Кирилл СЕРЕБРЕННИКОВ: "Демон" - это про "н"

- Когда мы беседовали в прошлый раз, вы сказали: ну их к черту, эти классические тексты. Не могу их больше ни ставить, ни слышать со сцены. Буду ставить современную драматургию - это мое кредо. И вот теперь выпустили "Демона". - По-моему, это так глупо - следовать кредо и девизам. Но я на самом деле не слукавил. Во-первых, я обязательно и дальше буду работать с современной драматургией. Во-вторых, мне надоели не классические тексты, а тексты, которые ставят из года в год. Театр сейчас - это такой бутик. Бутик культуры. В нем должны продаваться очень дорогие, эксклюзивные вещи. Представьте теперь, что в бутике все вещи одинаковые. Рубашечки и пиджачки одного покроя, но немного разной расцветки. Это же ужасно. Это чудовищно скучно. В театре надо стараться делать штучный товар. Иначе он превратится в стоковый магазин или - чего доброго - в секонд-хенд. Для театра очень важен диалог с современностью. Важно понимание: да, мы занимаемся древним видом искусства, но оно в то же время - часть сегодняшней культуры, в которой есть поп-арт, рок-музыка, медийные технологии, телевидение, наконец. И современные тексты в этом смысле - как современные ткани. Из них просто легче сшить вещь, соответствующую духу времени. - В начале этого сезона вы собирались ставить "Доктора Фауста" Кристофера Марло, а ставите "Демона". В этом есть какой-то внутренний сюжет? - Думаю, сюжет тут в том, что это страстные произведения. "Демон" - особенно. Я имею в виду не крики и страсти в клочья, а глубокое внутреннее напряжение. В поэме Лермонтова разлито ощущение нестабильности. Вот-вот землетрясение начнется. Кавказ, в общем... Может быть, этой самой страстности нам не хватает в жизни, в окружающей среде... - Но страстных произведений очень много - тот же лермонтовский "Маскарад" или "Коварство и любовь" Шиллера. "Доктора Фауста" и "Демона" объединяет не страстность (в пьесе Марло ее не так уж много), а общение земного человека с потусторонней силой, которая при этом есть сила не божественная. - Я все пытался уйти от этого вопроса, но, видно, не получится. Помните, как у Булгакова: я сила, которая... - У Гете, наверное: "...часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла..." - У Лермонтова эта сила, которая вроде бы может все, оказывается очень несчастной и одинокой, печальной. У Марло же Мефистофель растерян перед гнусностью человека - его пьеса ведь совсем не похожа на шедевр Гете. Так что я не про потустороннюю силу ставлю, а про человеческую природу. "Фауст" о несовершенстве этой природы. "Демон", если иметь в виду героиню, наоборот, о совершенстве. Тамара не менее важна в спектакле, чем ее небесный искуситель. - Вы сами выбрали Лермонтова или Меньшиков его предложил? - Я сам. - То есть это не спонтанное решение, а глубоко выношенное. - Более того: то, что я сейчас делаю, - это не финальный вариант. Думаю, я еще буду "Демона" ставить. Я понимаю, что такого артиста, как Меньшиков, больше нет, но, может, это будет кукольный театр. Или театр с лошадьми. Или театр для детей. Это название, от которого сложно отказаться. Оно наводит на самые неожиданные вопросы. Например, что есть ад, а что рай. Я выяснил, что рай, согласно некоторым мистикам (Сведенборгу, в частности), очень похож на какую-то транснациональную корпорацию вроде "Кока-колы". Там много уровней. Есть менеджеры среднего звена - ангелы, которые общаются с душами людей. Есть ангелы повыше. Они являются ходатаями о продвижении этих душ. Есть ангелы - топ-менеджеры. Это такой порядок с большой буквы "П". Небесная канцелярия. - Сколько я помню, теория, точнее, прозрение Сведенборга еще и в том, что все эти ангелы и демоны - бывшие люди. А лермонтовский Демон для вас - это человек, только необычный и всемогущий, или все же высшая сила? - В структуре театра - это актер. Вот вам и ответ. - "Демон" - не просто классический текст. Это еще текст поэтический. Как вы с ним справляетесь и насколько на вас оказала влияние школа Анатолия Васильева, придумавшего совершенно особый способ чтения стихов, где каждое слово оказывается ударным - "Я! вас! любил!.."? - Васильевская техника - это экзотично, это по-своему совершенно, это доведено до конца как прием, но для меня это спорно. Метод Васильева кажется мне немного аутическим. Для внутреннего состояния артиста он важнее, чем для воспринимающего субъекта. Я пытался пойти другим путем. Мы с нашим режиссером по речи и технике стиха Верой Камышниковой нашли у Лермонтова множество аллитераций, которые больше характерны для модернистской поэзии. "Нигде иссскуссству сссвоему он не вссстречал cссопротивленья,/ И зло нассскучило ему". А вот начало поэмы: "Печальннный демоннн, дух изгнннанья,/ Летал нннад грешннною землей...". Сплошное "н". А "н" - это "нет", это "немота", это "ночь", это "не знаю" и это главное слово Демона - "ничего". Лермонтов посредством звукописи создает состояние героев и их характер. И если это выявить, значит, это сыграть. Сейчас я общаюсь с артистами так: "Толик, это у тебя монолог про "л", а не про "м". - Любой текст, когда его ставишь, как-то меняет жизнь. Тем более такой, как "Демон". Вас это не страшит? - Я даже по-другому скажу: не ты делаешь его, а он делает тебя. Он поддается тебе ровно настолько, насколько хочет. Поворачивается настолько, насколько пожелает. Через месяц после репетиций, после ныряния в эту бездну, начинаешь на все смотреть по-другому. Я пришел как-то на репетицию и сказал: "Олег, а ты знаешь, как устроено слово "демон"?" - "Как?" - "Первая буква "Д" - это "день", "да". Последняя буква "Н" - "ночь", "нет". А в центре - буквы "Е", "М", "О". Меньшиков Олег Евгеньевич". Он мне ответил, что я сошел с ума, но в него, по-моему, это тоже запало. Я терпеть не могу кликушества и бытовой мистики, но в том, что связано с "Демоном", действительно есть вещи мистические и очень глубокие. Мне не хочется говорить о них всуе. Мы заканчиваем спектакль большим монологом Олега, после чего он просто уходит со сцены. По-моему, это первый за много лет мой спектакль, в котором нет музыки для аплодисментов...