Заболтали тему

<A style="COLOR: blue" target="_blank" href="http://iz.ru/culture/article1203464">Балет "Болт", </A>главный герой которого, пьяница и вредитель Ленька Гульба, ломает заводскую машину, подложив в нее болт, в 1931 году выдержал ровно одно представление. Его подвергли обструкции и сняли за карикатурное изображение советских тружеников. Потом "Болт" долго мечтал поставить Юрий Григорович. Но как-то не получалось. Наконец за балет взялся новый худрук балета Большого театра Алексей Ратманский. И снова - не сказать что неудача, но что-то с чем-то не срослось. Люблю хореографа Алексея Ратманского. За серьгу в ухе, за правильный бэкграунд (экс-премьер Датского королевского балета - человек эрудированный, цивилизованный и разбирается в современном искусстве), за ум и вкус, юмор и самоиронию. За нетривиальные, наконец, идеи и удивительное бесстрашие. Что за блажь, скажем, была поставить "Светлый ручей" Шостаковича? Ведь разгромили балет в 1936-м, прокляли, можно сказать, - нет, поставил. И хорошо поставил. И на этом не успокоился, а решил сделать еще и "Болт", сценическая судьба которого была еще короче, а либретто - таким кошмаром, рядом с которым меркнет даже праздник урожая в колхозе "Светлый путь" из балета "Светлый ручей". Это чистая авантюра - взяться за либретто партийного человека Смирнова, в ужас приводившее Шостаковича: "Содержание очень актуальное. Была машина, потом испортилась (проблема изнашиваемости материала). Потом ее починили (проблема амортизации) а заодно и новую купили. Потом все танцуют у новой машины. Апофеоз. Все это занимает три акта..." Но при всей любви к Алексею Ратманскому закрыть глаза на очевидное не получается. Во-первых, мешает музыка. Начитавшись либретто, Дмитрий Дмитриевич с перепугу насочинял такого, что, кажется, вообще ни в каком обтанцовывании не нуждается. Закрой глаза и слушай - как завод работает, как пьяница филонит, как передовики труда закладывают бездельников и отбивают у них подружек-комсомолок. Во-вторых, мешает сценография. Точнее, сценограф Семен Пастух, к которому тоже объективно относиться не могу. Мне нравится его взгляд на вещи. На такие затасканные, замусоленные вещи, как серп и молот, рабочий и колхозница, свинарка и пастух. Он умеет с этим работать. На все советское он смотрит так, как будто это "стиль такой", засланный нам из космоса за грехи наши. Но прекрасный при этом стиль, такой совершенный, что не подложить болт просто грешно. Только он мог придумать все это великолепие - заводской цех, напоминающий мигающее нутро космического корабля; гигантских монстров-сварщиков, разгуливающих по заводским площадям; родившуюся от слияния серпа и молота Машину, вокруг которой служат бесконечную литургию техники-наладчики, чертежники, инженеры и работники с работницами. Человек здесь как будто уже и не нужен. Слушай, товарищ, и смотри страшную сказку про то, как машина съела человека, но сломалась, как принцесса на горошине, от дурацкого болта. Именно к этому зловещему смыслу хореограф не присмотрелся и не прислушался. Художник с композитором словно отняли у него инициативу. Иначе почему оригинальная первая сцена с физкультурниками так и не стала стилеобразующей? Почему уже в сцене митинга все вдруг распадается, и чувствуешь себя непоправимо несчастным, словно на гастроли в Большой приехала свердловская оперетта: звук отдельно, танцы для заполнения жилплощади, а декорации намекают на стоимость постановки в целом? Конструктивистские декорации и классические пуанты, конечно, не самое страшное сочетание, но хореографическая акварель, дрейфующая между Баланчиным и Григоровичем, не позволяет более жестко сформулировать мысль там, где этого явно требуют и музыка, и декорации. В сцене пуска машины артисты "размазаны" по сцене, а должны уподобиться сложному, но работающему в едином ритме организму - иначе как заметить, что пьяница Денис (новое имя Леньке Гульбе дал исполнитель Денис Савин) совершил преступление, уйдя с рабочего места и сломав всем ритм? В финальной сцене, когда беспризорнику Ивашке снится "светлое будущее", вспоминается куда более грубое, но более "сделанное" искусство ансамбля Моисеева. Вроде все как положено - в красной коже осоавиахимовцы изображают полет, топыря ручки-крылья; буденновцы машут сабельками и дергают за поводья воображаемых коней; самокатчики катаются на настоящих самокатиках, - а цирк не получается, трюков-то нет, и от стилизации отказались. Весь балет только и гадаешь: как же это случилось? Почему "Болт", который заявлен в музыке и декорациях, в хореографии угадывается лишь изредка? Кто подставил кролика Роджера? Может, всему виной несчастное либретто, которое Ратманский попытался хоть как-то актуализировать? Но сюжет про Дениску, который сбивается с ритма, отбивается от коллектива, а заодно и болт в машину подкладывает не от вредности, а потому что его бросила любимая девушка, изменившая ему с комсомолом и планами индустриализации, - не менее странен, чем прежний с бюллетенщиками, попами и прочей агитпроповской нечистью. А уж как повод для сочинения танцев - еще более труден. Тут как ни хвали создающих сколь возможно "яркие образы" артистов - Дениса Савина, Яна Годовского, Анастасию Яценко, Геннадия Янина, как ни радуйся некоторым формальным находкам талантливого хореографа Алексея Ратманского, от главного вопроса - "про что" они танцуют - не отмахнуться. Иначе получится как с заводом в балете "Болт": не важно, что производить - танки или трактора, важно, чтобы коллектив был хороший.

Комментарии