Сон варвара родил "Гамлета"

Такого "Гамлета" на сцене МХАТа имени Чехова еще не было. Шекспир здесь ни при чем, представление не похоже и на драматический спектакль: действо составлено из живых картин, сменяющих друг друга, словно кинокадры. Судя по всему, его создатель внимательно смотрел постановки знаменитого американца Боба Уилсона, и тот повлиял на него так, как архитектура Версаля влияла на строителей сельских украинских усадеб. Представьте, что персонажи безупречно изысканных, выверенных и холодноватых сценических композиций Уилсона вдруг начали отплясывать гопака. На фестиваль NET приехал варвар и еретик, его зовут Андрей Жолдак. (Точнее, Андрей Жолдак Тобилевич IV - три предыдущих Тобилевича входят в число знатных основоположников украинского театра). Жолдак руководит Харьковским академическим драмтеатром имени Шевченко, театральная Москва относится к нему сложно. Одни считают его создателем нового сценического языка, другие - ловкачом, присваивающим все, что плохо лежит. В "Гамлете" Жолдак многое позаимствовал у Боба Уилсона и Феллини. А в "Одном дне Ивана Денисовича" (о скандале с этим спектаклем наша газета писала вчера) видна и ранняя Таганка, и кое-какие мотивы из фильма "Догвилль" Ларса фон Триера. А свести все это воедино харьковский режиссер, по мнению недоброжелателей, не может - смысл его работ расплывчат, их структура напоминает коллаж. Но упрекнуть в этом именно "Гамлета" нельзя - хитрый Жолдак добавил к названию пьесы слово "сны". Череде возникающих невесть откуда видений не нужен сюжетный стержень, смысл им ни к чему. Надо расслабиться и смотреть то, что показывает Жолдак, - к концу первого действия внимательный зритель впадет в медитативный транс. Вы не запомните то, что сменяет друг друга на сцене: эпизоды, где возникают голый и позолоченный красавец Гамлет (накачанные мышцы, львиная грива, узкая набедренная повязка) и Офелия в шапочке и трусиках, карлик с крыльями и большой бородой, Клавдий в гангстерском плаще, размахивающая флажками железнодорожница и две маленьких девочки (на одной черное, на другой белое платьице), сольются воедино. Девочки время от времени зовут: "Гамлетэ!" - в микрофонах звучат переведенные на украинский отрывки из шекспировского текста. С таким же успехом его можно произносить по-марсиански: ощущение шаманского камлания стало бы более полным. Жолдак, безусловно, человек вдохновенный. Точнее - вдохновенный дикарь: его "Гамлет" перегружен образностью, режиссерская фантазия не только необузданна, но и грубовата, а порой и не в меру гламурна; понять, куда летит спектакль, нельзя. Железнодорожница задает ритм, размахивая флажками; герои спектакля - две Гертруды, два Клавдия, не значащийся у Шекспира отчим Офелии и иже с ними - загорают, размахивая ногами, как во время синхронного плавания, а потом дружно пытаются прыгнуть в море (море - это мы, зрители). Гамлет и Офелия застывают на постаменте, и с небес на них сыплется снег - отливающее золотом и серебром конфетти. Черный задник сцены, покрытое золотом стройное мужское тело, золотая метель, затаившаяся в углу темная фигура... Это очень красиво - хоть вырезай картинку да вешай на стену - а бешеный волевой напор режиссера гипнотизирует зрителей. Действо летит вперед, образы наслаиваются друг на друга, и ты ощущаешь себя частью возникающей на сцене магической реальности. Жолдак, конечно, варвар. Но варвары приносят свежую кровь; его "Гамлет" решительно отличается от всего, что можно увидеть на московской сцене. Если, конечно, не брать в расчет шедшего в том же МХАТе Боба Уилсона. Сравнения с его работами "Гамлет" не выдерживает - картины Жолдака куда беднее. Он строит их, отталкиваясь от театральной мизансцены: Гамлет справа, Офелия слева, сверху падает конфетти. Превратить театр в иное, граничащее с живописью искусство Жолдак не может. К тому же даже самые изысканные его сцены часто напоминают фотосъемку из дорогого модного журнала. Жолдак силен не знающей удержу, напоминающей о деревенском празднике витальностью - Боб Уилсон едва ли закончил бы "Гамлета" сценой в общественной бане. А Жолдак дал в руки Клавдию, железнодорожнице и разнообразным Гертрудам блестящие алюминиевые шайки: актеры шустро намыливаются, во все стороны летит пухлая пена. В финале происходит небольшое чудо: театральный свет становится нежней и прозрачней, обнаженные тела - даже немощные и дряблые - кажутся божественно прекрасными. В Москву пожаловал варвар и еретик, о его работах можно и нужно спорить. И все же Андрей Жолдак - чрезвычайно талантливый человек.