Драматург и режиссер Виктор Мережко: "Девочке показалось, что она властвует надо мной..."

Знаменитый драматург Виктор Мережко, по сценариям которого снято больше 50 картин, в том числе "Родня", "Полеты во сне и наяву" и "Курочка Ряба", последние несколько лет сам снимает кино. Сейчас он закончил монтаж очередной ленты и по этому поводу дал интервью обозревателю "Известий" Анне Фединой. О том, что 28 июля ему исполняется 70 лет, Виктор Мережко скромно умалчивает. А на вопросы отвечает, что имела место путаница в паспорте - на самом деле ему всего лишь за 60...

вопрос: Что за картина от Мережко нас ждет?

ответ: Рабочее название "Нелюбовь". Хорошее, очень подходящее. Но потом я узнал, что картина с таким названием уже существует, поэтому называться фильм будет "Белая ночь, нежная ночь". Это драма о семейных отношениях и о ребенке, который решает вмешаться в отношения между родителями. В главных ролях: Александр Домогаров, Анастасия Микульчина и Наташа Варфоломеева, девочка десяти лет. Кстати, Домогаров очень хорош. Признаюсь, что у меня был на примете еще один актер, но, когда мы с Сашей встретились и поговорили, я понял, что он перешел в совершенно другое и возрастное, и актерское качество. Он мощный драматический актер, без капризов, закидонов и перетягивания одеяла на себя. Я очень им доволен.

в: С Микульчиной после "Соньки — Золотой ручки" расстаться не можете?

о: Раз я открыл для кинематографа прекрасную актрису, глупо было бы от нее отказываться. Пока что я решил снимать ее во всех своих картинах. После сдачи "Белой ночи" я сразу запускаюсь с новым проектом "Юг". Сценарий не мой, я только режиссер. Это такой истерн про борьбу за власть в маленьком южном городе. И я почти уверен, что Микульчина будет там сниматься. Она, как собака, кошка, умеет все. Она настолько органична и так точно чувствует, чего хочет от нее режиссер, что переиграть ее очень трудно.

в: Последние годы вы не только пишете сценарии, но и сами снимаете по ним кино. Что вас привлекло в режиссуру?

о: Я не собирался становиться режиссером. Мне казалось, что снимать кино — это хлопотное, нудное, невыносимо медленное занятие. И вдруг мне предложили сделать картину по моей пьесе "Мужчины по выходным". Я пришел на площадку, обнаружил, что не знаю ничего, хотя думал, что знаю все, и за одну картину полюбил и во многом постиг профессию кинорежиссера. Режиссура такая штука, что, если с первого раза тебя от нее не стошнило, потом ты подсаживаешься на нее, как на наркотик. Ты бьешься за то, чтобы тебя допустили к камере, и страшно завидуешь коллегам, которые в данный момент снимают. Кинематограф — это игра взрослых людей, которые так увлекаются происходящим, что не замечают ни жары, ни холода, ни смены времени суток.

Я считаю, что сейчас живу четвертую жизнь. Первая — детство, когда мы болтались из Ростовской области в Краснодарский край, а оттуда на Украину, где мамина сестра нас по сути спасла от голода. Вторая жизнь началась после женитьбы: у меня была идеальная жена, красивая, умная, мудрая, прощающая. После ее смерти началась третья жизнь, когда я остался с двумя детьми-подростками и мне потребовалось немало усилий, чтобы найти с ними общий язык. Нашел. Сейчас у меня идет четвертая жизнь: я стал заниматься режиссурой. И за четыре года снял шесть картин. Причем одна из них — двенадцатисерийная "Сонька". Наверное, я люблю ее наравне с "Родней" и "Полетами во сне и наяву".

в: Режиссура — работа нервная. Вас, привыкшего творить в тишине и спокойной обстановке, это не раздражает?

о: У драматурга работа не менее нервная. Когда ты сидишь у себя в кабинете за компьютером и не получается, ты начинаешь психовать. Грызешь ногти, ходишь из угла в угол, пока что-то не переломится и работа не пойдет дальше.

в: Став режиссером, вы по-другому начали писать сценарии?

о: Раньше я часто писал сцены, которые режиссеру были не нужны, но которые были важны для драматургии, для того, чтобы редактору, читающему текст, было интересно. Сейчас я пишу только то, что можно снять. Причем снять без лишних проблем.

в: В каком-то интервью о "Соньке" вы сказали, что снова пытались разобраться в женской душе. Разобрались?

о: Иногда мне кажется, что я вас, женщин, понимаю. Потом выясняется, что ничего я не понимаю. Я очень люблю женщин, но я стопроцентный мужчина, у меня рациональное восприятие мира, у женщин — эмоциональное. Более коварного, непредсказуемого, опасного, гнусного создания, чем женщина, не найти. И более прекрасного — тоже. У меня на подходе шесть блистательных историй о женщинах.

в: У ваших героинь есть прототипы?

о: Обычно нет. Но в сериале "Провинциалы" прототипом одной из героинь была девчонка, модель, я ее спас из некой криминальной ситуации, потом у нас начался роман. Коли я вдовец, то могу говорить об этом открыто. Хорошая девочка, красивая, но ей в какой-то момент показалось, что она властвует надо мной. Ей слишком многого хотелось. Я это быстро раскусил, и все закончилось.

Впрочем, такие истории в моей жизни редки. Я не отношусь к числу мужчин, которые затевают длинные, страстные романы, страдают, пьют, грызут подушку, бросают семьи. Я скорее прагматичен и не способен увлечься до такой степени, чтобы потерять голову. Дети и работа у меня стоят на первом месте, и только потом женщины.

в: Даже в молодости сумасшедших поступков вы не совершали?

о: Я очень любил девушку, которая поначалу меня не видела в упор. Но я ходил кругами вокруг ее дома и добился, она стала моей женой. Нормальная история. И потом только после смерти Тамары у меня был очень тяжелый, изматывающий роман. На три года я потерял способность писать и жить полноценной жизнью. Мне стоило громадных усилий его порвать, но я рад, что сделал это, потому что моя жизнь могла покатиться в каком-то совсем странном направлении.

в: То есть однажды женщина вас все-таки смогла по-настоящему пленить?

о: Да, но там были не только красота и страсть. Я поддался такому чудовищному чувству, как жалость. Она говорила: "Как же я буду одна? Я же с ума сойду", и я начинал ей сострадать, а как следствие лгать самому себе.

в: А за долгие годы супружеской жизни вы не давали жене поводов для ревности?

о: Давал. Но это были короткие и несерьезные увлечения. Нет мужчин, которые не изменяли бы женам. Но можно изменять бурно, со страстями, а можно — буднично. Отряхнулся и прибежал домой с видом, что ты только что выполнил очень важную и неотложную работу.

в: Ай-ай-ай, как нехорошо...

о: Ничего не поделаешь. Зов предков. Бык должен оплодотворить все стадо. Бессовестно, согласен, но такова природа. Покажите мужчине женскую попку, и он будет пускать слюну. У мужчины первая сигнальная система, он реагирует на форму.

в: Женщины другие?

о: Они в первую очередь хранительницы очага, поэтому верных среди них больше, чем среди мужчин.

в: Когда вы с Украины приехали поступать во ВГИК, трудно было покорять Москву?

о: Я был, впрочем, и остаюсь бесконечно самоуверен и нагл. Я ничуть не стеснялся малороссийского акцента, был здоров как бык и твердо верил, что стану лучшим. Я пер, как остолоп, и даже не задумывался, что обо мне думают окружающие. Это уже потом мне сказали: "Ты не представляешь, как нас всех коробила фамилия Мережко. Откуда взялся этот наглый тип? Пришел в компанию, взял гитару, выпил водки и тут же забрал лучшую девочку". Впрочем, я этой агрессии не замечал. Зато уже на первом курсе по моему сценарию запустилась картина.

в: Во сколько же лет вы поступили во ВГИК? Все-таки драматургу нужен некий жизненный опыт.

о: Необязательно. В драматургии все зависит от того, как работает голова. Но у меня-то к 27 годам жизненный опыт был фантастический. Мой отец сбежал из плена и, чтобы не быть расстрелянным, прятался в лесопосадках, и мама носила ему еду. Потом он легализовался, но боялся любого стука в окно. Я был тогда совсем маленький и все помню как во сне, но, когда мы писали с Григорием Чухраем сценарий "Трясины" — о женщине, которая прячет дезертира на чердаке, что-то вдруг всплыло.

Потом я очень трудно и весело жил в городе. Три года без прописки, без денег, даже без паспорта. Меня как-то арестовали, а я сбежал из отделения милиции, паспорт остался там.

в: Как к вам относились соседи по селу на Украине, когда вы, уже знаменитый сценарист, приезжали домой?

о: Показывали пальцем. Я там чужак, хотя фамилия у меня украинская. Кстати, Мережко — это одна ветвь с Мережковским. Лет 15 назад я на Невском зашел в книжный магазин, увидел там дореволюционное собрание его сочинений и на первой странице, в автобиографии, вычитал, что его дед был Мережко из города Глухова под Полтавой. "-вский" было добавлено, когда семью приблизили ко двору. "Носить малороссийскую фамилию, — пишет Мережковский, — тогда было непрестижно". Мой отец тоже был из Глухова. Но, когда мы приехали на Украину из России, нас все равно считали чужаками, кацапами. У нас была самая нищая глиняная хата. Она стояла на отшибе, на песке, где и в огороде толком ничего не росло. Мы были настоящей голытьбой.

в: А вы, приехав в Москву, не думали сменить украинскую фамилию? Не мешала она вам?

о: Да вы что?! С какой стати? Я же был абсолютно самоуверенный. Помню, я, студент первого курса ВГИКа, каким-то чудом попал на встречу Нового года в Дом кино на улице Воровского, сейчас — Поварская. В общем, переходя от столика к столику, я напился. Смотрю, стоят Григорий Чухрай, Сергей Герасимов, Валерий Ежов и Геннадий Шпаликов, разговаривают, смеются. Я подхожу к ним и говорю: "Мужики, вы — великие гении кино, но запомните, что пройдут годы и я буду таким же, как вы. Давайте за это выпьем". Они ошалели, потом Герасимов отвел меня в сторонку и сказал: "Пошел на х...! Быстро". Меня и Шолохов тоже посылал, когда я у него интервью взять пытался. Вот и все комплексы.