Вставшие с левой ноги

Речь не о тех товарищах, кто вышел на улицу 7 ноября под красными знаменами и с портретами генералиссимуса. Речь о тех, кто "с Лениным в башке", остался дома в своих кабинетах за письменными столами, то есть о левых интеллектуалах. Они время от времени на специализированных симпозиумах обсуждают перспективы соцреализма, соцгуманизма и неизлечимую болезнь левизны в буржуазной цивилизации на новом историческом этапе. Есть у них на телевидении выгородка, где им позволено потоптаться и даже погарцевать, рассуждая о том, о сем, о пятом, о десятом... Это авторская программа Виталия Третьякова "Что делать?". Понятно, что в первых числах ноября пришедшие на эфир ученые и историки не могли не задаться праздничным вопросом о том, что такое приключилось 85 лет назад 25 октября по старому стилю: Великая социалистическая революция, или всего лишь государственный переворот. Кто-то ответил: переворот с последовавшей за ним сменой элит. Кто-то: революция, давшая толчок модернизации Святой Руси. Самый мудрый, почти соломоновский вердикт гласил: то был переворот, после которого началась модернизация. Ученый Александр Сергеевич Цыпко чуть не плакал, отстаивая свой пессимистический вывод, что после взятия штурмом Зимнего последовала Великая Социалистическая Катастрофа. Ученому Логинову такое определение показалось особенно обидным; он стоял на том, что русская революция ничем не хуже других национальных революций. ...Помню товарища Владлена Логинова, ученого марксиста, когда он со своими штудиями ленинизма воспринимался почти как диссидент в рамках советской официальной идеологии, почти как ревизионист на фоне ортодоксальной, фундаменталистской теории классовой борьбы. Он был одним из немногих, кто, где косвенно, где прямо, обеспечивал марксистское прикрытие шестидесятничеству. Шестидесятничество отчаянно, почти надрывно искало какие-то точки соприкосновения между классовым гуманизмом и абстрактной, то есть общечеловеческой, моралью, следствием чего явились фильмы про Ленина по сценариям Евгения Габриловича, спектакли про Ленина по пьесам Михаила Шатрова. Ленин с человеческим лицом, КГБ с человеческим лицом, социализм с человеческим лицом - то были все построения на песке, своего рода времянки, непрочные в художественном отношении, несостоятельные в отношении мировоззренческом. Им можно отдать должное, поскольку в холодную пору правоверного и единственно верного учения-мучения печурки-буржуйки как-то согревали нас, хотя бы с одного боку. Но вот проходит время, открывается до дна и ниже масштаб общенационального бедствия, а прогрессивный ученый все там же, все тот же. С упорством, достойным какого-нибудь лучшего употребления, он поддерживает в своем сознании огонек иллюзии благотворности ленинских норм и плодотворности ленинских идей. Теперь он, правда, оберегает чистоту и величие ленинизма не от его ортодоксов, а от тех, кто и то и другое в грош не ценит. Делается это следующим образом. Он ставит с русским Октябрем рядышком взятие французской Бастилии и глядит, как там и там развивались события. У нас появилось революционное правосознание, когда убивать можно было без лишних процедурных церемоний, и у них оно имело место быть. У нас были созданы репрессивные органы, и у них было свое ВЧК. У нас кровь лилась реками, так и у них - потоками. К этому добавляются опыт гражданской войны в Штатах, обстоятельства гражданской розни и резни в других странах, и таким манером вычисляется типология всех социально-общественных потрясений. Типология типологией, но, как известно, дьявол прячется в деталях. Дьявольской деталью является то обстоятельство, что в других странах революционное кровопускание длилось годы, а у нас - десятилетия, отчего начались необратимые процессы в сознании русского человека. Вообще, надо заметить, желание включить Октябрь и его последствия в естественный исторический ход времени, в конечном счете, оборачивается умалением исключительности этого события. Это непорядок. Ведь исключительной была не только идеология бесклассового общества, но и его технология. Ингредиенты последней: партия нового типа (крошка Цахес) - раз, институт заложничества - два, ну и террор по отношению не столько к реальным, сколько к потенциальным врагам режима. Бытие в подобных условиях не то чтобы определяло сознание, но, как правило, отменяло его. Опустевшее свято место занимала так называемая коллективная мораль, которая дозволяла индивидуальную аморальность. Вот и все всемирно-историческое значение Великого Октября. И вот, собственно, у какой "печурки" греются сегодня наши левые интеллигенты. Так это уже, пожалуй, старческая болезнь левизны в обществе, которое худо-бедно демократизируется. А что вы думаете об этом?