Ему 18 апреля исполнилось бы 70 лет, и есть что-то странное в том, что о Майке и его группе «Зоопарк» сегодня стали забывать. Потому что именно его ощущение, настроение, мысли сегодня кажутся куда более понятными, чем бунтарские зонги Цоя про друзей, которые идут по жизни маршем, и даже про перемены, которых требуют наши сердца и глаза. Реальность Цоя уже слишком далеко, она исторична и мифологична, а Майк как будто про нас поет.
Просто вспомните, как часто вам приходят на ум эти строчки в обычной жизни. «Я боюсь думать, наверно, я трус!» «Недавно я забыл права, причем, по-моему, в ГАИ». «Ты всегда знала, что мне нужно, она знает, чего я хочу». «Это наш молодежный герой опять затеял битву с дураками, но бьется он сам с собой». «Недавно я услышал где-то, что скоро прилетит комета и что тогда мы все умрем». «Ты хочешь, чтоб всё было по первому сорту — прости, дорогая, но ты бьешь все рекорды!» «Вот и наступило то самое завтра, о котором я что-то слышал вчера».
И кто-то, как всегда, нес мне чушь о тарелках,
И кто-то, как всегда, проповедовал дзен,
А я сидел в углу и тупо думал, с кем и где
Ты провела эту ночь, моя сладкая N.
Майк внимателен к деталям, самоироничен, интеллигентен, любые бытовые подробности легко вплетаются в его тексты. В его текстах мы вдруг встречаем строки из старых знакомых — Лу Рида, Дэвида Боуи (который, как замечает Майк, «всем давно надоел»), Джима Моррисона, Мика Джаггера. Для тех, кто знает классику рока, прослушивание песен Майка похоже на перелистывание альбома с фотографиями лучших друзей. Не всех узнаешь с первого взгляда, но зато когда узнаешь, это сразу радость и светлая ностальгия.
Майк не зовет к подвигам, не швыряет уголь в огонь в прямом и переносном смысле. Он просто предлагает вместе провести время и спокойно поболтать о том, что круто достало за последнее время. О женщинах, с которыми не получается найти общий язык, о хамстве и грубости, которые ждут за окном, о несбывшихся надеждах, об усталости, раздражении, стрессе.
Каждый день это — меткий выстрел,
Это выстрел в спину, это выстрел в упор.
За все эти годы можно было привыкнуть,
Но ты не привык до сих пор.
Понятно, что он очень хотел быть русским Бобом Диланом. Это не просто декларировалось, но даже сам симбиоз электрической группы «Зоопарк» и квартирников с гитарой — это очень по-дилановски, просто Дилан был в тот момент целеустремленнее, энергичнее, публицистичнее.
А Майк — ну, конечно, он не был таким тихоней, каким его великолепно изобразил Рома Зверь в фильме «Лето». Тот Майк вряд ли бы написал «Дрянь» или «Белую ночь — белое тепло». Настоящий слишком любил рок-н-ролл. Но при этом его лирические герои не обязательно циничные рок-идолы в среде, где для них нет места. Нет, это все живые люди из плоти и крови. Они все рядом, они не небожители. В отличие от Цоя и других великих русских музыкантов того времени Майк не создавал дистанцию между собой и слушателями в своих текстах. У него нет ничего сложного. Поэтому, когда совсем плохо, вспоминаешь именно его.
И что из того, о чем он писал, от нас в действительности ушло? Пепси с ромом вновь воспринимается более-менее экзотически. То, что «чемпионом будет «Спартак», встречается с примерно теми же ощущениями, что сорок лет назад. То, что «при каждом саде есть свой садовник, его работа — полоть и стричь», всем вполне понятно.
Майк живет и мыслит в тесных квартирах, где есть кухня, гостиная, ванная комната, которой он «поет хвалу». Иногда мысль Майка добирается до парадных, даже может долететь до пригородных дач, но по большому счету на свежем воздухе ему не очень уютно. Лето сживет его со света, по улицам бродят гопники, которые мешают ему жить, поскорее бы пришел медленный поезд…
У нас сейчас как раз время, чтобы слушать именно Майка. То, что было написано с середины 70-х до середины 80-х, в состоянии внутреннего напряжения — и сильной усталости, ощущения, что что-то должно, обязано пойти иначе, но непонятно, когда и где это случится. Майк припечатывает:
Вот так мы жили, так и живем,
Так и будем жить, пока не умрем,
И если мы живем вот так —
Значит, так надо!
Он умер в 1991 году, а если бы остался жив, совершенно неясно, как бы он перенес 90-е, не говоря уже о дальнейших временах. Ясно, что бороться ему было глубоко неинтересно, как неинтересно выживать, зарабатывать, заводить менеджеров, чтобы ездить на гастроли, прорываться на телеэфиры. Всё это диссонировало с тем домом-крепостью, который неуютен, но понятен, всё это требовало качеств, воспитывать которые невозможно было бы без потери внутреннего достоинства.
Пожалуй, Майк сразу бы перемахнул в мир пандемии, где каждый сидел один и не выходил на улицу без нужды. Пожалуй, сегодня он написал бы немало хороших песен, где вся его неустроенность нашла бы для себя правильные слова. Мы ходили бы на его квартирники и смеялись бы над его шутливыми строчками, над его пригородными блюзами, которых к семидесяти годам он написал бы еще с десяток. Он бы пел: «Если нам с тобой негде любить друг друга, давай тогда хотя бы ходить». И мы бы отвечали: «Давай!»
Автор — кинокритик, редактор отдела культуры «Известий», кандидат филологических наук
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
