Марк ФРАНКЕТТИ: "Одной войны достаточно на всю жизнь"

Журналист британской газеты Sunday Times Марк ФРАНКЕТТИ около трех недель провел в Ираке вместе с американскими морскими пехотинцами. Его интересовали в первую очередь не сами боевые действия, а психология человека, впервые попавшего на войну. О том, как действует и думает "средний американец", воевавший в Ираке, Марк ФРАНКЕТТИ рассказал корреспонденту "Известий" Андрею ЛЕБЕДЕВУ. - Я попал в Ирак через Северный Кувейт в первый день наземной операции - 21 марта - в составе батальона морской пехоты США. В Кувейт мы прибыли заранее, и всего я провел с этими ребятами полтора месяца - мы вместе ели и пили, жили и передвигались в "пехотно-штурмовой амфибии" - Amphibious assault vehicle, AAV. Она выглядит примерно как российский бронетранспортер, но вместо колес - гусеницы. Две с половиной недели не удавалось толком помыться. Тут-то я и обнаружил самое важное секретное оружие морпехов - они его называют "детская подтирка": увлажненные гигиенические салфетки. Все морские пехотинцы, с которыми я говорил, считают эти салфетки одним из 5 наиболее важных предметов, которые постоянно надо иметь при себе - наряду с автоматической винтовкой М-16, бронежилетом, боезапасом и несколькими фляжками с водой. - Скольким еще журналистам удалось узнать эту тайну? - Таких, как я, было около 600 - так называемых "внедренных" в разные подразделения журналистов, в основном из США и Великобритании. Пентагон это разрешил впервые - журналисты на постоянной основе прикреплены к подразделению и пользуются в нем почти полной свободой. Нам был открыт доступ на все служебные совещания, включая те, где раскрывалась развединформация. - И никаких ограничений на ваши материалы? - Запрещалось раскрывать детали планируемых, отмененных или отложенных боевых операций. Даже данные разведки можно было использовать, если это не могло повлиять на будущие операции. Зато мы имели очень хорошее представление о том, как планируются и затем в действительности происходят боевые действия. Ну и нельзя было называть имена убитых и раненых - пока не будут извещены их ближайшие родственники. А цифры потерь - пожалуйста. И съемки - нельзя показывать лица убитых. Я изначально очень скептически относился к этому проекту. Имея опыт работы с вооруженными силами разных стран - в Косово, в Чечне, в Афганистане, я опасался, что застряну в пустыне с несколькими скучающими морскими пехотинцами. Но в итоге мне удалось написать и передать несколько материалов, в том числе и нелестных для американских военных, - думаю, если бы они могли запретить мне видеть то, что я видел, они бы так и сделали. Мне повезло, что наш батальон попал в засаду Еще одно очевидное ограничение для "внедренных" журналистов - мы были свидетелями только того, что происходило с нашим собственным подразделением. Радио мы могли слушать, но ни телевидения, ни газет не было. Так что в журналистском смысле слова мне повезло, что именно мой батальон попал в засаду в Эн-Насирии. Если бы я шел в колонне тремя милями дальше, ничего достойного внимания мог бы и не увидеть. - Как это произошло? - Перед батальоном стояла задача обеспечить основным силам беспрепятственный проход через Эн-Насирию на Багдад. Не брать город, а захватить и оборонять два моста - южный, через Евфрат, и северный, через канал Фурбати. Через них пролегал маршрут, по которому предполагалось снабжать силы союзников всем необходимым - от боеприпасов до питьевой воды. И вот на четвертый день наша колонна - около тысячи человек - подошла к Эн-Насирии. Командование ожидало, что местное население будет настроено доброжелательно: то ли толпы встретят американцев приветственными возгласами, то ли иракские военные будут организованно капитулировать. Вместо этого батальон был встречен мощным огнем. В течение трех-четырех часов на окраине города шел жестокий бой. Насколько мне известно, он оказался самым суровым для морской пехоты в ходе всей операции в Ираке. Батальон потерял 18 человек. Были выведены из строя 7 амфибий - некоторые подбиты, другие просто застряли в грязи. Меня шокировало, во что снаряд, выпущенный из РПГ (ручного противотанкового гранатомета), превращает 23-тонную амфибию, - боковую броню он прошивает насквозь. Это страшно - ведь внутри десятки ящиков с боезапасом. Достоверно известно, кстати, что некоторые из этих 18 человек погибли от "дружественного огня" - их подразделение, утратив радиоконтакт с корректировщиком, выдвинулось за мост, а корректировщику было известно, что "все к северу от моста - вражеская территория". И он вызвал штурмовики А-10 для бомбардировки... По моей оценке, от "своих" бомб погибли до 10 пехотинцев. Этот бой был очень важен - все в батальоне осознали, что началась война всерьез. А большинство из них, включая и офицеров, впервые вступили в бой. Лишь у немногих был опыт "Бури в пустыне". Большинство - молодые ребята 22-23 лет, многие никогда не видели трупов. А тут - искромсанные тела друзей, оторванные руки, ноги, головы... Психологическая травма для большинства была тяжелейшей. И в ближайшие 36 часов они находили разрядку в том, чтобы стрелять во все, что движется. Но выполнять задачу было необходимо - а для "моей" роты она состояла в том, чтобы перекрыть движение по одному из мостов. И командование принимало решения, основываясь на следующем. Во-первых, что все такси характерной оранжево-белой окраски используются федаинами для своих нужд. Второе - что черно-зеленые флаги используются ими же для подачи сигналов. И третье - что любой иракец, одетый в гражданское (включая женщин), может оказаться пособником федаинов. Последнее, кстати, действительно было правдой - женщины и старики нередко собирали и передавали информацию о расположении союзных войск, снабжали федаинов всем необходимым. Ситуация не была черно-белой. У них просто не было опыта боевых действий Так что был отдан приказ - расстреливать из тяжелых пулеметов все автомашины, которые приближаются к американским позициям или пытаются пересечь мост, без предупреждения. При этом ни позиции, ни мост даже колючей проволокой не обнесли, чтобы обозначить для иракцев границы запретной зоны. А отличить потенциальных смертников от обычных иракцев, пытающихся покинуть город, испуганные военнослужащие не могли. Дело кончилось тем, что расстреляли несколько машин с мирными жителями. И когда через двое суток я прошел по мосту, насчитал около 12 трупов - в основном детей, женщин и стариков. Мне не впервые, как я уже говорил, приходилось попадать в "горячую точку", и было абсолютно ясно, что совершена ужасная ошибка. Водитель грузовика, груженного мешками с мукой, попытался проехать через американские позиции на большой скорости. Этого делать было нельзя. Его расстреливали из пулеметов несколько минут, - машина была вся изрешечена пулями. Уже потом появилась версия, будто водитель отстреливался. Я подбежал к машине, взглянул на мертвого водителя, - никаких следов оружия в кабине не было. Получасом позже то же самое случилось с небольшим грузовиком, набитым иракцами в гражданском, с женщинами и детьми, - четверо были убиты, несколько человек ранены. Я обо всем этом написал. Я не пытался обвинять американцев - у них просто не было опыта действий. Люди, которых многие годы учили, как вести себя в подобной ситуации (в американских вооруженных силах есть наставление, где излагаются правила поведения при контакте с противником - когда и в кого стрелять, как отличать гражданских лиц от участников боевых действий и т.д.), попали под огонь - и отбросили всю теорию. - А вы не пытались вмешаться? - Пару раз пытался. Однажды задержанный житель Эн-Насирии сказал командиру нашей роты, капитану Майку Бруксу, что все мирные жители уже несколько дней как покинули город и, значит, все, кто остался, могут считаться противником. Я подошел к Бруксу и высказал свое мнение - что просто смешно полагать, будто все горожане сбежали, и во всяком случае проверить это невозможно. Его это не убедило. Думаю, ему слова задержанного принесли даже некоторое облегчение - теперь задача различения мирных жителей и федаинов облегчалась, и ранее отданный им приказ получал оправдание. Когда он прочитал мою готовую к отправке в редакцию статью, где был описан этот эпизод (в опубликованный материал он не вошел. - "Известия"), он был явно раздосадован. Но если бы я считал, что капитан Брукс - бесчувственный Ирод, избивающий младенцев, я бы написал куда более резко. Моя статья не была ни антиамериканской, ни антивоенной. Просто в ней очень рельефно было показано, что происходит на войне, - когда нормальные люди совершают ужасные поступки и жуткие ошибки. Судить их в мою задачу не входило. Иракский синдром На вторые сутки все переменилось. Организовали контрольно-пропускные пункты, натянули колючую проволоку, установили препятствия, чтобы машины просто не могли проехать по мосту на полной скорости. В результате иракцы поняли, в чем опасность, и начали передвигаться по мосту пешком, с поднятыми руками и белыми флагами. И впоследствии (я пробыл в Эн-Насирии 10 дней) ни один мирный житель не погиб. - И американцы вновь стали нормальными? Можно ли говорить об "иракском синдроме" - как о вьетнамском, афганском? - Уверен, что в долгосрочном плане "иракский синдром" будет, хотя пока об этом говорить трудно. Те немногие люди, которые принимали решения и потом видели их результат - мертвую пятилетнюю девочку в кювете, ее погибшую мать на заднем сиденье старенькой "Волги", ее отца, которому снесло полголовы, никогда этого не забудут. И это будет долго отягощать их разум. Необязательно они признают, что допустили ошибку, - они скорее всего будут отстаивать свою правоту в тех обстоятельствах, в тот трудный момент. И командир роты скорее всего где-то внутри глубоко изменился. Потому-то моя статья так его и задела - она наглядно столкнула его с реальностью, заставила взглянуть в лицо правде. И хотя статью написал не морской пехотинец, американец не мог не признать моей объективности - ведь я много времени провел с ними (я был приписан как раз к командирской амфибии), и оснований не доверять мне не было. Если бы я прилетел в Эн-Насирию на три часа и прошел по этому мосту, усеянному трупами, мой материал был бы куда более агрессивным по отношению к американцам. - А как пехотинцы относились к вам во время боя? - Как будто меня там нет. Никто на меня не обращал внимания, никто от меня ничего не требовал. Хотя нет - один попросил меня подвинуться, ему надо было стрелять, а я стоял там, где он должен был встать. - Он сказал "пожалуйста"? - Кажется, да. Без права на возвращение У меня остались очень хорошие впечатления о морских пехотинцах. Они ко мне очень по-дружески относились, и хотя некоторые сперва очень скептически отнеслись к тому, что с ними будет иностранный журналист, они быстро обо мне позабыли и вели при мне (а потом и со мной) очень искренние разговоры - пожалуй, даже рады были присутствию аутсайдера, причем довольно экзотичного. Ведь война - это пять острых минут против десятков часов рутины - рытье окопов, еда, ожидание, переезды. - Как вы передавали оттуда сообщения в газету? - У меня был спутниковый телефон и ноутбук, оба я подзаряжал от аккумуляторов амфибии. Я проехал в этой машине около 1000 км, причем максимальная скорость достигала 35 км в час. Внутри на ящиках с патронами теснятся 14-15 человек. Шум оглушающий - от двигателя и от гусениц, разговаривать невозможно. Внутрь проникают выхлопные газы, так что через некоторое время глаза начинают слезиться. Работать на компьютере невозможно - тряска, одна буква превращается в пять. - А где вы спали? - В спальном мешке, прямо на земле. Морпехи отрывали окопчики и укладывались в них, а я нет. Вообще, я пользовался почти полной свободой. Никто никогда не пытался указывать мне, что делать, удерживать меня или понукать. Когда во время боя подорвали амфибию в нескольких сотнях метров от нас, я выскочил и помчался к ней, перебегая от укрытия к укрытию, чтобы посмотреть поближе, никто меня не останавливал и не напоминал, что это слишком опасно. Мы же подписали условия, где говорилось, что командир не имеет права ссылаться на угрозу нашей жизни, чтобы воспрепятствовать тому, что мы считаем нужным делать. Правда, наша свобода тоже имела ограничение - можно было покинуть часть в любой момент, заявив, что "мне нужно в Багдад", но вернуться ты уже не имел права. Мне эта командировка позволила заглянуть в образ мышления морских пехотинцев - а это образ мышления маленького американского городка. И каждый раз, когда я слышу речь Буша, который несет чушь об "экспорте демократии", понимаю - вот то, чему морпехи искренне верят. Они это и так думают. Большинство из них искренне полагает, что именно поэтому США воюют в Ираке, - "освободить мир от иракского оружия массового поражения" и "принести освобождение иракскому народу". Переубедить их я не пытался - в ходе долгих бесед пытался понять, что формирует их мировоззрение. Иная ветвь фундаментализма Конечно, были среди них критически настроенные (в основном офицеры), которые понимают значение нефти в политике, которые говорят о связи между Саддамом и "Аль-Каидой" и при этом критически относятся к Бушу. Но в целом их представление о мире, о добре и зле очень упрощенное. Это было забавно - и страшно. В моей амфибии был сержант, его место в расчете было за станковым пулеметом. Он относился к молодым подчиненным по-отечески - всегда помогал им брить голову, например, вообще приглядывал за ними. Каждые два-три дня он по ротной радиосвязи проводил беседы - поднимал боевой дух. И однажды - был жаркий воскресный полдень, морпехи производили уборку в машинах и занимались другими будничными делами - он вел такую беседу и сказал следующее: "Вчера один из вас, юный житель Нью-Йорка, сказал очень важную вещь. Он, возможно, даже не осознал всю важность своих слов. Он охранял группу пленных и вдруг, показав на них, сказал: "Вот люди, которые разрушили мой город". Поэтому оставайтесь целеустремленными. Никогда не забывайте, почему мы здесь. Нью-Йорк - это и его город, и ваш". И после этой речи он включил песню Энрике Иглесиаса "Герой", которая звучала как бы на фоне телерепортажей о событиях 11 сентября. Я спросил его - кто смонтировал звукозапись, и он ответил: "Моя 9-летняя дочь". Глаза его светились гордостью. Для меня разницы между этим человеком и талибом никакой нет. Это просто иная ветвь фундаментализма. Этот сержант промывает мозги молодым морпехам, которые представления не имеют ни о мировой политике, ни о месте иракской проблемы в ней. Конечно, не каждый американский военнослужащий думает так же, как он. Но подавляющее большинство разделяет его взгляды. - Никто из этих парней умом не тронулся? Не дезертировал? Не собирался подать в отставку по завершении операции? - Капитан Брукс, командир роты, потерявшей 18 человек за 3 часа, - я потом несколько раз его видел на совещаниях, - явно несколько дней оставался в состоянии шока. Другие офицеры опасались за его психологическое состояние. Он еще в Ираке, - насколько я знаю, сейчас ему получше. Брукс был одним из наиболее образованных людей в батальоне, мы с ним еще в Кувейте долго разговаривали. И некоторые морпехи, из числа впервые попавших в бой, сказали мне, что вряд ли будут продлевать свой контракт. Увиденное серьезно на них повлияло и заставило изменить отношение к жизненным ценностям - к войне, семье, детям. Это не разочарование - просто одной войны для них оказалось достаточно на всю жизнь.