Женский вопрос и мужской ответ

Той, которая сосредоточена не столько на коммерческом успехе, сколько на человеке и его тайне. Она тоже стала сравнительно хорошо продаваться. Марина Вишневецкая именно из этого, срединного, корневого ряда; без такой качественной, хотя и не всеохватной прозы, которую пишет она, нормальный литературный процесс невозможен. Это давно понимали критики; теперь признали и читатели. Вишневецкая получила подряд две премии: одну - имени Ивана Петровича Белкина ($5000) - месяц назад, другую - имени Аполлона Григорьева ($25000) - только что, на Масленицу. И тут же выяснилось, что книг ее в московских магазинах днем с огнем не сыщешь. Жаль, что до этого момента не дожил основатель русского Букера - сэр Майкл Кейн, мечтавший о временах, когда в России, как во всем мире, присуждение престижной премии будет напрямую вести к росту тиража. (А вовсе не о тех временах, когда рост тиража будет вести к присуждению Букера, как порой случалось...) Чем же взяла читателя Марина Вишневецкая? Сюжетной тягой? Да явно есть писатели и посюжетнее. Рассказы и малые повести Вишневецкой (от сравнительно ранней новеллы "Брысь, крокодил!" до последних "Опытов") скорее психологичны, чем динамичны; скорее экспрессивны, чем интенсивны. "Только истинно взрослый способен в потоке читать не паузы, а - поток". Ее героини влюбляются и ненавидят, ее герои бегут от своего счастья и по-детски исследуют жизнь. Но рассказано об этом крупнозернисто, подробно, с погружением в глубь повествовательной воронки, а не с лихим присвистом фабульной скорости. Тогда, может быть, она заманивает читателя влажным женским надрывом? Но вроде есть писательницы и понадрывнее. Да, Вишневецкая обманчиво вписывает своих героев в бытовую рамку, окружает их нагромождением обыденных деталей, а на самом деле подталкивает к грани, к краю. Если она рассказывает о любви - то исключительно трагической, если пишет об эмиграции - то непременно бедственной, если заводит речь об ошибке героя - стало быть, поправить эту ошибку уже нельзя. Поздно. Прошлого не вернешь. Однако она никогда не делает того, к чему склонны подчас литературные женщины: к краю подталкивает, но с края - не сталкивает. И никогда не объявит своим героям "Время ночь", в отличие от Петрушевской. Впрочем, верно и обратное. Мучительно, вопреки обстоятельствам, вопреки собственному настрою вырываясь из гибельной трясины безысходности, Вишневецкая никогда и ни за что не предложит читателю окунуться в сентиментальную жижицу воспоминаний. В отличие от той же Улицкой. Потому что захлебнуться, погибнуть можно и в трясине, и в жижице; а Вишневецкая хоть и любит рассказать про страшное, посудачить о смерти, в гибельное отчаяние она не вовлекает - ни себя, ни героя, ни читателя. Нервическое напряжение, пронизывающее прозу Вишневецкой, может, и болезненное, но не болезнетворное; ее стиль подчас чересчур прихотлив, но никогда не вычурен; она видит жизнь в драматическом свете, но не драматизирует собственное восприятие. Для кого-то литература - дело всей жизни, для кого-то пустое развлечение, для кого-то проповедь, для кого-то исповедь, для кого-то источник существования, для кого-то род недуга. Для Вишневецкой литература - это сплошное недоуменное вопрошание. О чем и к кому? Попробуем догадаться по косвенным признакам. Когда Вишневецкой вручали премию Аполлона Григорьева, она процитировала фрагменты из обращений школьников к Богу (дано было когда-то такое задание реальным ученикам реальной школы): "Господи, а Ты правда всесильный или только знаменитый?". Эти материалы отыграны и в последнем сборнике рассказов Вишневецкой. Так вот, ее сквозная героиня, предстающая в разных рассказах и повестях в несхожих обличьях, но по существу неизменная, постоянно обращается к небу с одним и тем же вопросом: "Господи, Ты есть? Почему же я тогда без Тебя?" Очень по-женски. Однако ответ на этот вопрос может быть дан только мужской. По определению.