Эдуард УСПЕНСКИЙ: "Я не хотел писать детские книги!"

Эдуарду Успенскому - 65. Когда видишь его улыбающимся (а другим он, кажется, и не бывает) в окружении придуманных им героев - Чебурашки, Крокодила Гены, Дяди Федора, Кота Матроскина, - начинает казаться, что он и сам - один из этих почти реальных и родных нам персонажей. Внешность у него и вправду вполне чебурашкина. Характер, правда, как считают некоторые злопыхатели, - словно у старухи Шапокляк. Но кто сказал, что настоящего писателя ценят за характер? Был бы талант, была бы доброта... А у Эдуарда Николаевича на редкость добрый талант. Абсолютный чемпион по тиражам детских книжек и прокату мультиков, изобретатель и ведущий известнейших теле- и радиопрограмм, неугомонный борец за всеобщую справедливость и личные авторские права, Эдуард УСПЕНСКИЙ в канун своего юбилея поговорил о жизни и творчестве с корреспондентом "Известий" Борисом ПАСТЕРНАКОМ. - Жизнь удалась, Эдуард Николаевич? - На тридцать процентов. Я, как герой Лермонтова, силы в себе ощущал необычайные. Я бы был не меньше, чем Дисней, а может, и больше. Но каждое движение встречало дикое сопротивление - я как будто под водой ходил. Думаю, окажись у нас Дисней, он тоже ничего бы не сделал. Нужно было начать с холуйства, например, вступить в партию. Становилось чуть легче. Но потом нужно было совершать какие-то очередные подлости... Нет, Дисней не смог бы работать в концлагере. - Сейчас многое списывается на "концлагерь". Но вы ведь росли вполне благополучным человеком... Отец работник ЦК... - Да, мой отец работал в ЦК. Но он умер в 47-м, когда мне было десять лет. Мама вышла замуж, и все подкормки от ЦК сразу прекратились. Живя в известном доме на Кутузовском, я стал нищим. Я хорошо помню это состояние - когда у всех в классе есть бутерброды, а у тебя ничего... Я был неприятным подростком - скандальным, драчливым. И учился не сильно здорово. Пока не попал в больницу и не принялся читать все учебники, которые мне принесли в палату. За месяц я прочел все на год вперед, и когда пришел в школу, оказалось, что учиться очень легко. Потом я так начинал каждый год: прочту все учебники - и свободен. - А в институте? - В МАИ я сразу увяз в самодеятельности. Писал сценки для театра миниатюр. Как-то перед поездкой на целину с гастролями нас посмотрели представители Министерства культуры. Сказали: "Ой, какие у вас хорошие сценки. Кто пишет?" С тех пор я стал писать для эстрады. За один фельетон мне платили примерно четыре стипендии. - Это была школа - или просто халтура? - Я научился, как мы говорили, делать на странице четыре смеха. Любой человек может прочесть - и зал смеется. Это умение мне здорово потом пригодилось в детских книжках. Я всегда был почему-то уверен, что буду писать стихи и сказки для детей. Но когда я их куда-нибудь приносил, мне говорили, что все это непедагогично. Агния Барто по этой причине отказалась дать мне рекомендацию в Союз писателей. Но так как я был известным эстрадным автором, артистка Кира Смирнова привела меня к Заходеру. Борис Владимирович одновременно слушал Би-би-си, смотрел телевизор, листал какую-то книжку и смахивал со стола мои стихи. Говорил при этом: "Так, еще. Еще. Еще." Сказал, что у меня есть задатки. Подсказал какие-то строчки. И так здорово подсказал, что я сразу через две ступеньки перескочил. Через полгода у меня была готова книжка, я ее принес Заходеру. Он помог ее выпустить: сам написал рецензию, сам взялся отредактировать. И тут произошла интересная штука. Поскольку я был эстрадником, мне постоянно звонили с радио - то из "Веселого спутника", то из "Доброго утра": "Дай что-нибудь прочитать!" А я отвечаю, что пишу теперь только детские стихи. "Ну давай детские, они веселые, безобидные, цензуры не требуют". И, пользуясь радио, я в течение года стал, может быть, самым популярным детским автором. И написал "Крокодила Гену". - Отсюда, как говорится, поподробнее. Это ведь был поворот судьбы? - Поворот был после мультфильма. Книжку-то не очень заметили. Ее вообще долго не хотели печатать. Отдел рукописей Детгиза ответил мне, что друзей нельзя находить по объявлению - только в коллективе. Но потом как-то она проскочила. И однажды режиссер Роман Качанов, сидя в гостях у редактора "Известий" Аджубея, показал ему мою книжку: "Вот что надо снимать". Роман позвонил мне и предложил написать сценарий. - А кто придумал внешность Чебурашки? - Конечно, Роман. Но у него был и прекрасный художник Шварцман, они вдвоем постепенно меняли облик Гены и Чебурашки. Качанов был сильным человеком - летчик....., испытатель, всю войну прошел - но и очень сентиментальным. Он любил своих героев и хотел, чтобы их полюбили зрители. - Вы сразу попали в очень хорошую компанию. Это везение? - А потом мне повезло и с Володей Поповым, который делал фильмы про Простоквашино. - А как появились песни? - Музыку написал Шаинский. Роман почему-то настаивал на строчках "А я играю на гармошке у прохожих на виду". Я говорю: "Так нельзя! Давай хотя бы "Я играю на гармошке, сверху солнышко печет". "Нет, должно быть по-моему". А уже надо звук записывать. Тогда мы позвали моего приятеля Сашу Тимофеевского, чтобы он слова придумал. А ему нужно готовить какой-то доклад... Уговорили, в двенадцать ночи он звонит и читает "Пусть бегут неуклюже..." и так далее. Бред какой-то! Но времени совсем нет, и я говорю "Прекрасно!" Но ко второй серии писал уже сам - "Катится, катится голубой вагон..." - И - слава? - Слава была у Чебурашки. Но никто не считал, что Чебурашка и Успенский - это одно и то же. Мне Гриша Остер говорил, что когда эти два имени свяжут - вот тогда и придет слава. Но книжки мои все равно не выходили.. Была тогда в издательском мире так называемая координация. Все планы стекались к одному из заместителей министра. Если ты стоял в планах хабаровского и, скажем, петрозаводского издательств, из одного тебя вычеркивали. Не могло у такого автора, как я, выходить больше одной книжки в год. При этом, правда, у Михалкова выходило 26, а у Алексина 15. Но я все равно писал. "Дядю Федора" я написал в пионерском лагере, где работал библиотекарем. Читал детям в палате по вечерам. Готовую книгу показал опять Заходеру, который дал несколько советов. - Каких, интересно? - Главный совет такой. Дядя Федор у меня сначала был действительно дядя. Он мне велел сделать его мальчиком. Когда книга пошла в печать, мне стали советовать и другие люди. Редактор говорит: убери слова Шарика про то, что в магазине костей больше. А также про то, что у собаки все должно быть прекрасно. Я сказал: "Не буду". Скандал. Но директором тогда была Галина Кузьминична Пешеходова - симпатичная, прошедшая войну, крепко курившая женщина. Она увидела четыре требования правки и сказала: "Вычеркните любые два". Я вычеркнул те два, что мне не слишком были дороги. Книжка вышла. А потом опять четыре года ничего не выходило. Хотя я непрерывно писал, писал, читал детям... - А жили на что? - Мультфильмы. Пьесы. Пьеса о Чебурашке шла как-то одновременно в ста пятидесяти театрах. Но мне было за книжки обидно! Особенно за "Двадцать пять профессий Маши Филипенко". Там интересный ход: детей сажают на места работы взрослых, где что-то не ладится. И дети своими нестандартными мозгами находят решение. Из Детгиза мне присылают такой ответ: "Мы отдали книжку на рецензию Симону Соловейчику, он ее хвалит. Но мы с ним не согласны, будем рецензировать дальше". Вторая рецензия, Владимира Федоровича Матвеева, главного редактора "Учительской газеты", тоже оказалась положительной. Тогда отдали книжку Дмитрию Урнову, он наконец написал рецензию разгромную, сообщив, что Успенский порочит советскую власть. А без этой власти мы бы с ним, дескать, свиней пасли. Я возмутился: "Может, он бы свиней пас, почему я? И вообще, может, он бы моих свиней пас!" С его рецензией Детгиз согласился. Но во мне словно что-то щелкнуло: все, больше не дам уродовать ни одной строчки. Когда через восемь лет - восемь! - решили издать "Меховой интернат", я стоял до конца - ни одной строчки! - Поэтому у вас и сложилась репутация скандалиста? - Ну, я скандалил как - в основном в защиту советской власти. И всегда был формально прав. Развлекался, конечно, не без этого. Пишу, например, Лапину, министру: "Я обращаюсь именно к вам, поскольку вы всегда относились ко мне с хорошо скрытой симпатией". Или в стихах. "Глубокоуважаемый товарищ И. Будько! Мне получить ответ от вас, ей-богу, нелегко. Быть может, вы уехали, а может, простудились, а может, на посту своем весьма перетрудились... Ах, не уподобляйтесь проклятым бюрократам. А будьте человеком, товарищем и братом". Однажды отправил письмо в КГБ с просьбой прояснить, почему меня не выпускают за границу. Мне назначил свидание у некоего памятника некий Сергей Николаевич и сказал: "Мы ни при чем. Вас не пускают свои. Добивайтесь". Я пишу в ЦК: "Был в КГБ. Они говорят, что я ни при чем. А мне говорят, что я не выездной. Это вредит моим делам. Меня не печатают". Мне не отвечают. Я пишу в партконтроль. Оттуда отвечают, что мое письмо взято на контроль... Пишу Маркову в Союз писателей... - Вы их переигрывали? - В чем-то - да. За границу я ездил. Но в главном-то они стояли насмерть. Я обращался к власти с одной большой просьбой: дайте мне любую провинциальную студию мультфильмов - и я сделаю ее самой популярной в стране. Мне пересказали, как проходило совещание двух отделов ЦК - пропаганды и культуры - по поводу моей просьбы. Зимянин сказал: "Все уезжают на Запад, а этот рвется в работу, надо дать ему студию". А Тяжельников заявил, что со мной нельзя иметь дело, потому что я: а) неуправляемый и б) мной управляет еврейское лобби. В результате мне предложили маленькую должность на телевидении. И я согласился, стал чиновником. Поселился в деревне под Переславлем-Залесским. Купил домик. Возил на телеге бабушек в кино. Брал у них интервью. "Скажите, Мария Семеновна, за что вы любите Леонида Ильича Брежнева?" - "Я люблю всех начальников". - "А за что?". - "За то, что они чистые за столами сидят, не то что наши мужики". - "А какой у вас марки телевизор?" - "Никакой". - "А холодильник?" - "Никакого нет". - "А автомобиль?" - "Ты что, ... твою мать!" - "Как же так, Мария Семеновна? Вы пьяница, что ли?" - "Да я всю жизнь в колхозе за палочки работала, чтоб тебя!.." Потом я придумал отделить нашу деревню от государства - своя валюта, аэродром, гимн и прочее. Подбросил эту идею одному местному дядьке, который тут же одобрил. "Хорошая идея. Надо ее Брежневу рассказать. Пьяному Брежневу". Почему, спрашиваю, пьяному? "Трезвый ни за что не согласится". Мне понравилось эстрадное построение шутки - со ступенькой. - Но работа на телевидении состояла, видимо, не только в этом... - Я сразу Виктора Татарского притащил из Киева, он стал делать "Пластилиновую ворону". Пригласил несколько хороших авторов для мультиков. Через год резко поднялся уровень студии, мы получали за свои фильмы международные премии - в Испании, Финляндии, Англии. Вообще меня часто звали туда, где все развалилось. В детской редакции радио не было хороших передач. Созвали кучу авторов и актеров, они говорят: позовите Успенского, пусть что-то придумает. Так родилась "Радионяня". Потом плохо стало в редакции учебных программ телевидения. Я придумал им "АБВГДейку". Написал десять программ, потом меня вытурили. Правда, песни мои оставили. - То есть вы продолжали со скандалом, как с песней, шагать по жизни? - Да, но начинались новые времена. Вредность вредностью, но успех, а значит и деньги, мое имя приносило. Стали выходить книжки, которые десятилетиями лежали у меня в столе. В начале 90-х я создал собственное издательство "Самовар". У меня была идея издавать веселые учебники. По моему заказу Гриша Остер написал "Веселую арифметику". Я сам написал "Веселую грамматику"... Деньги, которые удалось добыть, сразу же вложил в лучших авторов - Андрея Усачева, Тимофея Собакина. Решил: если вылетим в трубу, хоть книжки останутся. Директором пригласил бывшего начальника главка. Думал, зубр. Но он начал с того, что какие-то деньги выписал на себя, потом выпустил какую-то глупую книжку с целью быстро заработать, не вышло...Чуть не разорились. - В общем, вы столкнулись с капитализмом. - Нет, я столкнулся со строителем социализма, который начал строить капитализм. Потом к нам пришли бывшие офицеры-ГРУшники, с ними дело и наладилось. Потом мне это надоело - заниматься весь день картоном, бумагой, типографиями, а вечером садиться еще и книжки писать. Это было неправильно. Я ушел из издательства и стал просто писать книжки. "Самовар" остался сам по себе. - Не стоял вопрос, где издаваться? - Нет, не стоял. Вместо 20-тысячных тиражей, которые я сам делал в "Самоваре", меня начали издавать 200-тысячными. И пошло, пошло... Вышло 10-томное собрание сочинений... Дом построил - специально, между прочим, подальше, под Рузой, чтобы оторваться от Москвы, от всяких презентаций и поздравлений. Я уехал и четыре года писал "Лжедмитрия второго настоящего". Я много лет собирал материалы. Потом один издатель заинтересовался, дал мне приличный аванс... Я сел работать и очень рад, что книжка вышла. От детских книжек я получал удовольствие, над этой работал как "серьезный писатель". Но постепенно Москва затянула обратно, я вернулся, живу теперь в Переделкине. - А как родилась передача "В нашу гавань заходили корабли"? - Я придумал сначала передачу на радио, которая детям возвращала бы романтические песни. С Шаинским мы слепили первые программы и ожидали, что дети пришлют нам восторженные письма. Дети ничего не прислали, зато откликнулись взрослые. В конце концов мы начали делать взрослую передачу, находясь в детской редакции. Потом мы ушли на НТВ - позвали Дима Дибров и Лев Новоженов. Потом ТВ-6, теперь ТВС. Песни идут и идут, люди тянутся к нам, один интереснее другого. Я так горжусь! Когда "гавани" не было, все пели попсу. И вдруг - один ансамбль, другой стали петь наши песни, начали выходить сборники и диски, уже и помимо нас. И постепенно этот огромный, страшно инерционный корабль песни был повернут в сторону "российскости". Сейчас мы уже и бардовские песни в программу включили, и немного другую задачу поставили - объединять людей. Вот снимаем новогоднюю программу. Называется "Шумел камыш". - С вашим именем связывают первые попытки цивилизованного использования авторских прав... - Когда фабрика "Красный Октябрь" начала выпускать конфету "Чебурашка", я сказал им: "Ребята, это мой герой и моя конфета". Они отмахнулись. Тогда я сказал: "Раз так, я обращусь к детям всей страны и призову их не покупать конфет фабрики "Красный Октябрь", потому что там работают слабомозглые люди, которые воруют чужие идеи". Они мне сообщили, что я многим рискую, - почти угроза. Тем не менее я приступил к осуществлению своего плана. Тогда они просто прекратили выпуск этих конфет. Понимаете, я не отстоял по-настоящему авторские права, но доказал всем, что я хоть немного, но управляю этим процессом. Потом где-то выступала некая развесчица этих конфет и говорила, что вот, мол, Успенский отнял у детей хорошие конфеты. Теперь они называются "Ванька-встанька" и никто их не берет. - Ваши авторские права ценятся на мировом рынке? - Когда страна открылась, был большой бум, выходили книжки в Америке, в Японии, Германии, Голландии... Рисунки у всех разные - у одного Чебурашки уши треугольные, у другого круглые и маленькие... Потом первая волна схлынула, сейчас, пожалуй, только в Финляндии выходит каждая моя книжка. Там меня любят. - Книги, фильмы, телепередачи, известность... Почему вы считаете, что КПД вашей жизни составил всего 30 процентов? - Понимаете, по большому счету, я не хотел писать книжки. Я хотел действовать. Я хотел делать программы на телевидении. Я хотел создать "пионерский банк", в котором дети собирали бы деньги и сами решали, на что их тратить. Я собирался открыть детское телеграфное агентство. И я бы это все создал - я умею и добывать деньги, и зарабатывать их. И сам бы бегал, как заведенный, и других завел бы. Вырастил бы десятки молодых людей. Но это все не состоялось... Не давая мне работать, советская власть заставила меня сесть за письменный стол. Я стал огромной фабрикой по обслуживанию самого себя. Правда, не все мои друзья так думают. Марк Розовский говорит: "Ты не понимаешь, ну сделал бы ты еще пять "АБВГДеек", они бы через год забылись. А "Дядя Федор" живет и работает, и наработает еще много. - Вообще-то он прав. Но, может, не поздно еще взяться за что-то иное? - Есть опасение, что как-то упустил современных детей. Дети до семи лет прежние, а старше - другие. Меня раздражает, что они все время между телевизором и компьютером, телевизором и компьютером... Тых-тых-тых целыми днями. Их надо от этого как-то отрывать. Надо целую систему строить - скаутские отряды, детские парки, соревнования, детские движения по стране - белых, зеленых, красных, каких угодно. Можно этим увлечься. Если бы государство вложило в меня бешеные деньги, я бы, наверное, согласился. А так - уже нет. - Не юбилейные какие-то мысли. - А я не люблю этих ... юбилеев. То мне орден пять лет назад предлагали, то государственную премию, то телеграмму какую-то согласовывают. Не хочу я этого. Не могу я принимать эти награды от людей, которые славят все того же Михалкова. - У вас есть сейчас какие-то отношения с властью? - Никаких. - Это приятно? - Наверное... Дружбы все равно не получается. Но проблема вообще в другом. Я, например, мог бы занять пост любого министра - хоть галошного. Могли бы мне, скажем, предложить пост министра культуры, зная, что я деятельный человек. Мне кажется, я бы сделал культуру всенародно выгодной. Но никто меня ни о чем не спрашивает. Вот ищут национальную идею. Те, кого спрашивают, ничего дельного предложить не могут. А я говорю: давайте, например, леса очистим от помоек. Господи, да дайте мне на телевидении пятнадцать минут в день - я людям сумею все объяснить. - Новых героев вы придумываете? Или сейчас хорошо идут продолжения "Дяди Федора"? - Сейчас пишу книжку об инопланетянине, пришельце. Сначала это просто игрушка была, но постепенно я понял: раз уж я создал это существо, я должен понять мир, из которого оно пришло, чем оно отличается от нас. Пришел папа-инженер, увидел это существо, позвал своих начальников... Делая эту книжку, я все больше и больше понимал, что это не игрушка! Появление этого существа значительно важнее, чем посадка людей на Луну. Человечество тысячи лет ждало этого события. Существо хотят забрать в Институт исследования космоса, а оно отказывается. Делают филиал вокруг дома, забор. Приезжает президент - с мигалками, охраной. Вышел из машины, задел дверью старую яблоню, посыпались яблоки, охранники принялись по ним палить... Выясняется, что пришелец стоит многих денег - его можно продать американцам. В общем, я закончил книжку, сейчас самая лучшая стадия - я положил ее в стол. Предвкушаю чистовую правку. - Как зовут этого Чебурашку XXI века? - Камнегрыз со станции Клязьма. Камнегрызик. Углеедик...