Пушкин золотой середины
Бытует мнение, что классику надо ставить так, чтобы она не была похожа сама на себя. Чтобы зритель, смотрящий Пушкина или Достоевского, Островского или Шекспира, не вспоминал о них, а оригинальное заглавие, вынесенное на афишу, воспринимал как досадное недоразумение. Только в этом случае, считают от души самовыразившиеся авторы, классика имеет право считаться актуальной.
Имеется в современном театре (правда, в значительно меньшем объеме) и другая крайность. Если первую характеризует избыток адреналина, то вторую — склонность к нафталину. Иными словами, желание не отступать от вековых традиций.
На этом фоне откровением смотрятся спектакли, авторам которых удалось соблюсти золотую середину: и классика сохранить, и из дня сегодняшнего не выпасть. Одна из таких приятных неожиданностей — «Маленькие трагедии» режиссера Влада Фурмана, привезенные в Москву Санкт-Петербургским театром им. Андрея Миронова в рамках федеральной программы «Большие гастроли».
Пушкинский текст сохранен. Герои узнаваемы. Моцарт остался Моцартом. Дон Жуан — Дон Жуаном. Вальсингам — Вальсингамом. Но это не персонажи своих веков или пушкинского времени, а живые, реальные, современные люди. И формат, выбранный для их представления, соответствует сегодняшним тенденциям. «Дон Жуан», например, становится черной комедией со смертельной дуэлью посредством черешневых косточек и необыкновенно жизнелюбивым заглавным героем (Алексей Морозов). Даже когда гангстеры закатывают его в бадью с цементом (покойный командор, судя по всему, был крупным мафиози), он сохраняет здоровый оптимизм.
«Моцарт и Сальери» обнаруживает признаки абсурдистской драмы. Парики используются как шляпы, «фигляр презренный» оказывается мастером единоборств, Сальери предстает во множестве лиц (посредственностей много, гений один), и вся эта разномастная компания усаживается за тайную вечерю, подливая отравленное вино божественному Моцарту. «Пир во время чумы» прочитан как апокалиптический триллер — с завыванием сирены, оживающими мертвецами и ликвидаторами в спецкостюмах. В то же время духоподъемное «Есть упоение в бою» не декларируется, а поется — задушевно, как на посиделках у костра. И что удивительно — это разнообразие не входит в клинч с пушкинским стихом. Возможно, потому, что преподнесение его во всем интонационном, ритмическом и темповом богатстве исполнители считают своей главной задачей.
Есть в этом разделе безусловный победитель — Евгений Баранов. «Скупой рыцарь» с его участием — театр одного актера. Присутствуют там и другие, достойно поданные персонажи, но волею драматурга именно Скупому подарен протяженный и сложнейший монолог, а артисту — шанс, которым он не замедлил воспользоваться.
Воля режиссера, помимо жанровых трансформаций, проявляется в единственном несовпадении с оригиналом. Вместо лирической канцонетты про Инезилью Лаура читает гостям «Из Пиндемонти»: «Недорого ценю я громкие права...» Далее — по тексту: «А чьи стихи, Лаура? — Дон Жуана». Манифест свободного художника («для власти, для ливреи не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи») присваивают себе и остальные участники «Маленьких трагедий». Финал ознаменован коллективной мелодекламацией этого шедевра и благодарными аплодисментами зрителей, разделивших мнение авторов.
