Такие больше не растут

В Москве закончились организованные "Золотой маской" гастроли питерского МДТ. Попросту говоря - театра Льва Додина. Это, что и говорить, была акция. Пересмотреть в сжатые сроки едва ли не все важные спектакли мастера, то есть попытаться оценить не только его сегодняшнее настроение и профессиональный тонус, но путь, который он прошел, такое удается нечасто. С другими художниками, например с Петром Фоменко, подобной акции не вышло бы. Уже хотя бы потому, что ранние питерские спектакли этого прекрасного режиссера безвозвратно остались в прошлом. У Додина из всех могикан русского театра оказалась самая счастливая судьба, и он, конечно же, был сам кузнецом собственного счастья

Озвучить текст

Выделить главное

Вкл

Выкл

Он прочно, со знанием дела сколотил себе театр-дом, и среди постановок этого театра долгожителей оказалось не меньше, чем крепких и бодрых стариков среди обитателей горных сел. Возможность вновь посмотреть "Братьев и сестер" (1985) или "Бесов" (1991) - это ведь не просто радость. Это почти чудо. Так что, несмотря на унылое состояние русской сцены в целом, одним мы можем гордиться точно: лучший театр мира (если иметь в виду под словом "театр" единый творческий, административный и социальный организм) находится сейчас в России и называется он МДТ.

Из тех, кто видел все привезенные постановки прежде (а я принадлежу к числу этих счастливчиков), каждый, думаю, открыл для себя теперь какого-то нового Додина. У меня это открытие случилось на самом, пожалуй, спорном и преданном в свое время анафеме спектакле маэстро "Клаустрофобия" (1995). Что только не говорили и не писали об этом театральном сочинении - холодная конъюнктура, начало конца выдающегося мастера. Как только не причитали: человек, ставивший когда-то гражданственную, эпическую, берущую за душу прозу Федора Абрамова, обратился вдруг к пустому пересмешнику Владимиру Сорокину. Сейчас все предстало - для меня во всяком случае - в совершенно ином свете.

Конъюнктура, если она и была (а была ли она - ведь спектакль этот, якобы сделанный для западного потребителя, совсем нечасто ездил на гастроли), то уж точно за истекшие годы испарилась. В сухом остатке мы получили очень специфический, не похожий на прежнего Додина театральный стиль, и вдруг выяснилось, что худрук МДТ в середине девяностых предвосхитил все то, что проходит сейчас русский театр. Он ведь первый попытался иметь дело с современными (не только по времени написания, но и по глубинному мироощущению) текстами - чуждыми, казалось бы, и ему лично, и самому существу нашего театра. Он не отверг эти тексты с ходу, а попытался освоить их, и вдруг ясно осознал, что подход, который был использован им в спектаклях по Достоевскому, Абрамову или Чехову, тут решительно не годится. Что соц-арт, поп-арт, постмодернистский стеб предполагают совсем иные вещи - не поиск зерна роли, а активную работу с массовкой, не копание в биографии героев, а точно найденный пластический рисунок. Понял и выстроил свой спектакль не по законам психологического театра и даже вообще не по законам театра, а скорее по законам современного танца. Тут даже действие разворачивается вопреки сюжету (сюжетам) в ослепительно белом балетном классе, а артисты большую часть времени проводят у станка.

Именно этот, изруганный в пух и прах, спектакль мастера предвосхитил развитие театрального языка на многие годы вперед. Кирилл Серебренников, Нина Чусова, Ольга Субботина и еще многие, многие представители новой режиссуры вышли, вероятно, сами того не осознавая, именно из этой шинели. Стоит, однако, учесть, что в умении работать с массовкой и выстраивать театральную партитуру Додину в России нет равных. Ритм выверен у него по секундам. Мизансцены уточнены до сантиметра. Он как никто знает, где пьяно должно смениться крещендо, престо - анданте, легато - стокатто, и в какой момент солисты - уступить место статистам. Эта техника доведена у Додина до совершенства, а труппа МДТ подчиняется своему режиссеру, как хороший оркестр дирижерской палочке. Так что, глядя "Клаустрофобию", вдруг ясно понимаешь, что это не просто начало новой театральной истории, это одновременно и ее вершина.

Ни один из представителей нового театрального поколения (включая самых талантливых из них) все же не обладает той мощной, всепокоряющей энергией, которая чувствуется в Додине. И дело не в отсутствии таланта. Есть у Генрика Ибсена ранняя и очень интересная пьеса "Борьба за престол". Можно быть умным, смелым, красивым, утверждает в этой пьесе знаменитый норвежец, но этого недостаточно, чтобы стать королем. Для того чтобы стать королем, надо быть сделанным из того дерева, из которого делают королей. Так вот новые режиссеры сделаны совсем не из того дерева, из которого делают великих режиссеров и из которого сделан Додин. Такие деревья в нашем театральном лесу, боюсь, уже просто не растут.