Белый заяц у дороги
Легенда гласит, что Александр Сергеевич Пушкин потому не вышел на Сенатскую площадь с друзьями-декабристами, что по пути в Санкт-Петербург ему повстречался заяц. Поэт счел явление длинноухого дурной приметой и поворотил назад, в Михайловское. А если бы не было зайца? Если бы Пушкин вышел на площадь? Как изменило бы это ход российской и мировой истории?
Писатели Ирина Андронати и Андрей Лазарчук (авторы популярных романов в жанре фэнтези "Марш Экклезиастов" - в соавторстве с Михаилом Успенским, "Сироты небесные", "Малой кровью", на основе их произведений сняты фильмы "Жара", "Параграф 78") предлагают свою версию развития событий. Фантазия написана к 140-летию договора о продаже Россией Аляски США.
- Елдыть тя, - горестно покачал головой Пафнутий Губин.
Зима, считай, только началась, а зайцев по лесам-долам было всего ничего, да и те тощие, быдлястые, что твоя саранча. Он вынул зверька из петли, бросил в торбу. Покряхтел, наново застораживая силок, потом выпрямился и побежал дальше. Морозец хватал за щеки. Издали, от дороги, несся перезвон поддужного колокольца. "Тоись, барин, - с досадой подумал Пафнутий. - Не к добру, ох, не к добру"...
***
Пушкин прижимался горячим лбом к ледяному стеклу. Под полозьями возка повизгивал убитый до льда лежалый снег, возок покидывало в стороны - кони бежали резво. В груди стыло отчаяние. Еще никогда ему не было так томно и так безнадежно грустно. Крикнуть сейчас Ивану: "Эй, поворачивай!" - да где там...
В слабом свете иззябшей луны проплыл мимо тихий призрак мужика в тулупчике и заячьей шапке. Завтра бы, подумал Пушкин. Завтра бы с ружьишком, с Разорваем и Покатаем, на лыжах, хрусткий наст, хрусткий воздух, а после... Добытых зайцев отдать дворне, пусть радуются и благодарят.
Он отслонился от стекла и тихо задумался. Потом представил глаза Рылеева. И Кюхли. Они ничего плохого не скажут, но как они будут на него смотреть...
Как на зайца.
Пушкин поправил полость, уселся поудобнее, протер успевшее подернуться узором стекло. Великие дела лежали впереди.
***
Две картечины так и застряли у него в бедре немного выше колена, он так и хромал до конца жизни, и когда, совсем уже бессильного, старшие внуки выносили его в носилках к океану, Пушкин долго молча слушал рокот огромных волн, всматривался в фиолетово-зеленые тучи у западного горизонта и чуть слышно что-то шептал.
***
- ...а потом поднялся дедушка. Сам стоять не мог, его держали под руки. И начал говорить. Царь сначала и слушать не хотел, но дедушку разве уймешь! Да и любил его царь, только недоумен был сильно и все повторял: "Саша, Саша, как же ты мог?" А потом вообще заплакал и сказал: "Есть у меня земля за Сибирью, за морем, отправляйтесь туда и творите что вздумается, хоть по Руссо, хоть по Дидро, только отчеты присылайте и подати платите". И посадили наших на корабли...
***
- Правей, правей наводи! - кричал так, что и сквозь канонаду широко разносилось, босой артиллерийский поручик. - Вон она, за сикаморой! Да куда ты смотришь!..
Он оттолкнул канонира и, схватив орудие за хобот, одним движением развернул.
- Пали!
Пушка выпалила; бомба взорвала черный фонтан земли и дыма.
- Не по нраву каша! - захохотал поручик. - Ишь, забегали, чертовы янки...
- Кто таков? - спросил Нахимов майора Панина.
- Граф Толстой, ваше сиятельство. Воюет - отважно!
- А почему не по форме одет?
- Отдыхал, а тут вылазка...
- Толстой, вы сказали? Это не тот, что "Очерки форта Росс" в "Отечественных записках" пропечатывает?
- Он самый.
- После дела, Павел Васильевич, направьте-ка его ко мне в штаб...
***
Скобелев придержал кобылу. Ехавший стремя в стремя с ним атаман Белый Башлык вынул из рта длинную трубку и чубуком показал на приближающихся всадников.
- Испано, - коротко сказал он.
Наконец-то, подумал Скобелев. С испанцами он планировал соединиться еще неделю назад, но те застряли на переправах через плевую речушку Рио-Гранде (дикси сопротивлялись отчаянно), а с наличными малыми силами - двумя дивизиями стрелков да двумя же казачьими индейскими полками - выступать против старика Ли ни к чему, только людей положишь без пользы.
Он посмотрел на атамана. Семьдесят лет атаману - а по лицу и не скажешь: что из мореного ясеня вырезано, горбатый нос и тонкие неподвижные губы. Глаза как у орла. И только волосы белые - такие же, как перья на голове. И как вершины гор позади...
Всадники приближались. Теперь и сам Скобелев видел усталые обветренные лица, повязки на лбах, пыльные плюмажи на шляпах. Но всадники сидели гордо и прямо. В них сквозила уверенность и победа.
- Ну вот, - Скобелев похлопал кобылу по шее. - Считай, Доротея, что мы уже в Канзасе...
***
По случаю скорого, чуть ли не завтра, приезда цесаревича Николая Александровича полы в трактире "Пузатый Гризли" были не только подметены, но и натерты воском, а окна чисто вымыты. Братья взяли столик у окна, заказали щи из бизоньей лопатки, запеченного шеда, пирог с брусникой - и большую бутылку красного калифорнийского от Голицына. Из окна видна была станция, памятник графу Резанову, хвост строительного поезда. Рабочие в оленьих дохах сидели у вагона, пили что-то из котла, зачерпывая кружками.
- А я, брат, женюсь, - сказал старший, задумчиво глядя куда-то в угол. - Вот замкнем стык, первые поезда пропустим, возьму я отпуск месяца на два - а компания-то мне полгода должна, все упирались: "Куда мы без вас, Александр Ильич!" - нет, шалишь, хватит. Только маме пока не говори, я сам. О-кей? - он улыбнулся, сильно показав зубы. - Похож я становлюсь на янки?
- До отвращения. Кто она?
- Ты не поверишь. Француженка, из Парижа. Вдова одного нашего управляющего... Да я тебе, кажется, рассказывал?
- Нет, - покачал головой младший. - Ну, еще расскажешь. Весь день впереди. А у меня тоже новость. Надумал я со службы уходить...
- Да ты что?
- Да, так вот. Хочу вкусить вольные хлеба.
- Это то, о чем я думаю? Клондайк?
Младший сдержанно кивнул. Потом заговорил, горячась:
- Я ведь, Саша, думал: служить закону - значит служить людям! Ан нет! Тебя нанимают, чтобы ты выгораживал негодяя, может быть, даже убийцу. И ты знаешь прекрасно, что он негодяй, но все равно выгораживаешь, потому что так принято, так положено! А!.. - он налил вина себе, налил брату, поднял бокал. - И не вздумай меня отговаривать!
- Да я и не собираюсь... - старший смотрел на него, наклонив голову, улыбался. - Эх, Володька. Люблю я тебя!..
***
- Пап! Ты меня слышишь? Какие-то помехи на линии! Я тебе из Вены звоню! Помнишь давешний разговор про художников для проекта Владизапада - столицу переносить? Так вот, я их, похоже, нашел! Тут их целая колония! Молодые, сумасшедшие и гениальные! Города будущего рисуют! Там с ними Татлин сейчас - они друг от друга в восторге! Я соберу эскизы, привезу! Особенно один парень - Шпеер его фамилия, запомни! Он нам в самый раз будет, вот увидишь!
***
- Чкалов! Валерий Палыч! Господин полковник!
Голос показался знаком. Чкалов остановился, оглянулся. Его догонял, размахивая палкой, сухонький старичок в светлом полотняном костюме и сандалиях на босу ногу.
- Вот не чаял встретить!.. Какими судьбами в наших широтах?
Чкалов вглядывался и не узнавал. Потом щелкнуло.
- Сергей Исаевич?! Не может быть!
- Может, Валера! Еще как может!
Чкалов выпрямился, щелкнул каблуками, бросил руку к фуражке.
- Господин инструктор, курсант Чкалов к выполнению задания готов!
- А я в тебе никогда и не сомневался...
Уточкин был ему по плечо; сейчас, остановившись резко, Сергей Исаевич не мог отдышаться. Чкалов подхватил старого учителя под руку, повел. Они сели на скамейку под навесом - оказалось, это кафетерия. Им тут же подкатили столик с лимонадами и пирожными. Чкалов спросил коньяку - принесли коньяк.
- ...мне доктора прописали теплый климат, я и подумал - теплее, чем здесь, уже не найти. Собрал чемоданишко - на пакетбот - и сюда. И вот уже живу лишних - сколько? - лет двадцать. Благодать. А ты-то, ты-то?
- Ну, про то, что в газетах прописано, умалчиваю, - махнул рукой Чкалов. - А вообще - решили разворачивать здесь, на Гавайях, в Жемчужной Бухте, агромадную базу, поболее Артура. И флот будет стоять, и мы, дальняя авиация. Про новые "Лебеди" Сикорского слыхали?
- Шестимоторные?
- Они самые. Ох, хороши! На что я истребители люблю, но от "Лебедей" в полном восторге - просто поют в небе... Весь Тихий океан наш будет.
- Это да...
Уточкин смотрел куда-то вдаль, в далекое небо, почти не слыша собеседника. Потом спросил:
- Ты же здесь с аэропланом небось?
- Конечно.
- Прокати меня...
***
Пузырек с чернилами ударился о стекло, разбился. Образовалась черная клякса в виде треухого зайца. Стекло, конечно, выдержало...
Посол Вознесенский подошел к окну. Толпа уже поредела, и некоторые самые срамные лозунги исчезли. Полицейские в широкополых шляпах лениво оттесняли студентов от ограды.
Студентов можно понять - кому охота изучать на иностранном языке целые дисциплины? Но департамент образования действует в их же интересах - потому что куда потом из всех этих Гарвардов да Принстонов выпускники стремятся? Правильно, на Запад. А на Западе говорят по-русски. И вам, ребята, без свободного владения языком - труба. Но поймете вы это уже потом... А сейчас, наверное, какие-то негодяи мутят ваш бедный разум. "Пушкин - нет! Китс - да!" Надо же до такого додуматься! Чем был бы наш мир без Пушкина?..
Он вернулся за стол, вздохнул, открыл блокнот. Надо было писать докладную записку в МИД, но рука сама вывела: "Вместо флейты поднимем фляги..."
