жизни вечных сущностей (вроде "Жизни человека" того же Леонида Андреева). Артисты, большая часть которых - студенты Щукинского училища, изо всех сил пытаются играть в традициях психологического театра, но то и дело сбиваются на банальный сценический ор. Особенно нехорошими голосами кричат в этом спектакле исполнительницы женских ролей. И уж совсем нехорошим - сестра Саввы Олимпиада (Мария Кононова). Ближе к финалу эта простоватая дочь содержателя трактира превращается в изломанную даму fin de siиcle и начинает так фальшиво истерить, что уж и впрямь всех святых выноси.
Сам Савва в исполнении очень фактурного артиста Кирилла Сбитнева держится лучше других. В его диалогах со священнослужителями время от времени появляется спасительный юмор, но что он играет, о чем и зачем, в сущности тоже неясно. Особенно сильным контрастом это натужное психоложество выглядит на фоне прекрасного спектакля Миндаугаса Карбаускиса "Рассказ о семи повешенных", поставленного по тексту все того же Леонида Андреева и тоже, что характерно, повествующего о террористах. Карбаускис убрал из прозы Андреева социальную составляющую. Он поставил спектакль не о революционерах, не об убийцах, не о репрессиях. Он поставил его о преодолении страха перед смертью. Его герои уходили в небытие, как в море, и этот удивительный образ вкупе с тонким и ненатужным психологизмом вдыхал в текст Андреева новую сценическую жизнь.
В спектакле Рощина текст, увы, не оживает, а давит на артистов своим претенциозным многословием. Лишь один раз - ближе к концу порядком утомленного зрителя неизбежно выведет из состояния оцепенения оглушительный взрыв, с сугубо технической точки зрения сделанный, признаться, очень искусно. Тут лишний раз понимаешь, что ставить интересные спектакли "по школе" куда сложнее, чем искать новые формы. В последнем случае некоторую туманность "месседжа" всегда можно прикрыть увлекательными сценическими эффектами. Если же их нет, в сухом остатке нередко остается только одна сценическая тоска.
