Разомкнули

В Штутгартской опере в последний раз показали одну из самых нашумевших постановок тетралогии Вагнера "Кольцо нибелунгов". Теперь эти спектакли можно увидеть лишь на DVD, как, впрочем, и многие другие знаменитые постановки этого театра, возникшие благодаря усилиям команды интенданта Клауса Цееляйна и дирижера Лотара Загрошека. В этом сезоне контракты "главных" заканчиваются, а потому над фасадом висит не совсем скромная, но по сути справедливая растяжка - Season Finale.

Кольца стали цепью

Немцы с Вагнером уже давно не церемонятся. Не то чтобы не уважают, но обращаются так, как будто это не почетный гость, но старый приятель, - без пиетета и пафосного просветительства. В Штутгарте все четыре оперы заказали поставить разным режиссерам - Иоакиму Шлемеру, Кристофу Нелу, Йосси Вилеру и Серджио Морабито, Петеру Конвичному. В результате это "Кольцо" стало напоминать фильмы времен итальянского неореализма, собранные из множества мини-новелл. Каждый вроде говорит о своем, а вместе получается единое полотно. Четыре разных взгляда на вагнеровскую космогонию, фактически четыре разных "Кольца" вдруг сплелись в единую цепь.

Дирижер Лотар Загрошек оказался единственным, кого публика неизменно видела за пультом всех четырех опер и кому неизменно рукоплескала. В маленьком зале Вагнер зазвучал по-иному, более камерно и архитектурно, менее гипнотично и пафосно.

Пели очень по-разному, но очень "честно". Разочаровал, пожалуй, лишь знаменитый Курт Ридль в партии Хагена в "Гибели богов", зато и Зиглинда Микаэлы Шустер, и Брунгильды Эвелин Херлециус и Луаны де Вол, и Гутруна Евы-Марии Вестброек, и в особенности Тичиниа Воан в партиях Эрды, Фрики и Вальтрауты могли украсить самые "звездные" вагнеровские постановки.

Не выносите сор из Валгаллы

В "Золоте Рейна" Шлемера и сценографа Иенса Киллиана все герои - не важно, какого роду-племени - были заперты в одном роскошном особняке с огромным круглым фонтаном в холле. И все-все-все - гномы, русалки, великаны и боги - оказались этакими Будденброками, одной большой семьей, погрязшей в имущественных распрях. Здесь все свои, никто никуда не уходит. Выхода из этой скандинавской семейной драмы просто нет, как в фильмах Бергмана или Винтерберга.

Глава семейства Вотан, конечно, слаб, ему не по силам ни собственные обещания, ни натиск супруги. Фрея, хранительница яблок молодости, почти влюбляется в своего похитителя великана Фазольта и в финале рыдает над его трупом. Миме с тихим обожанием и страхом опекает своего жестокого брата Альбериха. А проигравший Логе, которому не удалось вернуть кольцо русалкам, с досады швыряет яблоками молодости вослед уходящим богам. Но есть в этой постановке и совершенно необъяснимые и дивные моменты, когда герои вдруг перестают рассказывать историю и подчиняются движению музыки, а не сюжета. Вотан зачарованно манипулирует кубками вместе с Миме, а в тот момент, когда Альберих лишается кольца, все герои вдруг выбегают на сцену, словно разбуженные посреди ночи.

В финале, конечно, не будет никакой Валгаллы, а весь кортеж с ужасом вернется в загаженный холл с пересохшим фонтаном - Рейном, и в отчаянии все разбредутся по своим комнатам.

Заигрались в солдатики

У Кристофа Нела пространство разомкнуто, и даже есть небо с луной, как есть странный, напоминающий советскую гостиницу дом Хундинга и обшарпанный больничный морг, в который слетаются валькирии. Но и здесь владыка мира Вотан (Мэтью Бест) весьма слаб душой и телом. Им вертят все - и властная, но сексуальная супруга (Фрику феноменально спела и сыграла афроамериканка Тичиниа Воан), и воинствующая дочь-подросток. В этом сезоне на роль Брунгильды ввелась Эвелин Херлециус, и от ее участия постановка "заиграла" ярче, поскольку было не так трудно поверить в подростковую хрупкость этой героини.

Сам же Вотан играет гипсовыми солдатиками, в которых превращаются смертные герои, попав в его Валгаллу. К сожалению, игрушечной оказалась и режиссерская концепция. Накладные натуралистичные крылья расфуфыренных модниц-валькирий, слетевшихся к больничному моргу, светящаяся проекция меча Нотунга на унылые дээспэшные панели восточногерманского жилища Хундинга, как, впрочем, и стол со свечками вместо скалы с пожаром выглядели остроумной, но напрасной издевкой.

Зигфрид, деточка...

Вилер и Морабито каждый раз удивляют простотой своих решений: пересказанные вкратце, их "истории" выглядят чуть ли не убого. Но в спектакле, подробном до мелочей, отыгранном до полувзглядов, это все становится убедительным и значимым. "Зигфрид" - не исключение. Большинство сцен происходит в богом забытых местах - в этаком брошенном восточноевропейском городке, где оставшиеся жители ютятся в каменных трущобах, бывших некогда каптерками, больницами, огороженными территориями секретных заводов.

Самая неожиданная пара: прозябающий мелкий чинуша Миме (Хайнц Герих), выколачивающий ритм лейтмотива не молотом по наковальне, а ножичком по алюминиевой кастрюльке с картошкой, и огромный бородатый и длинноволосый увалень Зигфрид (Джон Фридрих Вест) с умом, непосредственностью и истеричностью пятилетнего мальчика.

Ни в одном другом "Зигфриде" с такой точностью не отыграны взаимная смертельная ненависть и вынужденная терпимость двух героев. И даже когда оставшийся в одиночестве Миме начинает мастурбировать, представляя себя властелином кольца, это выглядит оправданным.

Страшно и сильно поставлена сцена Вотана (Вольфганг Шене) и Эрды (Хелен Ранада). Вотан (здесь уже его называют Странником) - стареющий хлыщ в кожаной куртке, кепке и джинсах - навещает странную, больничного вида комнату с душем в углу, где в полусне существует неухоженная, но все еще женственная богиня Земли Эрда. А вдоль стены напоминаниями об их общих дочках-валькириях стоят восемь пустых детских яслей. Обломки же девятых, принадлежащих наказанной Брунгильде, валяются на полу немым укором.

И только финальная сцена встречи Зигфрида и Брунгильды (Элизабет Бирн) вырвана из этих сталкерских лабиринтов. Стерильно чистая дорогая спальня со светящимся полом, уборной, зеркалами и умывальниками в бело-салатовой гамме и впрямь выглядит заколдованно и волшебно. Заканчивается все трогательным и игривым перетягиванием одеяла, в котором кокетливая дева-богатырша сдается на милость оробевшего победителя.

Горим, не горим?

Вечно воюющий с "Вагнером для буржуев" Петер Конвичный высмеял старинные постановочные традиции. Реальные скалы стали фотообоями с бидермайеровским горным пейзажем, пожар - шуршащим серебряным дождичком. На домохозяйке Брунгильде (Луана де Вол) розовая кофточка, однако же ее корпулентная сестрица-валькирия (Тичиниа Воан), конечно, прилетает к ней сверху, в куче осыпающихся перьев, на двух страховочных тросах и в полной боевой амуниции.

Как всегда у Конвичного, ради двух сильных сцен в жертву сарказму и гэгам бросается большая часть сюжета. Но в ремесле режиссеру не откажешь, поэтому зал охает, когда Зигфрид (Альберт Боннема), прикинувшись Гунтером, силой уводит обескураженную и подавленную Брунгильду. Оскорбленная валькирия прямо в юбке стягивает с себя трусы до лодыжек и идет в них, как в кандалах, вслед за явно смущенным похитителем.

Но когда дело дошло до финального монолога Брунгильды у погребального костра Зигфрида, режиссер, пусть и не без изящества, расписался в собственном банкротстве. Выйдя на сцену в красном деловом костюме, Брунгильда кого жестами, кого взглядами спровадила со сцены, подняв и ласково указав на кулису даже мертвому Зигфриду. В зале включили свет и самый пронзительный и расставляющий все точки над "i" монолог стал выглядеть так, словно это был доклад на конференции или политическое выступление. Вместо пожара зрители пялились на серый экран, по которому скучными титрами побежали вагнеровские ремарки о вспыхнувшей Валгалле, о бросающейся в костер Брунгильде и ликующих дочерях Рейна, которым наконец вернули злополучное кольцо.