Русское литературное собаководство

С именем А.И. Солженицына, наряду с навсегда обеспеченным ему местом в отечественной и мировой истории, с Нобелевской премией по литературе, с цековским прозвищем "литературный власовец" etc, связан еще и один странный литературно-критический обычай. Разбирая жизнь и творчество писателя, критики любят именовать его не по фамилии и даже не по имени-отчеству, а именуют его краткой кличкой Солж, причем кличут его так отнюдь не давние и близкие приятели (каковых у восьмидесятипятилетнего человека в силу грустных естественных причин уже и не бывает), а вполне молодые литераторы, ни в какой идейной и человеческой близости с А.И. Солженицыным не замеченные и даже лично с ним не знакомые. Бывают, конечно, житейские ситуации, когда краткость имени полезна и даже необходима. Фамилия "Солженицын" состоит из целых четырех слогов, а собачья кличка Солж произносится на одном выдохе. Для собаковода такая редукция естественна и разумна. Никто не называет кобеля Либертарианцем или Эмпириокритиком, потому что команда "Либертарианец, ко мне!" неудобна хозяину для произнесения, а кобелю - для понимания. Но А.И. Солженицын - не кобель, критики не выгуливают его в сквере, и это лишает собаководческую фонетику должного основания. Кроме собачьих, бывают и клички дружеские (Кюхля вместо Кюхельбекера, Вовчик и Гера вместо Владимира и Георгия), но сфера их употребления - устное общение в интимном дружеском кругу. Кроме того, что Солженицын с давних времен слывет нелюдимом, совсем не склонным к живому устному общению, мы-то ведем речь о письменной критике, где приятельское амикошонство неуместно в любом случае. Не проходит даже и последний, богемный вариант типа Хэм вместо Хемингуэй или Паук вместо Егора Летова, каковое прозвище волен употреблять даже и человек, лично не знакомый с обладателями богемных кличек. Однако носитель такого имени должен быть богемным героем, А.И. Солженицын же недостаточно похож ни на публичного гаера, ни на удалого бонвивана. Хватало бы и этой несообразности, тем более в сочетании с возрастом писателя. Безотносительно к тому, нравятся ли нашим литераторам его книги, его мысли и его общественная позиция, достаточно дика сама картина того, как восьмидесятипятилетнего старика именует собачьей кличкой молокосос, годящийся ему во внуки, а то и в правнуки. Однако же наше недоумение усугубляется тем, что Солженицын - один такой. Прочие русские классики и современники не удостоены такого амикошонства, хотя гораздо удобнее писать в критических статьях "Дуст" вместо длинного "Достоевский", да и словообразовательная мощь русского языка вполне достаточна для собаководческого преобразования имен Пелевина, Сорокина, Акунина-Чхартишвили etc. Но тут критический народ безмолвствует. В итоге трудно отделаться от мысли, что есть некая связь между уникальным, как показано выше, обхамлением имени Солженицына и личностной, а также творческой уникальностью писателя. Нравится это кому или не нравится, но Солженицын - единственный ныне живущий русский классик. А также муж судьбы, властно вписавший свое имя в русскую историю. "Иван Денисович", "Архипелаг", изгнание, не оставлявшая его вера в то, что ему доведется вернуться в Россию (в 1985 году, когда это было сказано, кто бы поверил?), и наконец-то свершившееся "Часы коммунизма свое отбили". Конечно, кроме Солженицына, есть и почившие классики, и мужи судьбы, но велико ли удовольствие быть другом-свиньей, когда имеешь дело с великим покойником? Самый смелый критик не может не осознавать, что мертвые сраму не имут. Амикошонствовать же с простыми производителями belles-lettres, пусть хоть сто раз модными - тем более никакого интереса. Образ модного писателя ныне таков, что никакой друг-свинья его дополнительно не унизит. Спору нет, выражения "вермонтский пророк" и "Великий Писатель Земли Русской (ВПЗР)" не сегодня исполнились едкой иронии, ибо в земле русской Солженицын - не первый великий писатель, стремившийся пасти народы, от какового стремления уже не раз выходило более конфуза, нежели пользы. Но, к несчастью, выяснилось, что жить совсем без великих и совсем без пророков (при всех опасных соблазнах, их на пророческом пути подстерегающих) как-то совсем скучно и пусто. Собаководческое обращение с последним русским классиком - "как ненавистны такие люди, как хочется поскорее от них избавиться" - показывает реальную цену всех дежурных заклинаний о так недостающих нам традициях и духовном преемстве.