«Олимпийское золото не сравнить с победой в Кубке Стэнли»
Московский «Спартак» стал одним из главных открытий минувшего сезона КХЛ. Команда Алексея Жамнова уверенно вышла во второй раунд плей-офф, где лишь в шести матчах серии проиграла будущему обладателю Кубка Гагарина магнитогорскому «Металлургу» (2:4). А атакующая тройка Николай Голдобин – Иван Морозов – Павел Порядин стала одной из самых результативных в чемпионате.
Непосредственное отношение к этому имеет работающий с нападающими ассистент главного тренера Алексей Ковалев, один из сильнейших форвардов мира 1990–2000-х годов, олимпийский чемпион 1992 года, ставший в 1994-м в составе «Нью-Йорк Рейнджерс» первым русским обладателем Кубка Стэнли.
В интервью «Известиям» и «Спорт-Экспрессу» 51-летний специалист оценил прошедший сезон, рассказал о возвращении в КХЛ Ильи Ковальчука, тренерской работе в штабе красно-белых, а также о своих разногласиях с тренерами, игре в НХЛ и олимпийском золоте.
«Самое главное для игрока — не уходить в себя»
— Как оцените прошедший сезон «Спартака»?
— Позитивного много было в этом сезоне: много рекордов побили, болельщики вернулись на трибуны. Много положительного, которое во много раз превышает негативное, здесь я бы даже не заострялся. Ребята сделали больше даже, чем от них ожидали. Что касается серии с «Магниткой», ребята выложились на 120%. Думаю, к этому моменту уже не хватило энергии, эмоции все иссякли. Мы понимали и после окончания регулярного чемпионата, что многое можем. Тем более сколько рекордов побили — и лиги, и командных. Здесь сомнений ни у кого не было. Мне кажется, что немного захлестнули эмоции.
— Три матча без заброшенных шайб в серии — психология или настолько хороша у «Металлурга» защита?
— В какой-то степени ребята были просто на эмоциях, когда не могли забить, но и вратарь у соперника тоже хорошо сыграл. Моментов у нас было предостаточно. Вместо того чтобы лишнюю передачу отдавать, можно было бросить, где-то, наоборот, отдать вместо того, чтобы бросить. Бывают такие моменты, когда все решения идеально получаются и всё заходит. Это нам и навредило, потому что в плей-офф такая игра, где нужно упрощать, а не играть в красивый хоккей.
— Задел на следующий сезон сделан отличный.
— У нас еще не все детали исчерпаны, еще много есть вещей, которые тренерский состав может передать игрокам. Когда я был игроком, для меня всегда была задача именно в том, чтобы что-то новое вносить в свою игру каждый сезон, действовать неожиданно, чтобы ко мне было тяжело подстроиться.
— Что скажете по игре Ильи Ковальчука?
— Илья в очень хорошей форме для своего возраста. Не так легко сразу прийти и влиться, каким бы талантливым ты ни был. Я по себе помню: самый легкий вариант — это пройти с командой с самого начала сезона тренировочный лагерь. Очень редко кому удается сразу влиться в коллектив, в какой бы идеальной форме ты ни был, и чтобы у тебя всё сразу получалось. У Ильи много энергии, таланта, он мог бы спокойно помочь. Это такой тонкий процесс не только для игрока, но и для тренерского штаба. Нужно найти правильные сочетания, найти понимание между игроками.
— Много было разговоров про Николая Голдобина и его нестабильность. Про вас тоже много говорили — причем в контексте характера. Какую работу проводили с ним?
— Вот и сошлись (смеется). Всегда есть определенные нюансы. Человек доверяет тренерскому штабу, доверяет нам — бывшим игрокам, которые через многое прошли. Он пошел нам навстречу, попытался измениться, попытался изменить свой характер. Ну конечно, ему еще есть над чем работать. Самое главное для игрока — не уходить в себя.
— Вы играли за «Динамо», работаете в «Спартаке». В «Спартак» перешел Андрей Миронов, человек, который, казалось, будет играть за «Динамо» всю жизнь. Как вы относитесь к принципиальности игры за один клуб? Или это время уже ушло?
— Я вообще этого не понимаю. Я тоже в «Динамо» долго играл, считаю себя динамовским, потому что в 14 лет перешел туда. Меня вывезли из Тольятти, я пришел в «Динамо», и эта команда мне многое дала. Что касается профессионалов, конечно, хотелось бы всегда играть и находиться в одном клубе. С другой стороны, мы профессионалы, игроки, мы всегда выбираем не то, сколько лет мы за один клуб играем, а ту команду, где тебе комфортно, где ты можешь показывать результат.
— Болельщики на такое бурно реагируют.
— У болельщиков свой взгляд, это понятно, но мы хотим расти, развиваться, хотим быть звездами. Если ты попал в команду и находишься там только потому, что хочешь доиграть карьеру в ней, но не можешь показывать результат и чувствуешь, что это не твое, зачем себя мучить? Я, например, играл в «Рейнджерс», хотел бы там остаться, но меня поменяли в «Питтсбург». Журналисты говорили: «Такой талант, а 30 голов не может забить». Я в «Питтсбург» перешел и каждый год по 30 голов забивал. Нужно попасть в правильное место, где ты будешь получать удовольствие, где тебя понимают, где тренер дает тебе возможность быть тем, кто ты есть. Хоккеист должен решать, что ему важнее для самого себя, где он будет себя комфортнее чувствовать и где он будет показывать результат и становиться звездой.
«Ничего нет лучше, когда ты выигрываешь: отметить это с командой, с людьми вокруг тебя»
— Вы — один из первых российских хоккеистов, кому удалось выиграть Кубок Стэнли. Насколько это было значимо для вас?
— Для спортсменов, особенно для меня, любой трофей важен. На Кубок Канады меня не взяли, Владимир Юрзинов отцепил, так как «Рейнджерс» меня задрафтовал и позвал на предсезонные сборы. Я там в команде побыл, товарищеские матчи сыграл. Меня хотели сразу оставить, но я сказал, что вернусь в Россию еще на год, потому что мне предстояло участвовать во многих турнирах, которые хотелось бы выиграть до того, как я перееду. Тем более в таком возрасте. Смог выиграть российский чемпионат, молодежный чемпионат мира, Олимпиаду. К сожалению, чемпионат мира мы после Олимпиады проиграли. И я решил в 19 лет уже поехать туда. Первый год не удался. Я серьезно готовился, тем более на мой второй год поменяли тренера. Чувствовалось, что это к чему-то ведет, это для чего-то делается, намерения у команды большие. Для меня было важно как индивидуально удачно выступить, так и помочь команде.
Как вы уже отметили, я был одним из первых российских игроков, кому это удалось. В целом в НХЛ был одним из первых россиян по многим пунктам: выиграл Кубок Стэнли, стал первым капитаном команды на Матче звезд и так далее. Это тоже приятно. Может быть, у меня не так много индивидуальных рекордов и трофеев, с одной стороны, но с другой — это всё не так важно, как командная игра. Я мог бы пойти играть в теннис, в любой индивидуальный вид спорта, но пошел в командный. Ничего нет лучше, когда ты выигрываешь: отметить это с командой, с людьми вокруг тебя.
— Вы стали первым русским игроком, кого задрафтовали в первом раунде. Какие были чувства?
— Это достаточно смешная история. Когда я ее в Америке рассказал, мне не поверили. У меня был знакомый, который приехал в Новогорск на базу, дал мне «Спорт-Экспресс» или «Советский спорт», точно не помню. Там была новость: «Алексей Ковалев был задрафтован «Рейнджерс». Я посмотрел на него и говорю: «А что это значит — задрафтовать?» Я понятия даже не имел, что это такое. У нас не было возможности даже посмотреть иностранные игры, НХЛ. Мы вообще не понимали, что это. Мы знали, что мы лучшие, на чемпионатах мира выигрываем, на Олимпиадах через раз выигрываем. Потом, когда приехал генеральный менеджер, появилось уже представление, что это. Я так понимаю, меня задрафтовали каким-то клубом где-то в Америке, и они хотят, чтобы я за них играл.
Сейчас задрафтованный игрок выходит на сцену, ему дают майку, бейсболку. Когда меня драфтовали, такого не было. Я был потерянный, как в лесу, не понимал, что происходит, что это такое. На то время немного игроков уезжало куда-то, потому что мы считали себя самыми сильными, а лигу — лучшей.
— Сильно ли хоккей в НХЛ отличался от того, что был в России?
— Первое, что заметил, — площадки намного меньше наших. Я думал, что это просто тренировочная коробка. Потом оказалось, что они на них играют. Понял, что мне особо на них бегать не надо будет. Я могу сэкономить больше сил. Это подходило моему стилю игры, так как на небольшом участке льда я мог обыграть нескольких игроков. Не нужно было бегать как конькобежцу.
— Много писали о том, что у вас был трудный характер и что вы тяжело находили общий язык с тренерами, когда были игроком.
— Если коротко, у меня никогда с тренерами проблем не было, у них были проблемы со мной. Я человек, который всегда хотел выигрывать, несмотря ни на что. Я очень тяжело переношу проигрыши. Как мне всегда говорили: «Вот, он вообще не старается» или еще чего-то не делает. Но никто не хотел говорить: «Какое у него катание, где он так научился кататься?» Многие, кто разбирался в этом, говорили, что некоторые бегут, делая 10 шагов, а он (то есть я) делает три шага и на той же самой скорости двигается. Я очень сильную школу прошел, ставил свой стиль с детства. Я смотрел на профессионалов, пытался повторить движение. Мне предоставилась возможность поработать с конькобежцами, фигуристами, понять логику катания, в чем смысл, как быть лучше. Всю карьеру, кроме шести лет в «Питтсбурге», меня почему-то всегда пытались переучить и заставить делать что-то другое. Что в принципе я не собирался делать. У меня есть талант, за который меня взяли, почему кто-то должен меня переучивать и заставлять играть в какой-то другой хоккей?
Что касается тренеров, мне всегда хотелось понимать, что тренер хочет от меня. Много раз были случаи: не ставят на игру или ставят в другое звено. На следующий день я приходил к тренеру и спрашивал, в чем дело. Мне было не всё равно. Кто-то это воспринимал, что я на рожон лезу, разборки устраиваю, другие воспринимали, что я заинтересован и что мне хочется играть и выигрывать. Был даже момент, когда я пришел к тренеру и сказал: «Вы мне объясните, что мне делать, что я делаю не так. Скажите, как вы хотите, чтобы я делал, посмотрим, может, это принесет результат». На что он мне ответил: «У меня еще 23 человека, о ком нужно волноваться. Если я буду волноваться о тебе, я не смогу делать свою работу». Я понял, что разговаривать с ним бессмысленно. Ему неинтересно что-то мне объяснять.
Я сейчас тренер, я испытал это всё на себе, знаю, что испытывает игрок в определенной ситуации и как должен тренер действовать. Я бы никогда не ответил игроку таким образом, ведь это, считай, твои дети и твоя семья. Тебе нужно каждого игрока понять, обучить, каждому помочь, чтобы у него была хорошая карьера. Это приятная работа, когда ты видишь свои результаты, плоды.
«У нас была молодая команда, на нас никто не рассчитывал. Просто вышли и всех обыграли»
— Что значит для 18-летнего парня выиграть олимпийское золото?
— Тяжело объяснить те эмоции. Тем более когда ты едешь на Олимпиаду, а у тебя нет ни страны, ни гимна. Мы всё равно знали, кто мы, что мы из себя представляем. У нас была молодая команда, на нас никто не рассчитывал. Просто вышли и всех обыграли. Я отходил еще недели две после этого, не мог понять, что произошло. Олимпийское золото не сравнить с победой в Кубке Стэнли. На тот момент для меня он и рядом не стоял с Олимпийскими играми.
— В Зал хоккейной славы вас так и не включили. Обидно?
— Самое главное, что я в российском Зале славы, для меня это важнее. Если мое имя поместят и в Зал славы в Торонто, будет приятно, но здесь я уже не решаю.
— Вы говорили, что очень любите играть в хоккей. Можете себе представить, что играли бы до сих пор, как Ягр?
— Я бы с удовольствием играл, если бы не больные колени. У меня больше 10 операций на двух коленях. Любительский хоккей — пожалуйста.
— Обращался ли Илья Ковальчук к вам за советом перед тем, как вернуться?
— С Ильей мы знакомы очень давно, с того времени, когда он пацаном еще был, лет 15–18. Он приехал в «Уилкс Берри», там русские ребята проводили хоккейный лагерь. Мы поговорили, и я сказал: «Этот парень будет хорошим игроком. У него есть задатки». У нас возможность была и в сборной поиграть вместе, и друг против друга в НХЛ. Я знаю, что такое вернуться в хоккей после такого перерыва. Я ему давал определенные советы. Всё остальное он, в принципе, сам знает, сам много занимается. Всё равно, сколько в зале ни занимайся, на льду другая работа, другой ритм. Хоккей сейчас поменялся.
— Насколько тяжело возвращаться к хоккею в таком возрасте и после такого перерыва? Организм уже по-другому реагирует на нагрузки, и подготовка должна быть другой.
— Нелегко. Я думаю, было бы легче, если бы мы играли по старым правилам. Правила поменялись, хоккей стал намного быстрее. Есть определенные навыки, когда можно притормозить или добавить темп. Например, для меня это было бы проще, я с этим столкнулся в Швейцарии. Когда я пришел и там молодежь начала бегать, я не понимал, куда бежать. Я в одну сторону бегу, а они — в другую. Но когда ты тормозишь темп, они сразу начинают теряться, потому что они привыкли играть всё время в определенном темпе. И я решил: а что если я попробую сбавить темп и поменять его? Две вещи, которые я сделал: сбавил темп и начал играть на противоходе.
— Насколько опыт работы спортивным директором полезен вам сегодня в КХЛ? И как пришло решение стать тренером?
— Не думаю, что сильно помог. В Швейцарии совсем другой опыт и другая лига. Для меня не было ничего сложного в том, чтобы стать тренером. Я себя ставлю как игрок, я — часть команды. Моя задача — понять данные игрока, использовать их правильно, подсказывать. Главное, когда становишься тренером — не возвеличивать себя, а просто влиться и работать, подсказывать. У меня есть возможность показать, чтобы игрок понял, что я требую от него.
