Превысили "Норму"
По каким же неисповедимым законам к нам завозят оперный "дефицит". Прошлый сезон напоминал советский заказ: гречка, сгущенка, красная икра и салями - только теперь все импортное и залежалое. И все же странно еще в августе было вдруг увидеть афиши "Новой оперы", дерзко возвещавшие о том, что вскорости этот театр обзаведется "Нормой" в постановке Йосси Вилера и Серджио Морабито.
Зачем Москве, до сих пор грезящей пением Кабалье в "Норме" образца 1974 года, этот спорный и очень немецкий спектакль? На какие силы рассчитывала не оправившаяся от кризиса "Новая опера", замахиваясь на одну из самых сложных опер эпохи бельканто? Похоже, все это не очень волновало инициаторов проекта.
Про что поставили "Норму" в Штуттгарте, было довольно понятно. Друиды и своим храмом, и хорошо уложенными кудрями на девичьих головах, и радиопередатчиком более всего походили на участников Сопротивления в оккупированном Париже. Поллион щеголял в длинном кожаном плаще с намеком на "наци". Норма была этакой немолодой Джоан Кроуфорд в простом черном платье, но с полным порядком на голове, а ее юная соперница Адальджиза - конечно, белокурой и барбиподобной старлеткой. Вся история со жречеством - полная ахинея, давно потерявшая всякий смысл. Ничего святого у этих друидов не осталось - одни моральные устои, которые только и надо, что преступить. Женщина-жрица разгуливала по христианскому алтарю в костюме католического священника и отрезала серпом омелу, которая произрастала из мумии на больничной каталке. А знаменитая Casta diva превратилась в этакий классический жупел из передачи "По заявкам радиослушателей". Куда важнее то, что творилось с Нормой во время стретты, когда она забывалась и вслух вспоминала о том, как сладко начинался ее роман с Поллионом.
Только бытовая мелодрама, ужесточенная осадным положением и волновала постановщиков: брошенные дети, горечь прошедшей любви, бурные выяснения отношений с револьверами и швырянием ботинка - все это было прописано в штуттгартском варианте с немецкой дотошностью. Вот только согласиться с тем, что можно так запросто девальвировать весь беллиниевский трепет перед священной рощей, обетом целомудрия и божественной справедливостью, я никогда не смогу. Слишком уж поперек. Зачем же тогда финальная жертва, зачем костер?
Но в оригинальной штуттгартской версии все же не было ни той оглушительной неуклюжести, ни той вульгарности, которой моментально оброс московский спектакль, несмотря на три месяца репетиций с режиссерами-постановщиками.
Да и не мог не обрасти, потому что актерски невоспитанные певцы едва могли справиться со сложным рисунком роли, а все мелкие эмоции моментально подменяли характерным оперным шаржем. Получалось: "Людк, а Людк, я ж ей усю душу, а енто ж она - раазлучница-а-а-а". Да и петь Беллини хотя бы вполовину так хорошо, как это делают в Штуттгарте, у нас пока еще не могут. Неплохо звучавший Николай Черепанов (Поллион) "сьел" все высокие ноты в своей арии (а там ведь верхнее "до"), Татьяна Печникова в роли Нормы испытывала такие сложности, что ее временами было физически трудно слушать. Наталья Креслина в партии Адальджизы звучала профессиональнее своих коллег, но зато оказалась слабее всех с актерской точки зрения.
Была надежда, что у молодого и безусловно талантливого Феликса Коробова достанет азарта и энергии вдохнуть жизнь в умирающий оркестр "Новой оперы", но, увы. При всех попытках за счет темпов и crescendo "замазать" шарманный звук, неряшливые вступления и бесконечные киксы, все это было на редкость хорошо слышно.
"Хватит уже собирать мусор со всей Европы", - отрезала одна фрондирующая зрительница, поднимаясь со своего кресла и демонстративно уходя посреди поклонов. И поди докажи ей, что не мусор это вовсе, а всего лишь перепутанный заказ.