Тупой люблинский крест

Люблинский парк был бы, пожалуй, заурядным, если бы не главная его постройка - дурасовский дворец. Путеводитель по Москве столетней давности определил его довольно точно: "несмотря на курьезность замысла, является одним из самых интересных подмосковных (естественно, что Люблино в то время находилось за городской чертой. - А.М.) памятников". Действительно, затея поражала современников. Владелец Люблина статский советник Михаил Алексеевич Дурасов в 1801 году удостоился чести - получил орден Святой Анны. Это событие настолько поразило воображение советника, что он в порыве радости заказал архитектору Еготову дворец - точную копию этой столь высокой награды. Дурасов хотел и носить этот орден, и в этом ордене жить. Для архитектора подобное задание не представляло трудностей. Спустя некоторое время дворец был готов. Современник вспоминал: "План дома очень замечателен: он представляет тупой крест, четыре оконечности которого соединяются выгнутыми двойными колоннадами, образующими кривые балконы; второй этаж похож на первый, но менее его; третий составляет ротонду, купол всего здания; на самом верху его помещена статуя, изображающая Аполлона... Расположение всех этажей образует звезду. Виды оттуда прекрасны и разнообразны". Впрочем, мемуарист мог ошибиться. Вероятнее всего, дворец венчался статуей не Аполлона, а, что более логично, святой Анны. Люблино и до этого было одним из приятнейших загородных уголков, а после возведения дурасовского ордена сделалось еще более привлекательным. Александр Воейков посвятил ему пусть не совсем уклюжее, но трогательное стихотворение: Люблино милое, где легкий светлый дом Любуется собой над серебряным прудом. А госпожа Вильмонт (подруга знаменитой Дашковой) писала: "Когда мы подъезжали к дому, он предстал нам в виде какого-то мраморного храма". В то время славился не только дворец-орден, но и люблинские оранжереи. Сенатор Степан Жихарев оставил своего рода отчет о посещении этой своеобразной достопримечательности: "Мы воспользовались свободною субботою [чтобы] взглянуть на пространные оранжереи, наполненные померанцевыми, лимонными и лавровыми деревьями и несметным количеством самых роскошных цветов. Нам сказали, что эти оранжереи в настоящее время года бывают во всей пышности и красоте своей. Совершеннейшее царство Флоры!.. Видно, что за всем бдительно наблюдает сам хозяин... Он в продолжение всей зимы имеет привычку по воскресным дням обедать с приятелем в люблинских своих оранжереях". Не меньшей привлекательностью обладал и сам обед, а также то, что следовало после трапезы - концерт крепостных песенников под аккомпанемент кларнета и рожка. Впоследствии усадьба перешла к двум представителям купеческого цеха - Рахманину и Голофтееву. Предприниматели стали сдавать окрестности под дачи, но при этом пытались сохранить былой дворянский шик самой усадьбы. Однажды, например, они решили отметить свои именины (один носил имя Петр, а другой Павел, соответственно, и именины были в один день) пышным пиршеством. Среди прочих пригласили Федора Михайловича Достоевского, в то время проживавшего аккурат на одной из этих дач. Федор Михайлович довольно долго упирался, но его сестра в конце концов уговорила знаменитого писателя почтить своим присутствием щедрые именины. Правда, Достоевский согласился при одном условии - что прочитает хлебосолам сочиненное на случай восьмистишие. Сестра, почувствовав подвох, спросила, что это за вирши. Федор Михайлович не стал отнекиваться и продекламировал: О, Голофтеев и Рахманин! Вы именинники у нас. Хотел бы я, чтоб сам граф Панин Обедал в этот час у вас. Красуйтесь, радуйтесь, торгуйте И украшайте Люблино. Но, как вы нынче ни ликуйте, Вы оба все-таки говно! Естественно, что после этой декламации писателю было позволено остаться дома.