По бутовскому счету

На минувшей неделе мэр столицы Юрий Лужков провел закрытое совещание по "горячим" стройкам. В первую очередь речь шла о поселке в Южном Бутове - том самом, где летом 2006-го с привлечением сил ОМОНа началось прогремевшее на всю страну "бутовское противостояние". К концу 2007-го, неся моральные и материальные потери, стороны, кажется, пришли к мировому соглашению. И, что самое удивительное, власть больше не называет бутовцев жлобами.

Сегодня большинство бутовцев обживает новые, предложенные мэрией квартиры, но жильцы 15 частных домов по-прежнему не хотят переезжать в многоэтажки. Они требуют за счет бюджета города предоставить им равнозначные земельные участки и построить там равнозначные дома. По сведениям "Известий", Лужков подписал распоряжение об удовлетворении всех требований жителей. И подчеркнул: если бутовцы столкнутся с препятствиями со стороны местных органов власти, он будет разбираться в ситуации лично.

Похоже, конфликт в Южном Бутове можно считать исчерпанным. Но Москва - не только Бутово. Сегодня жители Жулебина, где на месте частных участков уже началось строительство нового микрорайона, бьются за полноценные компенсации. Владельцы гаражей, на которые "наезжает" Четвертое транспортное кольцо, требуют гарантий, что получат равноценную замену. Кипят страсти почти на 300 объектах точечной застройки...

В любом споре - в том числе народа и власти - есть правда двух сторон. При сильной независимой судебной власти компромисс ищут в судах, а не бросаясь под прицелом телекамер под бульдозеры. Но в российской действительности веры в справедливость суда нет. Человеку обыкновенному остается два пути: писать челобитные и надеяться на милость властей предержащих (иногда срабатывает) или объявлять личную войну госмашине. А на войне все средства хороши. В том числе и пиаровские. Как признает сегодня героиня "бутовского противостояния" Юлия Прокофьева, отвоевавшая за свой домик две однокомнатные квартиры: "Пусть нас использовали политики. Но мы же их тоже использовали".

Может, именно так и рождается гражданское общество? Об этом — сегодняшняя публикация "Известий".

Юлия Прокофьева: "Я раньше молчала, а теперь ничего не боюсь"

Анна Гараненко

Мы решили встретиться с главной героиней "бутовского противостояния" в ее новой, вырванной боями квартире и попытались вместе понять, что это было: досадное недоразумение, битва политтехнологий или отчаянная война маленького человека с государством. Монолог Юлии Прокофьевой записала обозреватель "Известий" Анна Гараненко.

"Огород вскопать, банки закрыть — вот и все мои интересы"

Лет пять назад я и подумать не могла, что буду знать, что такое парламентское расследование, встречный иск, Общественная палата... В 18 лет вышла замуж, родила, образование получить не успела... Дом, школа, ребенок. Мальчика одна растила — муж умер в 94-м. Огород вскопать, банки закрыть, помыть, поставить, убрать — вот и все мои интересы. Никогда не знали, как это купить соленый огурец или помидорину. Свекрови помогала, продавала цветы. Папа вино делал из яблок. Муж перед смертью три года все пытался оформить землю — строиться хотели, архитектора наняли. Ему везде говорили: "Нет нормативных документов". Дом был 142 квадратных метра, 28 соток. Строил прадед — по отцовской линии мой сын был бы наследником. Постоянно пристраивались — семья-то росла. А пристройки нам эти не оформляли, хотя по закону, как мне потом сказали, должны были. Единственный у меня документ был, что в 36-м году эту землю предоставили Мишиному прадеду (Миша — сын Юлии Прокофьевой. — "Известия"), когда выселяли его с Волхонки.

"Такое было чувство, будто в заложники попала"

Кошмар начался 19 июня 2006 года. Когда мы увидели во дворе столько ОМОНа и милиции, подумали: "Война, что ли, началась?" Не поверили, что это за нами — такого ведь просто не может быть в нашей стране. Начали ломать дом, и с той стороны, где соседи, стали бить окна и двери. Мы с Верой Ивановной, соседкой, подумали: "Все, тут и умрем". По крыше кто-то прыгал. Приставы вокруг, трактор подъехал — на нас, думаем, сейчас завалится, и все. Ощущение было, что умирать пора. Такое было чувство, будто в заложники попала.

Вот вы спрашиваете, думала ли я сдаться. Знаете, такое было состояние, что лучше умереть, но не сдаться. До такой степени они мне нервы намотали в судах. Когда унижали, нога на ногу: "Вот захотим и выселим в одну секунду. Упираешься, не хочешь — да кто ты такая?" Судья не принимала наши возражения, отвод судье давали — тоже не принимали. Такую психологическую атаку в судах делают, давят — они это умеют, наверное, тренинги какие проходят. Соседи вон мои согласились.

А мы дошли до ручки. Что-то подсказывало у меня внутри, что нельзя сдаваться. Почему меня должны унижать? Почему я должна соглашаться на социальный найм вместо собственности? Муж оставил сыну имущество — почему я должна его разбазарить? Я не знала законов, но знала твердо, что так не должно быть.

"Врач со "скорой" говорил: "Мы вас не бросим"

Нас спасло, что СМИ подхватили нашу историю. Миша Попов приезжал к нам со второго канала — у него тоже там дом был, у Миши, который с "Вестей". И еще, что все сплотились, — столько народу приезжало. Когда обратно вселялись после штурма, жители поселка приносили ложки, вилки, вешали мне все обратно. Врач со "скорой" (у женщин многих давление было высокое) говорил: "Мы вас не бросим". В нашем доме воды не было — только на улице, и приставы нам набрать не давали. Меня увезли в больницу — предынфарктное состояние ставили. Врач меня домой не отпускает, а я говорю: "Нет, мне надо, у меня дом снесут". Сбежала.

И на работе поддержали, хотя четыре месяца не работала — я по профессии оператор АГНС (газонаполнительные станции — заправка автомобилей сжиженным газом. — "Известия"). Не знаю, почему так к нам отнеслись — Бог, наверное, на нашей стороне? Везли гуманитарную помощь: какие-то сапоги, кофты, халаты, матрасы. А сколько писем было — с Уфы, из Сочи, Дзержинска, Владивостока, телеграммы, поздравления. Передать не могу.

Люди каждый день по 3—4 человека приходили — я одна не оставалась. Боялась — дом подожгут или что. У моей мамы квартира рядом совхозная, мы ходили туда постирать. Я через дорогу переходила, подъехала машина, приоткрывается окно, лица не видно, только голос: "Пора съезжать!" и дальше едет. После этого я три дня не выходила из дому. Психологически была подавлена. Противно и жутко.

"Будем первый Новый год на новой квартире встречать"

Второй суд присудил мне полтора миллиона рублей компенсации за бутовскую собственность. Я не испугалась — уже терять было нечего. Только подумала: "А как это вообще — без прописки жить? Как Миша доучится?" После суда дня три прошло, позвонил Челышев (Алексей Челышев, префект Юго-Западного округа. — "Известия"). Говорит: "Можно встретиться?" Пришел ко мне домой. Говорит: "Давайте искать компромисс". "Давайте, — говорю. — Только я собственность на собственность меняю, больше никак". Отдали ему все документы, и через две недели свидетельства о собственности на эти две однокомнатные квартиры были готовы. Домой принесли.

Квартиры большие, одна под другой. Район неплохой, зеленый, железная дорога рядом — все, как в Бутове. Вот будем первый Новый год здесь встречать. А может, в Бутове встретим — там все наши остались, с кем мы вместе боролись. Дом уже снесли — там теперь дорога и дом высотный монолитный. Я от этого всего отхожу — переезд, ремонт, устали очень. Мы еще не поняли, рады мы или нет. Хорошо, что все закончилось. Но я пока не ощущаю, что это мой дом.

"Говорят, нас политики использовали. Но мы их тоже использовали"

Говорят — вот, мол, вас политики использовали. Может быть. Но мы же их тоже использовали — мы рады были, что хоть кому-то нужны. Если бы не они, нас бы повыкидывали. Судебная власть нас не защищает — выносит решения, какие чиновники пишут.

Кучерена (адвокат Анатолий Кучерена. — "Известия") — дай Бог ему здоровья и всей Общественной палате. Они экспертизу провели моего решения суда — там, говорят, 12 статей нарушено, из них 4 — Конституции. Хованской (Галина Хованская — депутат Госдумы. — "Известия") низкий поклон. Вот мы часто говорим: они, депутаты, никому не нужны. Нужны все-таки. Я бы без них суды эти не выдержала. Лебедев (Александр Лебедев — депутат Госдумы. — "Известия") через день приезжал. На самом деле помогал. Подарил мне коттедж в Пушкине. Когда я уже получила эти квартиры, говорю: "Не надо мне, не смогу его содержать". "Давайте, говорит, тогда передадим детям". Отдали 19-му детскому дому. Не жалко ли? Как можно жалеть — это же не мое. Да и зачем мне? У меня теперь квартира прекрасная. Хотя, конечно, с домом, который стоял на земле, не сравнить...

Я раньше молчала, а теперь ничего не боюсь. Теперь меня возмущает, когда издеваются. Поняла, что можно что-то сделать. Человеком себя почувствовала. Здоровье, конечно, потратила. На нервной почве болею — у меня бронхиальная астма. А в остальном окрепла, стала чувствовать себя бодрее. Ни о чем не жалею. Я благодарна судьбе и всем людям, которым мы оказались нужны. А в Бутове еще много народу осталось. Жизнь там, конечно, невыносимая — ни пройти, ни проехать, краны прямо в огороде крутятся. Приходили люди, благодарили: "Спасибо, только после вашей ситуации с нами стали нормально разговаривать".

Профессор МАРХИ, член Общественной палаты Вячеслав Глазычев:

"Просто бабушка с плакатом ничего не добьется"

Наталья Давыдова

Как сделать так, чтобы у отважных одиночек, решившихся поспорить с государственной машиной, появились сотни и тысячи последователей, обозреватель "Известий" Наталья Давыдова спросила у профессора МАРХИ, члена Общественной палаты Вячеслава Глазычева.

вопрос: Вам встречались граждане, подобно Юлии Прокофьевой, рискнувшие отстаивать свои права в борьбе с властной системой?

ответ: Конечно. Один из примеров — борьба обитателей дома № 12 на Страстном бульваре против признания их жилья аварийным, что было доказано профессионалами из солидных организаций. Или, например, жители Сокольников упорно отстаивают свое право создать товарищество собственников жилья, объединяющее ряд домов, расположенных рядом с Оленьим прудом. А местная управа не дает им это сделать. Таких противостояний по Москве — сотни. Просто не все они столь драматичны, как ситуация в Южном Бутове, и не все становятся широко известны.

в: Но тех, кто в одиночку противостоит государственной машине, не так много. Почему? Поводов нет?

о: Поводов сколько угодно. Но большая часть людей безумно заняты и не имеют ни сил, ни времени отстаивать свои законные интересы. Поэтому за подобные дела чаще всего берутся пенсионеры.

в: В свое время "Известия" писали о Викторе Введенском — пенсионере, оспорившем в суде законность повышения московскими властями тарифов за техобслуживание квартир. Дело тянулось больше двух лет, дошло до Верховного суда, в итоге Введенский выиграл. Вот только вернуть переплаченные суммы вслед за Введенским отважились очень немногие горожане.

о: Да, к сожалению, по каждому следующему случаю требуется точно такая же судебная работа, хождение по инстанциям — у нас же не прецедентное право. Нужно иметь невероятное упорство, силы и мужество, чтобы пройти, как Введенский, все судебные ступени и в конце концов выиграть. Увы, не каждый на такое способен.

в: А нужны обществу люди, считающие, что и один в поле — воин?

о: Необходимы. Но чтобы таких отважных стало больше, людям нужна юридическая и профессиональная поддержка. Нужны консультативные бюро, которые оказывали бы реальную помощь гражданам в защите их прав. Разобраться в путанице законов и противоречивой информации человеку неподготовленному сложно. Чаще у людей срабатывает советский навык — писать начальству. Москвичи пишут письма в инстанции. И в Общественную палату тоже пишут. А что мы можем сделать? Только переслать обращение городским властям с просьбой разобраться. Москва, как правило, на эти письма не отвечает.

в: Хотите сказать, что писать жалобы не стоит — нужно защищать свои права в суде?

о: Только в суде. Причем необходимо понимать, что пока московский районный суд в 9 из 10 случаев, а городской суд — примерно в 8 из 10 случаев признает правоту властей. Вся надежда на Верховный суд или уже на Страсбург. Пройти всю эту цепочку без благотворительности — не денежной, а профессиональной — практически нереально. Приведу пример из чужой жизни. Однажды я присутствовал в Нью-Йорке на любопытном судебном процессе. Рассматривалось дело строительной компании, построившей в Манхэттене дом выше разрешенной высоты. Инициировала разбирательство некая дама, которая гуляла со своей собачкой и обнаружила на месте снесенного здания новое, показавшееся ей чересчур высоким. Искать правды эта "дама с собачкой" стала не у городского начальства, а в общественной структуре (на Западе это называется "третий сектор"), имеющей своих юристов. Там привлекли экспертов, в итоге был подан судебный иск, после рассмотрения которого суд навсегда запретил той фирме работать в Манхэттене. А лишние этажи здания постановил разобрать.

в: У нас таких профессиональных структур "третьего сектора", подобных западным, нет?

о: У нас есть лишь отдельные люди, выполняющие роль "третьего сектора". Но это не система. А она необходима. Просто бабушка с плакатом ничего не добьется. Нужны те, кто поможет перевести ее справедливые требования в юридически весомую форму. Как у нас дома в центре Москвы сегодня вдруг объявляют ветхими, так когда-то в Нью-Йорке ветхими объявлялись целые кварталы в Бронксе. Банки, сговорившись, не давали кредитов на ремонт, то есть намеренно приводили дома в упадок, чтобы сбить на них цену, снести и застроить участки заново. Так продолжалось много лет. Выправить положение удалось, только когда заработал этот "третий сектор". Конечно, чтобы возникла подобная система, должны появиться источники финансирования.

в: Откуда же они возьмутся?

о: Вот, например, недавно проходило присуждение грантов из президентского государственного фонда — их получит в том числе и целый ряд организаций, выполняющих роль "третьего сектора".

Надеюсь, что это хоть и маленький, но шаг в нужном направлении.

Москвичи против

Виктор Введенский против мэрии. Пенсионер подал в суд на правительство города, когда зимой 2002 года мэрия повысила тарифы на техобслуживание домов с 70 копеек до 2 рублей 40 копеек без согласования с Мосгордумой (тогда по столичным законам требовалось получать на это добро депутатов). Почти 3 года тяжб во всех инстанциях, вплоть до Верховного суда, закончились победой пенсионера ("Известия" от 13.09.2002). Всем москвичам, которые обратились в ДЕЗы с заявлением, учли переплаченные деньги в будущих платежах.

Защитники старины против застройщиков Пушкинской площади. В прошлом году инвесторы с одобрения городских властей приступили было к реконструкции "Пушки" — там планировалось построить четырехуровневое "подземелье" площадью 96 500 кв метров. Защитники исторической застройки в лице общества "Старая Москва" резко выступили против проекта. "Пушкинская площадь — не какой-то досадный перекресток на карте Москвы, а культурное и знаковое место, — заявила заслуженный архитектор России Зоя Харитонова "Известиям" ("Известия" от 07.03.2007). В результате эмоционального обсуждения на градсовете мэр Юрий Лужков согласился убрать из проекта главный раздражитель — подземный торговый центр. Теперь инвестор договаривается с властями о компенсации убытков, строительство приостановлено.

"Красные дома" против перестройки павильона метро. В июле 2007 года обитатели домов, расположенных вблизи восточного павильона станции метро "Университет", месяц собирали подписи под обращением к властям с требованием признать станцию памятником архитектуры. На площади перед станцией планировалось построить огромный торговый комплекс, а павильон метро "закопать" внутри. После активных протестов жителей власти включили павильон в список недавно выявленных архитектурных памятников и отказались от идеи встраивания его в торговый центр ("Известия" от 02.08.2007).

Жители Царицына — против префектуры ЮАО. Запрет на занятия спортом и посещения в вечерние часы "Царицыно" вызвал бурю возмущения у горожан ("Известия" писали об этом 27.11 2007). Москвичи создали сайт и забросали письмами префектуру Южного округа, мэрию Москвы, Мосгордуму и приемную Путина. Люди требовали свободного доступа в парк со спортинвентарем и ответа на вопрос, зачем были потрачены колоссальные деньги налогоплательщиков на реставрацию комплекса, если туда не всех пускают. Через 10 дней после начала компании чиновники разрешили доступ в центральную часть парка с санками и лыжами и вернули круглосуточный режим работы заповедника.