Кому отольются Данькины слезки
Усыновление иностранцами детей из России - больная тема. В попытке защитить права наших сирот правозащитники, депутаты Госдумы и даже Генпрокуратура требуют моратория на иностранное усыновление. Однако никого (кроме самих усыновителей) не интересует, как проходит процедура усыновления внутри страны. Для того чтобы взять в семью ребенка, будущим родителям приходится пройти через все круги чиновничьего ада. Да и ребенок, наконец-то попавший в любящий дом, всегда рискует опять оказаться в казенных стенах.
История двухлетнего Даньки, которому нужно долгое и сложное лечение, - типичный для нашей страны пример бездушного и хамского поведения чиновников от усыновления. Вместо того чтобы помочь молодым родителям, сотрудники опеки района Восточное Дегунино не позволяют завершить процесс усыновления, обещая забрать ребенка. Данька во второй раз за свою коротенькую жизнь может стать сиротой...
"Они очень хотят стать чьими-то детьми"
Ирина выглядит совсем девчонкой, даже не верится, что она - мама троих детей. Своего третьего ребенка Ира увидела по телевизору. Даня плакал и кричал, сидя на пеленальном столике в доме ребенка. За несколько месяцев до того мама оставила его у няни, пообещав платить. Но появлялась очень редко, в последний раз привела его к няне с ожогом от утюга на щеке: "Прислонился к батарее". Когда деньги кончились и не на что было купить ребенку памперсы, няня пошла в милицию. Найти маму удалось только местному телевидению. Но оказалось, что мамой она быть уже не хочет: на стол в отделении милиции лег письменный отказ от ребенка.
- Тогда я не могла подумать, что заберу его в свою семью. Мы собирались усыновлять, но года через два-три, когда ребята подрастут, - говорит Ирина.
К тому времени у нее уже было двое детей: двухлетний Андрюша и годовалый Алеша. Но мысль об усыновлении не была для нее новой. Весь последний год Ира провела, изучая сайты об усыновлении. Зачем семье с двумя малышами чужой ребенок?
— Я с детства знала, что усыновлю, — пожимает плечами Ирина. — Видела, как взрослые кивали на таких детей: "Он такой оттого, что приемный". Но все мы мотали родителям нервы, независимо от способа появления в семье. И я захотела вытащить ребенка из этой системы, дать ему шанс в жизни. Если ты можешь, почему этого не сделать? Я не делю своих детей: этого я родила, а этого — нет. Меня не пугают гены: сама не могу похвастаться родословной, как, впрочем, и большинство из нас — у многих пили деды, мало у кого истинно "голубая кровь"...
Ирина - не экзальтированная барышня, поддавшаяся минутному порыву. Она хорошо представляет проблему и не понаслышке знакома с детдомовцами. Вместе с единомышленниками собирает помощь и отвозит в детдома. Где удается получить разрешение, фотографирует детей и находит им семьи. Она уверена: там нет чужих детей, есть ничейные, которые отличаются от остальных лишь тем, что очень хотят стать чьими-то.
Сюжет о Даньке Ирина смотрела в слезах. Вместе с мужем решила подыскать ему семью. Когда Ирина позвонила в красноярский Центр усыновления, выяснилось, что желающие забрать Даньку в семью были. Но, узнав о диагнозе, отказывались. В телесюжете ничего не сказали о том, что ребенок совсем не видит одним глазом.
— Я не видела другого выхода, кроме как забрать Даньку в свою семью. У нас и здоровых детей не берут, а у него совсем не было шансов, — объясняет Ирина.
"Зачем вам чужой выродок?!"
На следующий день Ирина пошла в опеку района Восточное Дегунино, где она прописана. "Ребенку нужна помощь, семья, лечение. Нужна мама, которая будет за ним следить. Но главное — он ровесник старшего сына, а мы так мечтали о двойняшках!" — наивно заявила она. Это была ее первая встреча с опекой, и она не догадывалась, что накличет бурю своим искренним желанием помочь этому малышу.
— На меня стали орать, что меня надо лишить родительских прав за то, что я при своих двоих хочу взять "чужого выродка": "Это дети наркоманов и алкоголиков! Вы понимаете, какие у них гены? Ничего хорошего от них ждать не приходится". На то, что ребенка надо скорее оперировать, мне сказали: "Нужно быть ненормальной, чтобы брать чужого, да еще и больного. Вы понимаете, какой груз на себя взваливаете?" Я сказала, что понимаю. И тогда пошло давление: "А почему не хотите ребенка из Московской области? У нас полно своих! Зачем вам лететь в Красноярск? Даже не пытайтесь, мы вам откажем".
Домой Ирина ушла в слезах: все кончено, ребенок останется в детдоме.
— Я не ожидала услышать то, что услышала. Я думала: им платят за то, чтобы они вели пропаганду усыновления, — вспоминает Ирина. — Теперь я понимаю: они не хотят заниматься этой работой, потому что им отдельно не платят за устройство детей в семьи, а, вероятно, платят лишь за лишение родительских прав.
В тот же день Ирина позвонила юристу и узнала, что отказывают ей незаконно. Юрист наметил план: собрать документы, подать в опеку, получить официальный отказ. И обжаловать в суде.
— Сдерживая слезы, морально подготовившись, положив в сумочку диктофон, я пришла во второй раз, — рассказывает Ирина. — Меня опять оскорбляли: "Куда вы суетесь, зря теряете время!" Как будто я пришла просить об одолжении и отвлекаю их от важной работы. С недовольным лицом, осыпая меня и детдомовских детей оскорблениями, выдали список документов. Но предупредили: "Мы вам откажем. Зачем это вам?" Я ответила: "Пойду в суд. Не позволю, чтоб ребенок остался в детдоме. Я хочу, чтобы он рос в моей семье".
Принесите справку, что у вас есть справка
После этого Ирина нигде не появлялась без диктофона и каждый шаг согласовывала с юристами. Диктофон сохранил многое...
Ей отказывали из-за того, что в собственности у семьи только комната в коммуналке, не считаясь с тем, что по закону отсутствие нужных метров — не преграда. Усыновитель имеет право предоставить договор долгосрочной аренды. У Ирины с мужем две машины, они снимают квартиру в Москве и коттедж в Подмосковье. Но в опеке Восточного Дегунина считают, что на них этот закон не распространяется.
Требовали зарегистрировать договор аренды в Госкомимуществе и принести справку о том, что хозяин платит налоги. Советовали "найти спонсора, который купит ребенку квартиру": "Вы и свои проблемы решите, и ребенка заберете".
Вот расшифровка одной из диктофонных записей: "Двоих вам мало? Хотите третьего? Рожайте!" — "Значит, в этих условиях я могу родить, а взять ребенка не могу?" — "Не можете!" — "А этих детей куда?" — "А для них есть специальные учреждения!"
— Я точно знаю, если б мой Даня остался там, он потерял бы зрение и жил в детдоме для умственно отсталых детей. А он совершенно нормальный! — волнуется Ирина.
Ирина собрала все документы и пошла в подмосковную опеку. Ведь по закону обратиться в органы опеки можно не только по месту прописки, но и по месту фактического проживания. А они в это время жили в Подмосковье.
"Легенда" для чиновника
Наученные горьким опытом, Ирина с юристом придумали ребенку "легенду". Для органов опеки, врачей и чиновников. Мать мальчика "социально неблагополучна", на них это производит негативное впечатление. Что заставит их изменить отношение? "Погибшая троюродная сестра", "ребенок-сирота", "святая обязанность".
— Я проверила эту историю в действии. Она работала потрясающе. Не было такого негатива, как когда я говорила, что ребенок детдомовский. Если это был "ребенок родственницы", все сочувствовали: "Бедный малыш, молодая была?" И все делалось быстрей! Племянника всем было жалко, о генах никто не вспоминал, словно троюродная сестра по умолчанию была хорошей.
Опека в Подмосковье оказалась хорошей. Медицинские справки Ирина собрала быстро. Коттедж был достаточно большим, и семья получила разрешение на опеку и заключение о возможности быть усыновителями. 10 января Ирина вылетела в Красноярск, оставив детей папе и бабушке. Со всеми специалистами она уже была заочно знакома. Ей шли навстречу и в опеке, и краевом Центре усыновления, и главврач дома ребенка, и воспитатели. Единственным препятствием стала юрист детского дома.
Предназначенный судьбой
Но наконец-то Ирина могла увидеть своего ребенка. Она вошла в комнату...
— Он был такой маленький, с большой головой, большим животиком, в шортиках, худые ножки, коленки торчат, как в нашем детсадовском детстве. Маечка на плече зашита... Типичный детдомовский ребенок. И такой подавленный. У него, видимо, был настолько глубокий стресс, что это сказалось и на внешности, и в поведении. Он не смотрел в глаза, очень медленно выполнял просьбы, не отзывался на свое имя.
Ирина вспоминает, как Данька методично выкладывал из коробки кубики и потом складывал их обратно.
— Я зову его, он не поворачивается. А навязываться я не хотела: ну кто я для него? Он же еще не знает, что я его уже люблю, что я его мама, я его больше никому в обиду не дам. Я просто села в сторонке...
После первой встречи Ирина спросила врача, может ли ребенок говорить. Она испугалась, что у Даньки от стресса повредился ум.
— Он боялся чужих и поэтому прятался, замыкался в себе. Когда он боится, у него "уплывает" глазик и образуется явное косоглазие...
Ирине разрешили видеться с Даней каждый день.
— Я стала приходить, приносила печенье, сок. Мы с ним играли. Он потихонечку стал принимать меня за свою. Я ему разрешала то, что там было нельзя: построить кубики и разрушить их. И тогда он в первый раз засмеялся, а до этого не издавал никаких звуков. Не смеялся, не говорил, не выражал эмоций, это было следствием пережитого стресса. Но такие детки очень быстро отходят в семье.
Сотрудники дома ребенка оформили все документы за два дня. В 40-градусный мороз работники опеки пешком ходили в администрацию. А Данька начал смеяться, и врачи говорили Ирине: "И впрямь этот ребенок предназначен вам судьбой".
"Ребенка как будто подменили"
— Со мной он никогда не плакал, — рассказывает Ирина. — Когда мы уезжали, он безропотно оделся, пошел со мной из этого детского дома, махал всем ладошкой, будто понимал. Как только мы зашли домой, ребенка будто подменили. Он стал носиться по дому, прыгать, что-то лопотать, тянуть меня к игрушкам, смеяться, верещать. Он увидел ужин, съел свою порцию, ждал, что я дам ему от своей. Йогурты — для него это такое счастье было! Кусок хлеба забрал с собой под подушку. Словно ребенок понял, что все неприятности позади. И когда его увидела моя соседка, она подумала, что я взяла другого.
Больше к тому состоянию Данька не возвращался. Новой семье он принес только радость:
— Этот малыш, которого родила не я, оказался более послушным, более ласковым, более воспитанным, более обучаемым, чем мои дети. Он сам спит, сам ест, сам собирает игрушки. Ему в удовольствие помогать накрывать на стол, расставлять стульчики, хотя никто его не учил.
Мальчишки быстро сдружились. Ходят в обнимку, катают младшего на машинке. И младшему это нравится.
— Теперь у нас целая футбольная команда! — радуется Ирина. — Я люблю пацанов, мне нравится футбол, машины. Я знаю, что мне будет интересно с моими детьми, а им — со мной. И Дане будет с нами хорошо.
Прошлое и настоящее
Прошлое еще тревожит Даньку. Когда он видит репортаж из детского дома, из которого его семья узнала о нем, он притихает и прижимается к Ирине. Боится врачей. Боится оставаться один. Боится утюга. Может, помнит, что делала с ним мать. Не отпускают и запущенные болезни. Врожденная глаукома и катаракта, сходящееся косоглазие, частичная атрофия зрительного нерва — еще не все диагнозы.
После исследования, которое Ирина с сыном прошли в институте Гельмгольца, выяснилось, что рост глаза был приостановлен в период внутриутробного развития. Остался незакрытым кровеносный сосуд, который формировал глаз. Еще полгода его нельзя оперировать, иначе глаз можно потерять. В детдоме оперировать собирались без обследования... Когда Данька избавится от катаракты, на сетчатку глаза начнет попадать свет. Но прогнозов врачи не дают.
— Врачи говорят, что он не будет видеть этим глазиком, но я надеюсь на чудо, — говорит Ирина. — Я пойду на все, использую все достижения медицины. Но если даже он не будет видеть, он не будет чувствовать своей ущербности в нашей семье. В детском доме жестокая система, там бы он рос в постоянном унижении. Теперь у него есть родители и два брата, которые в обиду уж точно не дадут.
Бег с препятствиями. Личные счеты
Казалось бы, теперь судьба Даньки в руках врачей и родителей. Но беды еще не закончились. Ребенка нужно усыновить, а для этого — встать на учет в Восточном Дегунине.
— Когда я пришла в нашу опеку и положила на стол пакет документов, не передать, что там началось: "Кто дал вам разрешение? Мы вызовем прокуратуру, у вас заберут ребенка!"
Пакет документов забрали и начали тянуть время.
— Я оставляла детей то с няней, то с папой. Меня ставили в самый конец очереди, а под вечер переносили на завтра. Через месяц документы вернули, ничего не сделав. Я объясняла, что встать на учет нужно, чтобы получить медицинский полис, нужна срочная операция, серьезное обследование. В ответ я слышала: "Становитесь там, где получили разрешение".
Ирина снова вспомнила про диктофон. "Покупайте жилье и усыновляйте", — говорит диктофон голосом сотрудника опеки. "У нас нормальный достаток, но не настолько. Немногие могут вдруг выложить из кармана сумму за квартиру!" — спорит Ирина.
"Сначала пропишите ребенка", — требует диктофон. "Они знали, что без гражданства этого сделать нельзя, а получение гражданства затянется на полгода", — комментирует Ирина. Гражданства у ребенка не было, потому что в детский дом он попал вообще без документов: родная мать их просто не получила. Ирина сделала ребенку гражданство, прописала его у себя. А когда принесла документы в опеку, услышала: "Вы взяли ребенка, не имея достаточного количества метров, его у вас заберут! Если не успокоитесь, поднимем прокуратуру. Вы понимаете, что ребенку в детдоме будет хуже? Тогда отстаньте от нас и забудьте об усыновлении".
Ирина считает, что причина в одном — опека сводит с ней личные счеты: "Их задело, что я сделала все по закону, через их голову".
Если бы Даньку поставили на учет в Москве, он получил бы небольшие льготы. Да и пособие на ребенка здесь вдвое больше. Но для Ирины важнее другие мотивы. Она боится, что биологическая мама, узнав, что Даньку усыновили москвичи, "одумается" и потребует сына обратно. Пока ребенок под опекой, сведения о нем открыты.
А еще Ирина устала рассказывать каждому встречному историю "троюродной сестры" и не дождется, когда у Дани будет ее фамилия.
— Все равно отношение к детдомовцам предвзятое. На него смотрят по-другому, выискивают недостатки. Сейчас мне надо выходить на работу. Кровных у меня берут в детсад, а приемного — нет...
Кира Молчанова, редактор газеты для усыновителей и сотрудников органов опеки "Ау! Родители!":
"Усыновлению могут помешать занавески не того цвета"
Собирая необходимые документы, усыновитель может столкнуться с абсолютно незаконными требованиями сотрудников органов опеки. Например, они могут попросить предъявить "справку о бесплодии" или медицинское заключение на всех членов семьи, проживающих в квартире. Иногда доходит до смешного: от одних кандидатов потребовали переставить шкаф в квартире и повесить другие занавески. Другим, жившим в гражданском браке, велели зарегистрировать свои отношения. В тех случаях, когда от усыновителя требуют дополнительные документы, не предусмотренные законодательством, можно смело требовать от специалиста опеки нормативный документ, на основании которого он предъявляет эти требования, или письменный запрос в учреждение, от которого требуется такой документ. С этим запросом надо обращаться в вышестоящую инстанцию и опротестовывать незаконное требование. Никакие личные обстоятельства, кроме тех, которые предусмотрены законодательно, не могут являться помехой для оформления усыновления.
И еще один важный момент: сегодня в Жилищном кодексе РФ нет никаких требований по поводу необходимого для усыновления количества метров в квартире. Дополнительные требования могут быть установлены региональным законодательством, но в этом случае Семейный кодекс в статье 127 предоставляет право суду, исходя из интересов ребенка, разрешить усыновление. Более того, теперь можно усыновлять ребенка даже в съемную квартиру, предоставив документ, подтверждающий ее аренду на разумный срок.
Наталья Коныгина
