Вынырнули из путчины
Сегодня исполняется 15 лет с момента провала попытки переворота самопровозглашенным Государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП). Группа верховных руководителей СССР намеревалась вернуть страну на рельсы советского развития. В минувшую пятницу петербургские политики и эксперты за "круглым столом" анализировали события 15-летней давности, а простые горожане вспоминали те дни.
Александр Беляев, в 1991 году — председатель Ленсовета:
“После провала ГКЧП демократические процессы стали необратимы, общество стало развиваться по своим законам, а не по законам коммунистической идеологии, и сейчас мы живем лучше, чем до 1991-го”.
Михаил Амосов, депутат ЗакСа от партии “Яблоко”:
“Члены ГКЧП хотели централизации страны. Сейчас эта цель достигнута — регионы последовательно лишаются всех возможных полномочий, которые концентрируются в федеральном центре. ГКЧП посягнул на выборную власть. Сейчас губернаторов и других чиновников назначает непосредственно президент. СМИ в начале 90-х представляли разные точки зрения, теперь они практически монолитны. Ответ на вопрос, кто в результате победил, очевиден”.
Валерий Островский, историк, политолог:
“Пятнадцать лет назад случилась контрреволюция — противоположность той, что произошла в 1917-м. По сути контрреволюция была правой, под лозунгами государственной независимости, политических свобод и рыночной экономики. Но делали ее люди по взглядам левые, не представлявшие себе, как, к примеру, выжить в условиях рынка”.
Сергей Шелин, журналист:
“1991-й стал годом образования национального государства Россия. Но на сегодня в нем есть, как любят выражаться наши власти, население, есть этносы, но нет гражданской нации, готовой принимать непосредственное участие в принятии решений. А потому демократии здесь не может быть по определению — за отсутствием ее субъекта”.
Владимир Чуров, депутат Госдумы:
“Почему в 1991-м граждане заняли активную позицию? В том числе потому, что считали примером стабильно и спокойно развивающиеся западные страны и хотели жить, “как там”. Теперь же внешнеполитическая ситуация пугает людей, и они хотят защиты государства”.
В открытом эфире
Владимир Изотов, обозреватель радио “Россия”, в 1991 году — корреспондент радио “Балтика”:
— Утром 19 августа я, находясь в полном неведении, поехал в Ленметрострой записывать сюжет о запуске пробной вагонетки. Там стали говорить что-то невнятное про насущную ситуацию в стране и ее несочетаемость с репортажами про вагонетки, но я настоял: журналист в период всеобщих августовских отпусков рад любому сюжету. По прибытии в редакцию начал отчитываться — материал, мол, есть, все нормально. Коллеги посмотрели на меня, как на ненормального: “Ты что, ничего не знаешь? Какие вагонетки? Мы не в эфире и неизвестно, когда будем”. Дежурили на радио всю ночь. Коллеги из ИМА-пресс приносили листовки, мы их размножали, слушали выступление Анатолия Собчака по телевидению — было очевидно, что политическое сопротивление в городе есть. В 6 утра звонок слушателя: “Радио “Открытый город” в эфире, а вы почему нет?” Выход в прямой эфир после информационной блокады как для радио, так и для тогда еще общесоветского Ленинградского телевидения стал возможен после издания Ленсоветом в ночь с 19 на 20 августа специального разрешительного постановления. “Открытый город” возобновил вещание в четверть шестого утра 20 августа. Мы присоединилсь к коллегам; вещали по очереди, сменяя друг друга каждые 4 часа. Обо всем рассказывали “с колес”, излагали также то, что говорилось на западных радиостанциях. Работали круглые сутки, принимали звонки горожан, из Гатчины сообщили, что к городу идут танки. К утру 21 августа стало понятно — ГКЧП отступает.
Анатолий Равикович, актер:
— Я был тогда в Москве на съемках. Мы жили в гостинице ВДНХ — “Байкал”, кажется, называется. Жили мы в соседних номерах с Александром Демьяненко. Я встаю рано, и вот по телевизору передали это сообщение и показали этих людей. Зашел к Саше, совершенно потрясенный, говорю — вот, Саша, ужас какой. Но вся остальная публика в гостинице как-то равнодушно отреагировала. И я поехал в центр Москвы — на Пушкинской площади, напротив “Известий”, была типография и издательство “Московских новостей”, очень популярной тогда газеты. И там всегда такое толковище было — политический клуб. И там-то это дело, конечно, живо обсуждали. Говорили — все, п…ц, конец. После чего вернулся в гостиницу, а вечером мы выезжали на съемки в район Внуковского аэропорта. И когда ехали, видели совершенно пустой город. А уже за городской чертой нам навстречу — огромная танковая колонна. Военные были страшно злые, им явно не хотелось в эту заварушку влезать. Мат несся над колонной. Когда приехали в район Внуково, то выяснилось, что отсутствуют Лева Дуров и Лия Ахеджакова — хотя тоже должны были быть на съемках. Они приехали только на следующий день и сказали, что были у Белого дома и стали свидетелями всех этих событий. Дуров рассказывал про плывущую в темноте баржу. Подумали, вдруг это гэкачепэшный десант. Когда баржа подошла поближе, разглядели на корме не красный, а красно-сине-белый флаг. Все облегченно вздохнули, стали кричать — эй, там, на “Авроре”!
Владимир Ходырев, в 1991 году — пенсионер, незадолго до событий оставил пост председателя Ленгорисполкома:
— Я был на теплоходе, в рейсе — на Волго-Балтийском водном пути. Связи у нас не было. Вернулись через три дня, узнали, что был путч, и все закончилось. Как отреагировал пост-фактум? Ну, случилось и случилось. А вообще не надо было затевать все это дело. Лучше бы не суетились. Тоже мне — с трясущимися руками выступали. А уж если затеяли, надо было все доводить до конца!
Андрей Кравченко, репатриант:
— В начале 90-х я работал стюардом на теплоходе “Анна Каренина”. Он каждую неделю ходил из Ленинграда в Киль и обратно. 19 августа мы встретили в немецком порту. Едва сошли на берег, нас обступили журналисты, уговаривали остаться. 65 человек — 18 из команды и 47 пассажиров — согласились. Нас поселили в “Катастроф-центре”, в двух комнатах. Это здание для временного проживания людей, у которых квартира, например, сгорела. Через неделю “Анна Каренина” вновь пришла в Киль. Капитан предложил нам вернуться в Все пассажиры и 12 членов экипажа согласились. Я остался. Гражданства мне так и не дали. Пособие — 190 в месяц — выплачивали не марками, а чеками, “шайнами”. Их можно было отоварить только в определенных магазинах. Почему не вернулся? В интервью немецким журналистам я рассказал о злоупотреблениях тогдашнего руководства БМП. Поэтому назад пути не было. Боялся мести. В 1993 -м мне вручили отказ в виде на жительство и потребовали покинуть страну. Но я прожил в ФРГ до конца прошлого года. Денег хватало только на жилье и скудную еду. В ноябре осудили на полтора месяца за нарушение правил проживания, и прямо в тюремной робе отвезли в аэропорт Франкфурта-на-Майне. Из Москвы на электричках добрался до Питера. Здесь выяснилось, что бывшая жена меня из квартиры выписала. Устроился плотником, ЖЭК выделил комнатенку под лестницей. Жалею только об одном. О том, что во время путча я оказался в Киле. Знать бы, что все так повернется. Я много потерял здесь, а там ничего не приобрел.
