14.VII - 20.VII

Удивляет жестокая критика, с которой обрушились на фаталиста Данькова, ибо практика выбора верховенствующих персон по жребию имеет древнюю и почтенную историю. Когда, например, в 1917 году Поместный собор в Москве из трех предложенных духовных особ избрал Патриархом Тихона (Белавина), сделано это было именно посредством Божьего суда. Разница в деталях, конечно, есть. В 1917 году в Храме Христа Спасителя при стечении церковного народа жеребьи вынимал старец-схимник, тогда как по проекту Данькова действо должно происходить в злачном месте, а вместо старца-схимника (которому крутить рулетку было бы и невместно) орудием Божьего суда явится барышня-крупье. Даже если желательно соблюсти светский характер процедуры, лучше избегать злачных мест - пусть, например, в Доме культуры жеребьи из барабана вынимают пионеры. Беда, правда, в том, что при белорусских политических обычаях оппозиционное собрание в Доме культуры может быть разогнано, а за привлечение к делу пионеров еще и дополнительно спросят, как за растление малолетних. В казино проводить оппозиционные мероприятия гораздо сподручнее, ибо на случай вмешательства органов всегда есть железное алиби - "Мы-де тут всего лишь ведем развратный образ жизни, чуждый всякой политики". Предложение представляется крайне ценным еще и в другом отношении. Как умеют договариваться промеж себя демократические силы, мы знаем. Рациональные доводы и содержательные процедуры отбора тут бессильны, ибо всегда находится мужественный борец, который заявляет: "Тьфу мне на ваши доводы, у меня свои социологические данные!" При выборе по жребию можно игнорировать любую демагогию, в том числе и худшую ее разновидность - социологию, что уже само по себе приятно. Что же до опасности избрать по жребию малоудачного лидера, то в Белоруссии эта опасность счастливо отсутствует. На фоне демократически избранного Александра Григорьевича любой исход Божьего суда в казино будет проявлением неизреченного Божьего милосердия к Республике Беларусь. Впрочем, критические суждения сторонников А.Г. Лукашенко насчет "шоу из психиатрической больницы" могут объясняться убежденностью в том, что таковые шоу, подобно сеньоражу, праву на ношение президентского штандарта etc. суть исключительная прерогатива самого Александра Григорьевича, и любая попытка покушения на нее со стороны третьих лиц есть незаконное присвоение неотъемлемых атрибутов верховной власти. Куда более снисходительное отношение к оппозиционным шоу было продемонстрировано В.В. Путиным. Говоря о своем давнем знакомце Борисе Абрамовиче, человеке "неуемном и неугомонном", который "всегда кого-то назначает и кого-то свергает", благодушный Владимир Владимирович заметил: "Пусть трудится. Вообще это неплохо. Если он чего-то будет выискивать такое, что мы делаем неправильно, и предъявлять общественности, мы ему должны быть только благодарны, потому что это должно корректировать наше собственное поведение. Он человек неглупый, может, чего и накопает". В.В. Путин лишний раз продемонстрировал свою глубокую укорененность в немецкой культуре, воспроизведя речи Господа из "Пролога на небесах" к "Фаусту" - "Слаб человек, покорствуя уделу/ Он рад искать покоя, потому/ Дам беспокойного я спутника ему,/ Как бес, дразня его, пусть побуждает к делу". Далее, согласно И.-В. Гете, "пресс-конференция заканчивается, небо закрывается, архангелы расходятся", а Мефистофель, оставшийся на сцене один, удовлетворенно констатирует: "Как речь его спокойна и мягка, / Мы ладим, отношений с ним не портя./ Прекрасная черта у старика:/ Так человечно думать и о черте". Все надеются, что, наблюдая пресс-конференцию В.В. Путина из парижского отеля "Риц", Борис Абрамович именно таким образом резюмировал мероприятие, но беда в том, что, по мнению богословов, элегантно-цинический гетевский Мефистофель весьма мало похож на реального беса, для которого свойственна прежде всего болезненная зацикленность на своей уязвленной гордыне. Мужественный редактор "Эха Москвы" А.А. Венедиктов в этом отношении стоит к теологическим конструкциям значительно ближе, нежели гетевский герой, а между тем именно во власть самолюбивого редактора отныне отдан - вместо Б.Е. Немцова - кроткий старец-либерал Е.Г. Ясин, которому А.Р. Кох продает злополучные 9,5% акций "Эха". Поскольку, по мнению А.А. Венедиктова, принятие Б.Е. Немцовым от Коха искомых 9,5% было бы "бесстыдством" и "мародерством", печально даже и помыслить, на что теперь пошел покорный партийной воле Е.Г. Ясин. Очевидно, на политсовете СПС рассудили: "Дедушка старый, ему все равно". Хотя отныне Е.Г. Ясин уже не партиец - повинуясь неодолимому отвращению А.А. Венедиктова к партиям как таковым, он приостановил свое членство в СПС. Прежде примеры такого отвращения к партийности можно было сыскать лишь в совзагранучреждениях, куда, как известно, путь членам КПСС был строго заказан. В точности, как на "Эхе", ни в одном совпосольстве не было парторганизации, а вместо того абсолютно беспартийные совзагранслужащие исправно собирались на заседания месткома - очевидно, чтобы вести с работодателем, т. е. советским государством неистовую классовую борьбу за улучшение условий труда. Многие сомневались, был ли какой-нибудь смысл в такой хитроумной конспирации, но если совзагранопыт стереотипно воспроизведен в последнем оазисе свободы слова, очевидно, был - и самый глубокий. В ходе информвойны осени 1997 года, открытой как раз на "Эхе", когда публика спрашивала, зачем же А.А. Венедиктов обмарался об храброго разоблачителя А.В. Минкина, первоначальная версия ответа гласила: "Позвонил Гусинский и сказал, что приедет Минкин - что ж нам было делать?" Гусинский, как известно, занимал пост секретаря парторганизации, которому нельзя было отвечать: "Ничего, Минкин как приедет, так и уедет", - поэтому, видя, к чему приводит диктат парторга, на "Эхе" и учредили полную свободу и беспартийность.