Покушение на радиостанцию № 3
Покушение на радиостанцию № 3
2011-03-17T14:12:06+03:00
2011-03-17T14:12:06+03:00
Партийный переулок, д. 1, к. 57, с. 3
115093
Москва, Россия
info@iz.ru
Анекдот брежневских времен. Огромная лужа, посередине лежит пьяный, с краю стоит милиционер. Пьяный приподнимается: "Говорит "Голос Америки", передаем интервью с академиком Сахаровым!" Милиционер смотрит на него, на лужу - топать по грязи неохота. Набирает полные легкие воздуха и с забытым ныне подвывом: "У-у-у-у-у..." "Глушилки" были одним из знаков советской эпохи. "Клеветников" слушали папы и сыновья, партработники и работяги, прорабы и офицеры, студенты и диссиденты... И вся великая и могучая тихо матюкалась, когда в самом интересном месте начиналось: "У-у-у..." В 1962 году минский студент Сергей ХАНЖЕНКОВ задумал невероятное: взорвать радиостанцию № 3 - объект, производивший глушение...
0
Анекдот брежневских времен. Огромная лужа, посередине лежит пьяный, с краю стоит милиционер. Пьяный приподнимается: "Говорит "Голос Америки", передаем интервью с академиком Сахаровым!" Милиционер смотрит на него, на лужу - топать по грязи неохота. Набирает полные легкие воздуха и с забытым ныне подвывом: "У-у-у-у-у..."
"Глушилки" были одним из знаков советской эпохи. "Клеветников" слушали папы и сыновья, партработники и работяги, прорабы и офицеры, студенты и диссиденты... И вся великая и могучая тихо матюкалась, когда в самом интересном месте начиналось: "У-у-у..." Неумолимый голос родины давил вкрадчивые "голоса" Запада.
Покушение на радиостанцию № 3
В 1962 году минский студент Сергей ХАНЖЕНКОВ задумал невероятное: взорвать радиостанцию № 3 - объект, производивший глушение. Получил за это десять лет лагерей. Сегодня по просьбе "Известий" Сергей Николаевич вспоминает...
"Я вырос на Колыме"
- Из обвинительного заключения: "Расследованием установлено, что Ханженков, систематически прослушивая с 1958 года антисоветские передачи зарубежных радиостанций, попал под влияние буржуазной идеологии..."
- Мне не надо было "попадать под влияние", я "под влиянием" вырос. Это их объяснение: наслушался - пошел взрывать. Не может же нормальный человек так не любить советскую власть! Но поймите, корни всего, что случилось, - не в "голосах" и не в "глушилках". Тут говорить надо про время и про судьбу - мою и моей семьи.
Я родился в 1942-м на Колыме. Лагерные края - понятно, какие разговоры с детства слышал. Отца посадили в 1935-м. Мать из семьи "политических" со стажем: ее отец, мой дед, был эсером, на Соловки попал еще в 29-м.
В 1955 году мы с Колымы уехали. Работу отец нашел в Минске, здесь и поселились. Он по специальности инженер-автодорожник, я тоже поступил на автодорожный в Белорусский политехнический институт, но учеба была на втором плане... Вы представьте то время: ХХ съезд, споры, Сталин, Берия, рассказы бывших заключенных, "Один день Ивана Денисовича", жажда нового... Живи наша семья в Москве, я бы оказался среди молодежи, которая читала стихи у памятника Маяковскому, - ядро будущего диссидентского движения. Но в Минске "площади Маяковского" не было.
"Чисто демонстративный акт"
- Конечно же я слушал западные радиостанции: "Голос Америки", Би-би-си, "Немецкую волну", "Освобождение" - так тогда называлось "Радио "Свобода". Ламповый приемник - большой такой ящик! - ночью, на кухне сидишь, слушаешь... И идет это навязчивое глушение, которое бесило, - да какое они право имеют глушить! Причем я ведь знал - слушают все! Однако относятся к глушению безразлично, словно к природному явлению. Идет дождь... глушат "голоса"... ничего не поделаешь... надо приноравливаться... Но это же неправильно!
Собственно, так и возникла мысль - взорвать "глушилку"! Боже упаси, никакой крови! Чисто демонстративный акт. Просто однажды вечером тысячи людей привычно включат приемники - а эфир будет чистым. Обязательно пойдут разговоры: взорвали "глушитель"! А что такое "глушитель"? Зачем он вообще нужен? И народ встрепенется... Так примерно виделось.
Дальше заработала мысль: я учусь в политехническом. Воинская специальность - сапер. Нас учили взрывать. Все реально!
- Но надо было знать, где "глушилка" находится!
- А я знал - в том-то все дело. В центре Минска, во дворе одного из домов на пересечении нынешних проспекта Скорины и улицы Козлова стояли две металлические мачты. Одну сейчас убрали, а вторая до сих пор цела, используется для каких-то радиотехнических функций. Когда мы в Минск приехали, в этом доме поначалу снимали комнату. Я запомнил: вселяемся, раскладываем вещи, а за окном в темноте святятся красными огоньками эти самые мачты. Спрашиваю у хозяйки: что это? Она махнула рукой: "Ай, глушитель!" "Глушитель" - так их все звали. Может, объект и считался секретным, но любая местная бабуся рассказала бы вам, что это и для чего.
"Ядро антисоветской организации"
- Нас было три человека - я, Виктор Х., Георгий С. Плюс такой К. - но про него особый разговор. (Сергей Николаевич назвал фамилии, но мы решили их не приводить - дело давнее, неизвестно, как сейчас относятся к нему эти люди; кроме того, роль К. оказалась специфической. - "Известия"). Виктор - мой однокурсник. Георгий появился позже, человек бывалый, уже посидел по уголовной статье, власть после зоны ненавидел. А К. - мой школьный друг. Все настроены были резко антисоветски. Идею мою поддержали. Возникло то, что потом на суде назвали "ядром антисоветской организации". Дальше "ядра", правда, дело не пошло.
- "Ханженков начиная с весны 1962 года и до осени этого же года, изучая расположение объектов радиостанции № 3, неоднократно проникал на ее территорию и произвел необходимые измерения, на основании которых составил схематический и масштабный планы расположения объектов радиостанции и окружающих ее строений, а также рассчитал количество взрывчатого вещества, необходимого для подрыва радиостанции..."
- Тут все верно. Правда, через забор "глушителя" я лазал только раз, измерял диаметр опор. Действительно для того, чтобы рассчитать заряд. И план местности составил - это правда. Нам же надо было повалить мачты так, чтобы они, падая, не задели ближайшие дома. Вот и нарисовал для себя схему: где какое строение, откуда докуда сколько метров.
Теперь предстояло достать взрывчатку. Виктор вспомнил, что после войны возле их деревни проводилось разминирование и все, что саперы находили, они не взрывали, а просто сваливали в лесу в ямы. Мы поехали, одну такую яму раскопали. Нашли несколько старых снарядов. Из них надо было извлечь взрывчатку. Пилили снаряды на заднем дворе за хатой. Потом выковыривали тол...
- Опасно же!
- Знаете, я примерно представлял, как эту операцию проделать с минимальным риском (по крайней мере, нам риск казался минимальным). Военную подготовку все-таки проходили. Я знал, что можно со снарядом делать, что нельзя, какие детали ни в коем случае не задевать... Так или иначе - обошлось.
- "Одновременно с подрывом радиостанции № 3 Ханженков, Х. и С. готовились к изготовлению и распространению антисоветских листовок, для чего обсуждали способы изготовления листовок, вопрос о приобретении пишущей машинки и приобрели 5 кг 840 граммов типографского шрифта..."
- Да, возникла и такая идея: после взрыва разбросать по почтовым ящикам разъяснение - почему это сделано. Думали написать короткий текст, как-то его размножить. Действительно, сначала хотели купить машинку. А потом неожиданно у младшего брата (совсем мальчишки) я увидел типографские литерки. "Где взял?" Выяснилось: неподалеку типография, отработанный шрифт там выкидывается на свалку. У местных пацанов забава - собирать его. Я у брата литерки забрал и попросил, чтобы он и у всех дворовых приятелей собрал. Вышло несколько килограммов. Потом, во время следствия, в КГБ каждую буковку пропечатали, доказывая, что шрифт был в рабочем состоянии.
- Но чтобы что-то напечатать нужны еще краска, бумага, станок какой-нибудь...
- Об этом еще не думали. С другой стороны - нам ведь не массовый тираж требовался. Несколько десятков листовок, как-нибудь управиться можно. Все казалось - не надо торопиться, лучше тщательнее подготовиться, время есть. Текст еще и не составляли. Но в КГБ, видимо, решили: пора брать, доказательств хватает.
- То есть КГБ про вас знал?
- С самого начала.
"Он на следующий день побежал в КГБ"
- Нас сдал К. Потом выяснилось: чуть ли не на следующий день после того, как я свою идею высказал, побежал в КГБ. Когда я это понял - многое стало на свои места. Ведь масса вещей казались случайными, глупыми. А это просто КГБ нам через него подкидывал всякие "обманки-ловушки", чтобы мы поглубже завязли.
Например, К. вдруг предлагал: надо связаться с иностранцами. Все просто. Выйдем на трассу Минск-Москва, как увидим иностранную машину (в 62-м году иностранные машины, сами понимаете, были редкостью), проголосуем, подсядем, расскажем про нас и что-нибудь (что - неясно) иностранцу передадим. Я, понятно, отказался: во-первых глупость чистой воды, во-вторых - зачем нам иностранцы? Глушилки - наша беда, нам с ними разбираться. Потом К. уходит в армию, но вскоре появляется в Минске - якобы в отпуск. Говорит: давайте достанем оружие. Зачем? "Ну как вы не понимаете! После взрыва придется разбегаться, скрываться, "пушки" не помешают! Наша часть в Риге оружейный склад охраняет, я знаю, как туда забраться". Не то чтобы я мечтал от кого-то отстреливаться, но... В двадцать лет оружие любому парню втайне хочется иметь. Хорошо, давай попробуем. Даже в Ригу собрались ехать. Вдруг К. опять появляется в Минске, объясняет, что его направили сюда в военное училище, потому все срывается. На самом деле, видимо, в КГБ сообразили: они - белорусский комитет - нашу "группу" ведут, разрабатывают, а тут в Риге нас возьмут с поличным - и вся слава достанется латышам!
"Откройте чемоданчик!"
- А потом наступил момент, когда там решили больше не тянуть.
Ситуация была такая. Вот мы, вот шрифт, вот тол - он хранился у меня в подвале. (Поверьте: будущих офицеров-саперов со взрывчаткой обращаться учили, я знал, что опасности тол не представляет; если честно, вообще не уверен, что он был в боепригодном состоянии - эти снаряды столько лет в земле лежали!) Взрыватели мы еще не изготовили. Кроме того, у нас оставался один нераспиленный снаряд, который мы привезли в Минск и спрятали на кладбище.
Тем временем в институте начинается практика, буквально через день мне на нее уезжать. К. говорит: "Ну вот, опять дело затягивается. Привези ты завтра этот снаряд ко мне (его училище располагалось за городом), я его сам спрячу, потом в лесу распилю". Что ж, логично.
Назавтра в автобусе со снарядом в чемоданчике меня и взяли.
- А вам не кажется, что лезть со снарядом в автобус...
- Сейчас понимаю - опасная глупость. Но тогда... Понимаете, я этот снаряд уже столько раз таскал, прятал-перепрятывал - прямо сроднился с ним. В общем, в автобусе рядом со мной усаживается молодой человек и: "Простите, это ваш чемоданчик?" - "Мой". - "Я из милиции, у нас в отделении сидит потерпевший, у которого украли точно такой же. Давайте выйдем и проедем туда". Понял ли я, что попался? Пожалуй, да. Но на что-то еще надеялся. Выходим (их оказалось двое), мгновенно подлетает машина. В отделении какой-то человек, якобы потерпевший: "Да, мой чемоданчик". Молодые люди - мне: "Откройте, пожалуйста!" Открываю. Снаряд. Они сразу: "Это не по нашей части. Звоним в КГБ".
* * *
Вот, собственно, и все. Дальше в судьбе Сергея Николаевича Ханженкова - тюрьма, следствие, лагерь... По делу "подрывников" работала целая бригада следователей. Он усмехается: такое чувство, что белорусский КГБ впервые за много лет имел дело с настоящими, а не дутыми антисоветчиками, которые реально собирались что-то совершить, - и очень обрадовался. Никакого хамства, никаких зверств, обращение только на "вы", по имени-отчеству - прямо облизывали, боясь, что из-за какой-нибудь глупости дело не удастся довести до конца. Один следователь как-то бросил: "Советская власть для вас... а вы..." Ханженков после этого перестал отвечать на вопросы. Так того следователя назавтра сменили.
Сегодня кто-то скажет: "Оставим идеологию. Одно то, что эти парни возились со взрывчаткой, представляло опасность для окружающих". Только ведь и КГБ в этой истории не белый и пушистый. Ханженков хранил тол в подвале? Но ведь органы про это наверняка знали (К. информировал обо всем). Опасно, когда человек со снарядом в чемоданчике садится в автобус? Однако ему ведь дали в него сесть, не арестовали раньше, на остановке, на кладбище - разыгрывали сцену! Рисковые игры...
Сергей Ханженков был признан организатором и руководителем антисоветской организации, обвинялся в попытке совершить диверсию, а также в антисоветской агитации и пропаганде. Получил десять лет строгого режима. С. тоже дали десять (вторая судимость!), Х.- восемь. В лагере они написали заявление о помиловании и вышли через пять лет. Ханженков о помиловании не просил, в содеянном (замысленном) раскаиваться не собирался, так что его отношения с бывшими товарищами разорвались. Где они сейчас - не знает. Сдавший всех К. на скамью подсудимых не попал, проходил по делу свидетелем.
Срок Ханженков отбыл от звонка до звонка. Сидел в Мордовии со всеми знаменитыми диссидентами, про которых сквозь непресеченный им гул глушилок годами говорили советскому народу "голоса" - Синявский, Даниэль, Галансков, Кузнецов, Гинзбург... Про него рассказывал западным журналистам Солженицын: "Вспоминается судьба Сергей Ханженкова, отсидевшего (...) за попытку - или даже намерение - взорвать глушитель в Минске. А ведь исходя из общечеловеческих ценностей нельзя понять этого преступника иначе как борца за всеобщий мир". Выйдя на волю, вернулся в Минск, тихо работал инженером, хотя с диссидентской средой не порывал и продолжал находиться "под колпаком". Сейчас на пенсии. От нынешней белорусской оппозиции держится вдалеке - он против разрыва Белоруссии и России, да и не забыл, что на заре перестройки лидер Белорусского народного фронта Зенон Позняк бросил в его адрес: "Террористов нам не надо!" Не реабилитирован и просить о реабилитации не собирается, поскольку по-прежнему убежден в правоте того, что собирался совершить:
- Советская власть рухнула и признана преступной. Глушить перестали. Значит, это я оказался прав. Значит это я их должен реабилитировать.
Владимир МАТУСЕВИЧ, директор русской службы "Радио "Свобода" в 1987-1992 гг.:
Советскому Союзу глушение передач обходилось в три раза дороже, чем Западу - организация вещания
- "Свободу" глушили всегда. Были периоды, когда от этой опеки освобождались Би-би-си или "Голос Америки" (например, во время Московской Олимпиады), но нам поблажек не делали. Как на "Свободе" глушение воспринимали? Да никак. Одно из правил игры. На войне, как на войне. Просто надо было думать, что глушению противопоставить. Например, считалось, что женские голоса сквозь гул и треск слышатся лучше. Потому, если приходилось выбирать, кому читать текст - мужчине или женщине, - предпочтение отдавалось женщине. Существовали серьезные требования к дикции выступающих, говорить следовало четко, не торопясь. Наиболее значимые передачи повторялись по шесть, а то и восемь раз в сутки. Несколько раз перед микрофоном выступали наши инженеры, рассказывали, как изготовить всякие антенны, облегчающие прием, но потом от таких программ отказались: технарь, если надо, сам сообразит, а остальным сколько ни объясняй, все равно напутают. В течение суток, мы знали, бывает примерно два часа, когда глушение прекращается (видимо, писался радиоперехват), однако когда именно такой "золотой момент" выпадет - никто не знал, системы не было. Где, когда, в каких районах СССР глушение интенсивнее, где слабее - эта информация отслеживалась, добывалась по крупицам (от перебежчиков, от командировочных), но мне трудно судить, имела ли она реальное применение. А еще нам на всяких совещаниях часто повторяли: Советскому Союзу глушение передач обходится в три раза дороже, чем Западу - организация вещания. Кто именно это высчитал - не знаю, но и опровержений никогда не слышал.
Глушить "Свободу" перестали в 1988-м, позже всех. Мы боялись этого момента, потому что исчезала "прелесть запретного плода". Наступало время миллионных газетных и журнальных тиражей, на советском телевидении появились "Взгляд" и "До и после полуночи". Но удивительно - именно тогда "Свобода" достигла пика популярности. Например, по данным социолога Кисельмана, в 1992 году нас слушало до 40 процентов населения Ленинграда - фантастическая цифра! Публикации про нас в тогдашней прессе даже вспоминать неудобно: "Радио "Свобода" - солнце истины!" Я это объясняю так: люди убедились - то, о чем мы говорили, что объявлялось "антисоветской пропагандой", оказалось правдой. И уровень доверия резко вырос.
Уходить надо вовремя. Если бы "Свобода" прекратила вещание тогда - это было бы достойным завершением ее истории. Потому что сегодняшнее существование станции - дело, на мой взгляд, бессмысленное. Времена изменились, дважды в одну реку не ступишь.
"Колбаски" крепились на растяжках на крышах городских многоэтажек
Решение о постоянном глушении зарубежных пропагандистских радиостанций было принято в 1949 году и было сугубо политическим. Кроме СССР постоянным глушением "врага" занимались гитлеровская Германия и, по некоторым сведениям, франкистская Испания.
Руководство страны шло на огромные экономические затраты. Территорию СССР охватила специальная сеть передатчиков помех . Ее развертывание само по себе потребовало больших капитальных вложений, эксплуатационные расходы также были весьма значительны. Однако специалисты, которых "Известия" опрашивали, с осторожностью отнеслись к тезису, что "глушение было в три раза дороже вещания" - по каким методикам считать?
Отдельной сложной технической задачей стало создание оборудования "сети глушения" и ее оптимизация. Представьте: та же "Свобода" ведет передачу по-русски, потом меняет частоту и начинает программу, например, на татарском языке, а через два часа - на новой частоте по-узбекски. Следовательно, сеть должна была управляться таким образом, чтобы каждый из ее разбросанных по огромной стране передатчиков включался на соответствующей частоте в нужном месте и в нужное время. Не случайно среди разработчиков сети - имена крупнейших отечественных радиоинженеров.
При этом стопроцентного глушения "голосов" добиться было невозможно, так как уровни полезных сигналов той или иной вещательной станции (в нашем случае - доходящего до слушателя текста) временами могли превышать мощности станции, создающей помехи. На практике это означало, что за время, скажем, получасовой передачи, как правило, минут десять-пятнадцать удавалось что-то разобрать.
Методы глушения были различны. Иногда в эфир просто передавался шум, иногда для создания помех использовалась частотная модуляция. Поэтому глушащий звук получался разный: гул, треск... Самое неприятное для слушателя - когда записывалась идущая передача и выдавалась в эфир с задержкой на полсекунды. Слова накладывались на слова, возникала абсолютная какофония, разобрать что-то становилось абсолютно невозможно.
Процесс глушения иногда прерывался на час-другой. По словам тех же опрошенных нами специалистов, связано это было не с осуществлением радиоперехвата, а с чисто техническими причинами: подстройкой аппаратуры, профилактикой оборудования...
Неприятным следствием работы сети глушения было и то, что помехи, создаваемые ее передатчиками, распространялись на большие расстояния и мешали приему национальных вещательных программ в других странах.
Внешне антенны передатчиков глушения могли быть различны, наиболее типичная - цилиндр из проводов величиной метров в 5-6 (на профессиональном жаргоне - "колбаски"). Они крепились на растяжках на крышах городских многоэтажек (в Москве, например, в районе Белорусского вокзала) или просто развешивались на мачтах ближайшего антенного поля.
"Было гнусное время, и мне приходилось заниматься гнусным делом"
Так сказал "Известиям" один из радиоинженеров, непосредственно занимавшийся глушением. Он был недоволен тем, что мы его отыскали, категорически попросил не упоминать имени и наотрез отказался что-либо вспоминать.
Нам, однако, кажется, что время было как время, со своим хорошим и плохим. А другого прошлого у нас все равно нет.
"Глушилки" были одним из знаков советской эпохи. "Клеветников" слушали папы и сыновья, партработники и работяги, прорабы и офицеры, студенты и диссиденты... И вся великая и могучая тихо матюкалась, когда в самом интересном месте начиналось: "У-у-у..." Неумолимый голос родины давил вкрадчивые "голоса" Запада.
Покушение на радиостанцию № 3
В 1962 году минский студент Сергей ХАНЖЕНКОВ задумал невероятное: взорвать радиостанцию № 3 - объект, производивший глушение. Получил за это десять лет лагерей. Сегодня по просьбе "Известий" Сергей Николаевич вспоминает...
"Я вырос на Колыме"
- Из обвинительного заключения: "Расследованием установлено, что Ханженков, систематически прослушивая с 1958 года антисоветские передачи зарубежных радиостанций, попал под влияние буржуазной идеологии..."
- Мне не надо было "попадать под влияние", я "под влиянием" вырос. Это их объяснение: наслушался - пошел взрывать. Не может же нормальный человек так не любить советскую власть! Но поймите, корни всего, что случилось, - не в "голосах" и не в "глушилках". Тут говорить надо про время и про судьбу - мою и моей семьи.
Я родился в 1942-м на Колыме. Лагерные края - понятно, какие разговоры с детства слышал. Отца посадили в 1935-м. Мать из семьи "политических" со стажем: ее отец, мой дед, был эсером, на Соловки попал еще в 29-м.
В 1955 году мы с Колымы уехали. Работу отец нашел в Минске, здесь и поселились. Он по специальности инженер-автодорожник, я тоже поступил на автодорожный в Белорусский политехнический институт, но учеба была на втором плане... Вы представьте то время: ХХ съезд, споры, Сталин, Берия, рассказы бывших заключенных, "Один день Ивана Денисовича", жажда нового... Живи наша семья в Москве, я бы оказался среди молодежи, которая читала стихи у памятника Маяковскому, - ядро будущего диссидентского движения. Но в Минске "площади Маяковского" не было.
"Чисто демонстративный акт"
- Конечно же я слушал западные радиостанции: "Голос Америки", Би-би-си, "Немецкую волну", "Освобождение" - так тогда называлось "Радио "Свобода". Ламповый приемник - большой такой ящик! - ночью, на кухне сидишь, слушаешь... И идет это навязчивое глушение, которое бесило, - да какое они право имеют глушить! Причем я ведь знал - слушают все! Однако относятся к глушению безразлично, словно к природному явлению. Идет дождь... глушат "голоса"... ничего не поделаешь... надо приноравливаться... Но это же неправильно!
Собственно, так и возникла мысль - взорвать "глушилку"! Боже упаси, никакой крови! Чисто демонстративный акт. Просто однажды вечером тысячи людей привычно включат приемники - а эфир будет чистым. Обязательно пойдут разговоры: взорвали "глушитель"! А что такое "глушитель"? Зачем он вообще нужен? И народ встрепенется... Так примерно виделось.
Дальше заработала мысль: я учусь в политехническом. Воинская специальность - сапер. Нас учили взрывать. Все реально!
- Но надо было знать, где "глушилка" находится!
- А я знал - в том-то все дело. В центре Минска, во дворе одного из домов на пересечении нынешних проспекта Скорины и улицы Козлова стояли две металлические мачты. Одну сейчас убрали, а вторая до сих пор цела, используется для каких-то радиотехнических функций. Когда мы в Минск приехали, в этом доме поначалу снимали комнату. Я запомнил: вселяемся, раскладываем вещи, а за окном в темноте святятся красными огоньками эти самые мачты. Спрашиваю у хозяйки: что это? Она махнула рукой: "Ай, глушитель!" "Глушитель" - так их все звали. Может, объект и считался секретным, но любая местная бабуся рассказала бы вам, что это и для чего.
"Ядро антисоветской организации"
- Нас было три человека - я, Виктор Х., Георгий С. Плюс такой К. - но про него особый разговор. (Сергей Николаевич назвал фамилии, но мы решили их не приводить - дело давнее, неизвестно, как сейчас относятся к нему эти люди; кроме того, роль К. оказалась специфической. - "Известия"). Виктор - мой однокурсник. Георгий появился позже, человек бывалый, уже посидел по уголовной статье, власть после зоны ненавидел. А К. - мой школьный друг. Все настроены были резко антисоветски. Идею мою поддержали. Возникло то, что потом на суде назвали "ядром антисоветской организации". Дальше "ядра", правда, дело не пошло.
- "Ханженков начиная с весны 1962 года и до осени этого же года, изучая расположение объектов радиостанции № 3, неоднократно проникал на ее территорию и произвел необходимые измерения, на основании которых составил схематический и масштабный планы расположения объектов радиостанции и окружающих ее строений, а также рассчитал количество взрывчатого вещества, необходимого для подрыва радиостанции..."
- Тут все верно. Правда, через забор "глушителя" я лазал только раз, измерял диаметр опор. Действительно для того, чтобы рассчитать заряд. И план местности составил - это правда. Нам же надо было повалить мачты так, чтобы они, падая, не задели ближайшие дома. Вот и нарисовал для себя схему: где какое строение, откуда докуда сколько метров.
Теперь предстояло достать взрывчатку. Виктор вспомнил, что после войны возле их деревни проводилось разминирование и все, что саперы находили, они не взрывали, а просто сваливали в лесу в ямы. Мы поехали, одну такую яму раскопали. Нашли несколько старых снарядов. Из них надо было извлечь взрывчатку. Пилили снаряды на заднем дворе за хатой. Потом выковыривали тол...
- Опасно же!
- Знаете, я примерно представлял, как эту операцию проделать с минимальным риском (по крайней мере, нам риск казался минимальным). Военную подготовку все-таки проходили. Я знал, что можно со снарядом делать, что нельзя, какие детали ни в коем случае не задевать... Так или иначе - обошлось.
- "Одновременно с подрывом радиостанции № 3 Ханженков, Х. и С. готовились к изготовлению и распространению антисоветских листовок, для чего обсуждали способы изготовления листовок, вопрос о приобретении пишущей машинки и приобрели 5 кг 840 граммов типографского шрифта..."
- Да, возникла и такая идея: после взрыва разбросать по почтовым ящикам разъяснение - почему это сделано. Думали написать короткий текст, как-то его размножить. Действительно, сначала хотели купить машинку. А потом неожиданно у младшего брата (совсем мальчишки) я увидел типографские литерки. "Где взял?" Выяснилось: неподалеку типография, отработанный шрифт там выкидывается на свалку. У местных пацанов забава - собирать его. Я у брата литерки забрал и попросил, чтобы он и у всех дворовых приятелей собрал. Вышло несколько килограммов. Потом, во время следствия, в КГБ каждую буковку пропечатали, доказывая, что шрифт был в рабочем состоянии.
- Но чтобы что-то напечатать нужны еще краска, бумага, станок какой-нибудь...
- Об этом еще не думали. С другой стороны - нам ведь не массовый тираж требовался. Несколько десятков листовок, как-нибудь управиться можно. Все казалось - не надо торопиться, лучше тщательнее подготовиться, время есть. Текст еще и не составляли. Но в КГБ, видимо, решили: пора брать, доказательств хватает.
- То есть КГБ про вас знал?
- С самого начала.
"Он на следующий день побежал в КГБ"
- Нас сдал К. Потом выяснилось: чуть ли не на следующий день после того, как я свою идею высказал, побежал в КГБ. Когда я это понял - многое стало на свои места. Ведь масса вещей казались случайными, глупыми. А это просто КГБ нам через него подкидывал всякие "обманки-ловушки", чтобы мы поглубже завязли.
Например, К. вдруг предлагал: надо связаться с иностранцами. Все просто. Выйдем на трассу Минск-Москва, как увидим иностранную машину (в 62-м году иностранные машины, сами понимаете, были редкостью), проголосуем, подсядем, расскажем про нас и что-нибудь (что - неясно) иностранцу передадим. Я, понятно, отказался: во-первых глупость чистой воды, во-вторых - зачем нам иностранцы? Глушилки - наша беда, нам с ними разбираться. Потом К. уходит в армию, но вскоре появляется в Минске - якобы в отпуск. Говорит: давайте достанем оружие. Зачем? "Ну как вы не понимаете! После взрыва придется разбегаться, скрываться, "пушки" не помешают! Наша часть в Риге оружейный склад охраняет, я знаю, как туда забраться". Не то чтобы я мечтал от кого-то отстреливаться, но... В двадцать лет оружие любому парню втайне хочется иметь. Хорошо, давай попробуем. Даже в Ригу собрались ехать. Вдруг К. опять появляется в Минске, объясняет, что его направили сюда в военное училище, потому все срывается. На самом деле, видимо, в КГБ сообразили: они - белорусский комитет - нашу "группу" ведут, разрабатывают, а тут в Риге нас возьмут с поличным - и вся слава достанется латышам!
"Откройте чемоданчик!"
- А потом наступил момент, когда там решили больше не тянуть.
Ситуация была такая. Вот мы, вот шрифт, вот тол - он хранился у меня в подвале. (Поверьте: будущих офицеров-саперов со взрывчаткой обращаться учили, я знал, что опасности тол не представляет; если честно, вообще не уверен, что он был в боепригодном состоянии - эти снаряды столько лет в земле лежали!) Взрыватели мы еще не изготовили. Кроме того, у нас оставался один нераспиленный снаряд, который мы привезли в Минск и спрятали на кладбище.
Тем временем в институте начинается практика, буквально через день мне на нее уезжать. К. говорит: "Ну вот, опять дело затягивается. Привези ты завтра этот снаряд ко мне (его училище располагалось за городом), я его сам спрячу, потом в лесу распилю". Что ж, логично.
Назавтра в автобусе со снарядом в чемоданчике меня и взяли.
- А вам не кажется, что лезть со снарядом в автобус...
- Сейчас понимаю - опасная глупость. Но тогда... Понимаете, я этот снаряд уже столько раз таскал, прятал-перепрятывал - прямо сроднился с ним. В общем, в автобусе рядом со мной усаживается молодой человек и: "Простите, это ваш чемоданчик?" - "Мой". - "Я из милиции, у нас в отделении сидит потерпевший, у которого украли точно такой же. Давайте выйдем и проедем туда". Понял ли я, что попался? Пожалуй, да. Но на что-то еще надеялся. Выходим (их оказалось двое), мгновенно подлетает машина. В отделении какой-то человек, якобы потерпевший: "Да, мой чемоданчик". Молодые люди - мне: "Откройте, пожалуйста!" Открываю. Снаряд. Они сразу: "Это не по нашей части. Звоним в КГБ".
* * *
Вот, собственно, и все. Дальше в судьбе Сергея Николаевича Ханженкова - тюрьма, следствие, лагерь... По делу "подрывников" работала целая бригада следователей. Он усмехается: такое чувство, что белорусский КГБ впервые за много лет имел дело с настоящими, а не дутыми антисоветчиками, которые реально собирались что-то совершить, - и очень обрадовался. Никакого хамства, никаких зверств, обращение только на "вы", по имени-отчеству - прямо облизывали, боясь, что из-за какой-нибудь глупости дело не удастся довести до конца. Один следователь как-то бросил: "Советская власть для вас... а вы..." Ханженков после этого перестал отвечать на вопросы. Так того следователя назавтра сменили.
Сегодня кто-то скажет: "Оставим идеологию. Одно то, что эти парни возились со взрывчаткой, представляло опасность для окружающих". Только ведь и КГБ в этой истории не белый и пушистый. Ханженков хранил тол в подвале? Но ведь органы про это наверняка знали (К. информировал обо всем). Опасно, когда человек со снарядом в чемоданчике садится в автобус? Однако ему ведь дали в него сесть, не арестовали раньше, на остановке, на кладбище - разыгрывали сцену! Рисковые игры...
Сергей Ханженков был признан организатором и руководителем антисоветской организации, обвинялся в попытке совершить диверсию, а также в антисоветской агитации и пропаганде. Получил десять лет строгого режима. С. тоже дали десять (вторая судимость!), Х.- восемь. В лагере они написали заявление о помиловании и вышли через пять лет. Ханженков о помиловании не просил, в содеянном (замысленном) раскаиваться не собирался, так что его отношения с бывшими товарищами разорвались. Где они сейчас - не знает. Сдавший всех К. на скамью подсудимых не попал, проходил по делу свидетелем.
Срок Ханженков отбыл от звонка до звонка. Сидел в Мордовии со всеми знаменитыми диссидентами, про которых сквозь непресеченный им гул глушилок годами говорили советскому народу "голоса" - Синявский, Даниэль, Галансков, Кузнецов, Гинзбург... Про него рассказывал западным журналистам Солженицын: "Вспоминается судьба Сергей Ханженкова, отсидевшего (...) за попытку - или даже намерение - взорвать глушитель в Минске. А ведь исходя из общечеловеческих ценностей нельзя понять этого преступника иначе как борца за всеобщий мир". Выйдя на волю, вернулся в Минск, тихо работал инженером, хотя с диссидентской средой не порывал и продолжал находиться "под колпаком". Сейчас на пенсии. От нынешней белорусской оппозиции держится вдалеке - он против разрыва Белоруссии и России, да и не забыл, что на заре перестройки лидер Белорусского народного фронта Зенон Позняк бросил в его адрес: "Террористов нам не надо!" Не реабилитирован и просить о реабилитации не собирается, поскольку по-прежнему убежден в правоте того, что собирался совершить:
- Советская власть рухнула и признана преступной. Глушить перестали. Значит, это я оказался прав. Значит это я их должен реабилитировать.
Владимир МАТУСЕВИЧ, директор русской службы "Радио "Свобода" в 1987-1992 гг.:
Советскому Союзу глушение передач обходилось в три раза дороже, чем Западу - организация вещания
- "Свободу" глушили всегда. Были периоды, когда от этой опеки освобождались Би-би-си или "Голос Америки" (например, во время Московской Олимпиады), но нам поблажек не делали. Как на "Свободе" глушение воспринимали? Да никак. Одно из правил игры. На войне, как на войне. Просто надо было думать, что глушению противопоставить. Например, считалось, что женские голоса сквозь гул и треск слышатся лучше. Потому, если приходилось выбирать, кому читать текст - мужчине или женщине, - предпочтение отдавалось женщине. Существовали серьезные требования к дикции выступающих, говорить следовало четко, не торопясь. Наиболее значимые передачи повторялись по шесть, а то и восемь раз в сутки. Несколько раз перед микрофоном выступали наши инженеры, рассказывали, как изготовить всякие антенны, облегчающие прием, но потом от таких программ отказались: технарь, если надо, сам сообразит, а остальным сколько ни объясняй, все равно напутают. В течение суток, мы знали, бывает примерно два часа, когда глушение прекращается (видимо, писался радиоперехват), однако когда именно такой "золотой момент" выпадет - никто не знал, системы не было. Где, когда, в каких районах СССР глушение интенсивнее, где слабее - эта информация отслеживалась, добывалась по крупицам (от перебежчиков, от командировочных), но мне трудно судить, имела ли она реальное применение. А еще нам на всяких совещаниях часто повторяли: Советскому Союзу глушение передач обходится в три раза дороже, чем Западу - организация вещания. Кто именно это высчитал - не знаю, но и опровержений никогда не слышал.
Глушить "Свободу" перестали в 1988-м, позже всех. Мы боялись этого момента, потому что исчезала "прелесть запретного плода". Наступало время миллионных газетных и журнальных тиражей, на советском телевидении появились "Взгляд" и "До и после полуночи". Но удивительно - именно тогда "Свобода" достигла пика популярности. Например, по данным социолога Кисельмана, в 1992 году нас слушало до 40 процентов населения Ленинграда - фантастическая цифра! Публикации про нас в тогдашней прессе даже вспоминать неудобно: "Радио "Свобода" - солнце истины!" Я это объясняю так: люди убедились - то, о чем мы говорили, что объявлялось "антисоветской пропагандой", оказалось правдой. И уровень доверия резко вырос.
Уходить надо вовремя. Если бы "Свобода" прекратила вещание тогда - это было бы достойным завершением ее истории. Потому что сегодняшнее существование станции - дело, на мой взгляд, бессмысленное. Времена изменились, дважды в одну реку не ступишь.
"Колбаски" крепились на растяжках на крышах городских многоэтажек
Решение о постоянном глушении зарубежных пропагандистских радиостанций было принято в 1949 году и было сугубо политическим. Кроме СССР постоянным глушением "врага" занимались гитлеровская Германия и, по некоторым сведениям, франкистская Испания.
Руководство страны шло на огромные экономические затраты. Территорию СССР охватила специальная сеть передатчиков помех . Ее развертывание само по себе потребовало больших капитальных вложений, эксплуатационные расходы также были весьма значительны. Однако специалисты, которых "Известия" опрашивали, с осторожностью отнеслись к тезису, что "глушение было в три раза дороже вещания" - по каким методикам считать?
Отдельной сложной технической задачей стало создание оборудования "сети глушения" и ее оптимизация. Представьте: та же "Свобода" ведет передачу по-русски, потом меняет частоту и начинает программу, например, на татарском языке, а через два часа - на новой частоте по-узбекски. Следовательно, сеть должна была управляться таким образом, чтобы каждый из ее разбросанных по огромной стране передатчиков включался на соответствующей частоте в нужном месте и в нужное время. Не случайно среди разработчиков сети - имена крупнейших отечественных радиоинженеров.
При этом стопроцентного глушения "голосов" добиться было невозможно, так как уровни полезных сигналов той или иной вещательной станции (в нашем случае - доходящего до слушателя текста) временами могли превышать мощности станции, создающей помехи. На практике это означало, что за время, скажем, получасовой передачи, как правило, минут десять-пятнадцать удавалось что-то разобрать.
Методы глушения были различны. Иногда в эфир просто передавался шум, иногда для создания помех использовалась частотная модуляция. Поэтому глушащий звук получался разный: гул, треск... Самое неприятное для слушателя - когда записывалась идущая передача и выдавалась в эфир с задержкой на полсекунды. Слова накладывались на слова, возникала абсолютная какофония, разобрать что-то становилось абсолютно невозможно.
Процесс глушения иногда прерывался на час-другой. По словам тех же опрошенных нами специалистов, связано это было не с осуществлением радиоперехвата, а с чисто техническими причинами: подстройкой аппаратуры, профилактикой оборудования...
Неприятным следствием работы сети глушения было и то, что помехи, создаваемые ее передатчиками, распространялись на большие расстояния и мешали приему национальных вещательных программ в других странах.
Внешне антенны передатчиков глушения могли быть различны, наиболее типичная - цилиндр из проводов величиной метров в 5-6 (на профессиональном жаргоне - "колбаски"). Они крепились на растяжках на крышах городских многоэтажек (в Москве, например, в районе Белорусского вокзала) или просто развешивались на мачтах ближайшего антенного поля.
"Было гнусное время, и мне приходилось заниматься гнусным делом"
Так сказал "Известиям" один из радиоинженеров, непосредственно занимавшийся глушением. Он был недоволен тем, что мы его отыскали, категорически попросил не упоминать имени и наотрез отказался что-либо вспоминать.
Нам, однако, кажется, что время было как время, со своим хорошим и плохим. А другого прошлого у нас все равно нет.
Читайте также
Комментарии
Поделиться:
Прямой эфир
Подпишитесь и получайте новости первыми
