Режиссер Валерий Фокин: "Я не из тех, кто бьет поклоны власти"

Сегодня исполняется 60 лет выдающемуся режиссеру Валерию Фокину. Однако торжественных празднеств по поводу этой даты Фокин не планирует. Он даже отказался от любых интервью, сделав исключение только для "Известий". С юбиляром встретился наш специальный корреспондент Артур Соломонов.

Валерий Фокин: Когда я слышу слово "юбилей", мне становится смешно. Как некоторое время назад стало модно ходить в церковь, так сейчас стало модно справлять юбилеи. Это вещь опасная: тебе зачитывают всякие адреса в красных папках, ты отправляешься в приятное путешествие по своему прошлому, и кажется, что у тебя были сплошные победы, бесконечный успех. А лучше все время быть на стреме, понимать: что происходит с тобой на самом деле? Чего ты хочешь дальше?

Мне кажется, надо все время завышать планку. Ты можешь ее не взять, но должен честно эту планку перед собой ставить.

известия: В одном из давних своих интервью вы сказали, что "герой - это человек, способный совершить поступок". Если говорить не о герое, а об определяющем персонаже нашего времени, как бы вы его охарактеризовали?

Фокин: Тогда я имел в виду человека, который может взять на себя ответственность в плане общественно-политическом. Я ведь это сказал во время перестройки, в которую верил на все сто процентов. Сегодня я бы сказал, что поступки нужно совершать по отношению к самому себе. И это гораздо сложнее.

Когда в сегодняшней жизни человек находит в себе силы от чего-то отказаться, для меня он - герой. Например, нужно ли быть участником или членом какой-то общественной организации, которых сегодня много? Какая цель, например, у Общественной палаты? Я пока не понимаю. Мне кажется, это просто возможность выпустить пар. Насколько люди, которые туда вошли, будут искренни? Они будут думать о пиаре, о своих интересах или об обществе? И такой вопрос возникает каждый раз.

Вот это проблема: взять и отказаться от участия в общественной структуре, не заметить жестов, которые по отношению к тебе делает власть. Но сразу возникает мысль: это же нужно театру! И начинается утомительное посещение начальственных кабинетов, ритуал, который необходимо исполнять. Многим руководителям театров этого очень хочется, они без этого жить не могут, и врут, когда говорят, что в театре им лучше. Им лучше бить поклоны, ловить начальственные взгляды, вальсировать во властных структурах. Мне, слава Богу, пока интереснее в театре. И любой поход к высокому начальству сопряжен с большими трудностями.

Недавно в Петербурге меня пригласила важная начальница. Я иду к ней и думаю: "С каким удовольствием я бы этого не делал! Опять надевать улыбку, что-то рассказывать, добиваться... А сегодня в Питере такая хорошая погода, а это так редко бывает. Вдруг выглянуло солнце, и все окрашивается совсем по-иному..." Но все равно мы идем туда вместе с директором, несем какие-то подарки. И отказаться от этого я не имею воли. Но я работаю над собой.

известия: Вы - руководитель Центра Мейерхольда, экспериментальной прокатной площадки, и старейшего российского репертуарного театра - Александринского. По-вашему, за каким типом театра будущее?

Фокин: Мне бы хотелось, чтобы выжило и то, и другое. Надо, чтобы они разумно сосуществовали, нужна культурная политика, которой у нас нет. Мне странно, что Министерство культуры этим не занимается. Ведь сейчас в театрах торжествует рутина, которая рядится в демагогические одежды "стража традиций". А с другой стороны, якобы "новаторство". Изобретают велосипед и тащат новое поколение зрителей не в ту сторону. И мы можем потерять публику, которая будет полагать, что вот такой театр и есть настоящий.

известия: Вы сейчас говорите как руководитель Центра или как худрук Александринского театра?

Фокин: В данный момент - как руководитель Центра. Я раздваиваюсь...

Я человек, склонный к мистике. Не в том смысле, конечно, что боюсь черных кошек. Я пытаюсь понять знаки, которые мне посылает судьба. Скажем, я убежден, что в Александринский театр я попал благодаря Мейерхольду, которым занимался очень долго. Ведь Мейерхольд там работал. Если бы пять-шесть лет назад мне сказали, что я возглавлю один из старейших театров России, я бы покрутил пальцем у виска: "Вы что! Это же могила!" Но когда я попал в этот театр, то почувствовал себя там хорошо. Аура здания меня приняла.

известия: Вы как-то говорили, что не ставите Чехова, потому что чувствуете близость мировоззрений - в отношении ясности, трезвости и ощущения, что нет ни Бога, ни бессмертия. И никаких ангелов и чертей, которые, кстати, нередко появляются в ваших спектаклях.

Фокин: Может быть, это и так. Многие качества Чехова, за исключением лучших, мне присущи. Я имею в виду те его черты, за которые его даже Толстой ругал, - что он безыдейный, безбожный. Может быть. Какая-то похожесть есть: я не обольщаюсь, не умиляюсь. И в те моменты, когда я должен был быть счастлив, я счастлив на очень короткий момент. Потому что сразу - клетками, а не сознательно - чувствую, как все относительно: и мои успехи, и мои поиски, да вообще все. И сразу начинаю как бы со стороны смотреть на себя.

Наверное, рационализм мой идет от того, что я не люблю хаоса. Особенно на сцене. Мне хочется, чтобы форма была простроена четко, жестко. Я хочу как лобзиком выпилить партитуру спектакля. Я не люблю такую позицию: как накатит, так и поставлю! Главное, чтоб чувство было! Это, кстати, до сих пор свойственно русскому театру. Мол, если я полпартера оболью слезами - задача решена. А на мой взгляд, совсем нет.

известия: Вот цитата из вашего выступления времен перестройки: «Мы выступаем против фарисеев и лжепророков в политике, против перерожденцев в нашем доме». Вы сейчас как относитесь к этим словам?

Фокин: С иронией. Потому что перерожденцы и фарисеи были, есть и будут. Такова природа человеческая. Я просто верил, что партия может измениться и все мы будем другими. Конечно, я был пленником этой иллюзии, как и многие другие. А иллюзия, в общем-то, детская. Мы тогда были очень инфантильны.

Я и людьми часто обольщался. И сейчас обольщаюсь. Но уже короче. В артистах очень часто разочаровывался, потому что верил им. Теперь я понимаю: это не от того, что они плохие, а такова их природа. Надо к этому относиться спокойно.

известия: Помните, как в театре Ермоловой, из которого вы в свое время хотели сделать творческий центр, устраивались собрания, где вас обвиняли в чернухе, в том, что вы хотите из актрис сделать проституток?

Фокин: Это были жестокие собрания. Люди боролись за свое выживание, им казалось, что я их всех погублю. Отчасти они были правы. Я был настроен очень решительно. Теперь моя политика в Александринке абсолютно отличается от той, которую я проводил в театре Ермоловой. Я понимаю, что имею дело с людьми, что у них есть чувства, есть биография, что они отдали этому театру много лет своей жизни.

известия: Напоследок нетеатральный вопрос: расскажите о ваших японских предках.

Фокин: Моя бабушка полюбила японца, который работал в посольстве в Москве в двадцатых годах. Родилась моя мать, которая жива, и дай Бог ей здоровья. Когда моему деду нужно было возвращаться в Японию, он предложил бабушке уехать с ним. Она отказалась. Сама ли она приняла это решение, или компетентные органы помогли ей его принять, она так и не раскололась.

Он уехал. Переписка, которая длилась несколько лет, постепенно заглохла. Бабушка вышла замуж за русского, которого я считал своим дедом. Единственное, у меня всегда был вопрос: почему дедушка и бабушка абсолютно русские, а у моей матери восточный тип лица? А потом мне разъяснили, но без подробностей. Так что четверть японской крови во мне есть.

известия: Когда приезжаете в Японию, чувствуете, что эта страна вам не чужая?

Фокин: Когда я туда впервые приехал, сразу почувствовал себя свободно и хорошо. Вообще есть две страны, в которых я мог бы жить, если бы не Россия, - это Польша и Япония.