Шесть лет, разделивших два романа, не были насыщены молчанием Крахта. Напротив - Крахта в немецкой культуре в эти годы было много, хоть отбавляй. Он рассекает на небесно-голубом "Порше" (богатые предки отсыпали Крахту кучу лаве), с которого, как Ленин с броневика, призывает к культурной антибуржуазной революции. Каждый второй начинающий немецкий писатель теперь под Крахтом себя чистит. Благо растущая партия Крахта оформилась идеологически - вместе с соратниками, такими же молодыми, успешными и безупречно одетыми писателями, он организовал "поп-культурный квинтет". Благо их сторонники получили как руководство к действию, свои "апрельские тезисы".
В 1999 году один из пятерых, 27-летний Йоахим Бессинг, снял на три дня лучшие апартаменты в берлинском отеле "Адлон" - с пышным камином и с видом на Бранденбургские ворота. Здесь поп-квинтет соорудил манифест "Королевская грусть", вышедший затем отдельной книгой. В манифесте молодые-золотые люди клянутся именами двух самых модных в 90-е писателей: американца Брета Истона Эллиса (чей главный роман "Гламорама" выйдет в России в начале следующего года) и француза Мишеля Уэльбека (чьи "Элементарные частицы" уже вышли у нас в "Иностранке" и стали одним из главных хитов 2001 года). А также пишут о господстве в современном обществе банального, поверхностного. "Нет больше никаких тайн, никаких иллюзий, ничего нового. Все уже было. Это порождает сомнение, из которого и рождается сегодняшняя литература".
"Старые" критики конечно же обозвали поп-квинтет "бессердечными сопляками, влюбленными в собственные банальные сентенции". "Актуальные" критики, поскребя снобизм да дендизм, обнаружили под ними попытку найти хоть какую-то внутреннюю опору в мире, где умерли ценности, проповедуемые их родителями. В мире окончательно победившего капиталистического рынка. В мире, находящего себе смысл исключительно в потреблении. В мире, где вся жизнь - поход в супермаркет.
"Faserland" - это высшее общество вещей, которые кичатся друг перед другом известностью своих брендов. В романе нет просто минеральной воды или просто часов, а есть Spa, Rolex, Cartier. Куртка от Barbour (в переводе Татьяны Баскаковой - "барбуровская куртка") - один из двух главных героев книги, равноправный с ее носителем. А правит в этом обществе золотоглавая королева Visa.
Второй главный герой, оставшийся, в отличие от куртки Barbour, безымянным (молодой немецкий богач, денди), все 232 романные страницы мечется из города в город, из Гамбурга во Франкфурт, меняя самолеты и поезда, пересаживаясь из S-Klasse-Mercedes в Porsche 912, избывая свою экзистенциальную тоску, запивая ее то Roederer, то Brandy Alexander, то Jack Daniels. Всю дорогу пытается трахнуть какую-нибудь клевую куколку, но повсюду его ждет жесточайший облом: одна куколка валит с другим, другая, накачавшись драгза, валится в бессознанке, третью, уже согласную отдаться герою и запершуюся с ним в ванной комнате, вдруг выворачивает наизнанку - красным вином и непереваренными остатками моркови. Герой, надо отдать ему должное, и сам блюет весь роман, почти не переставая. Это сладко-тошнотворная месть "Faserland'а": герой брезгует этим долбаным, долбаным, долбаным миром, мир отвечает ему тем же.
Все восемь главок романа Кристиан Крахт настойчиво напоминает читателю про восемь кругов ада (книга обрывается как раз перед девятым), а также не забывает про гете-мефистофелевскую символику, подчеркивая, что дело тут не только в известном конфликте фатеров и киндеров - ныряйте глубже. Как и было завещано в учении эллисизма-уэльбекизма.
Правда, в немецкой версии этого учения, изготовленной Крахтом, смертельной тоски - подлинной, страшной, не завыть, а сразу утопиться - не получается, а выходит лишь "королевская грусть", облом: девушка свинтила, какая досада.
Цитата
"Извращение заключается в том, что мы обслуживаем именно ту публику, которую презираем: людей в безобразных вельветовых брюках, которые нюхают плохой кокаин и ходят в клубы. Но именно они станут нашими читателями. Можно сказать, что мы трахаемся на сцене".
Из книги-манифеста "Королевская грусть"