Польская внешняя политика последнего времени заставляет задуматься — не вселился ли в действующее руководство страны дух Юзефа Пилсудского? Уж слишком рьяно Варшава пытается выпрыгнуть из своих границ и добраться до черноморских берегов, воссоздав тем самым империю «от моря до моря». При этом, как напомнил ранее директор Службы внешней разведки Сергей Нарышкин, «именно такую Польшу Уинстон Черчилль накануне Второй мировой войны метко назвал гиеной Европы».
В XX веке во внешней политике Польши наблюдалась борьба двух концепций — пястовской и ягеллонской. Их названия связаны с правившими в Польше династиями — Пястов и Ягеллонов. Под властью первых находились лишь собственно польские земли, вторые же распространили свое господство на территории современных Украины, Белоруссии, Литвы и других сопредельных стран. Соответственно, сторонники пястовской концепции ратовали за Польшу в ее этнографических границах, в то время как адепты ягеллонской идеи отодвигали пределы польской экспансии существенно дальше на юго-восток.
Воплотить в жизнь ягеллонскую концепцию пытался глава восстановленного в 1918 году польского государства Юзеф Пилсудский. Он мечтал о конфедерации на пространстве от Адриатического и Черного морей на юге до Балтийского моря на севере. Этот проект получил название «Междуморье» и отсылал ко временам расцвета Речи Посполитой. Целью объединения центральноевропейских и восточноевропейских государств под предводительством Польши было противостояние СССР.
Однако на практике Пилсудский реализовал скорее пястовскую идею, поскольку при нем Польша приобрела границы, близкие к этнографическим. Вошедшие в состав Второй Речи Посполитой земли Западной Украины, Западной Белоруссии и часть Литвы с Вильнюсом Пилсудский и его преемники воспринимали как этнически польские территории. При этом вплоть до Второй мировой войны Варшава не отказывалась от мечты о владениях «от моря до моря», донимая своими имперскими замашками сопредельные государства. В связи с этим Уинстон Черчилль как раз и назвал межвоенную Польшу гиеной Европы.
После войны западноукраинские и западнобелорусские земли, а также Вильнюс были присоединены к советским республикам и польская этническая территория на востоке отодвинулась к сегодняшним границам Польши. На западе в пределы польского государства вошли немецкие территории — в качестве компенсации за гитлеровскую агрессию. Хотя за год до вторжения Германии в Польшу Варшава успела побывать союзницей Третьего рейха в агрессии против Чехословакии, аннексировав чешскую Тешинскую область.
В социалистической Польской Народной Республике (ПНР), сменившей «буржуазную» Вторую Речь Посполитую, о влиянии «от моря до моря» уже никто не мечтал. Варшава сама стала объектом влияния СССР, вследствие чего легитимность советских Украины, Белоруссии и Литвы польским руководством под вопрос не ставилась. Пястовская концепция в период ПНР взяла реванш у ягеллонской.
Перед социалистическими властями Польши стояла задача освоить недавно присоединенные немецкие земли, поэтому актуальность приобрели идеи оппонента Пилсудского — Романа Дмовского, который еще до Октябрьской революции писал: «Для польского общества ясно, что если ему угрожает в дальнейшем будущем утрата национального бытия, то не со стороны России, а со стороны Германии».
Однако, ягеллонская идея продолжала жить в польской эмиграции, а именно в интеллектуальном кружке, образовавшемся вокруг журнала «Культура», главным редактором которого был Ежи Гедройц. На страницах этого издания отстаивалась идея о необходимости добиваться выхода из состава СССР Украины, Белоруссии и Литвы, которые должны были стать, по сути, польскими сателлитами. Наработки публицистов «Культуры» оказались востребованными после распада социалистического лагеря и Советского Союза.
После вступления Польши в Евросоюз в 2004-м польская элита четко сформулировала свою миссию на востоке — способствовать интеграции постсоветских стран в ЕС. Для этого в 2009 году по инициативе Варшавы был учрежден проект «Восточное партнерство», в который вошли Украина, Белоруссия, Молдавия, Грузия, Армения и Азербайджан.
Руководствуясь знаменитой фразой Ежи Гедройца «чем сильнее будет наша позиция на Востоке, тем больше с нами будут считаться на Западе», власти Польши рассчитывали «втащить» бывшие республики СССР в Евросоюз, чтобы сделать Варшаву мощным восточноевропейским центром силы внутри рыхлого пространства от Лиссабона до Луганска. Если Пилсудский мечтал о конфедерации от Балтики до Черного и Адриатического морей, то проект «Восточное партнерство» предполагал замену Адриатики Каспием. Однако почти сразу польский имперский проект начал трещать по швам.
По иронии судьбы интеграционные усилия Польши вызвали дезинтеграцию Украины. Главными инструментами «Восточного партнерства» должны были стать соглашения об ассоциации и зоне свободной торговли между постсоветскими странами и Евросоюзом, а также отмена виз. Именно отказ президента Украины Виктора Януковича подписать соглашение об ассоциации с ЕС спровоцировал политический кризис, в результате которого Украина начала терять выход к Черному морю. По мере утраты членами «Восточного партнерства» интереса к этому проекту пространство потенциальной польской экспансии стало всё больше скукоживаться.
На сегодняшний день заинтересованность в интеграции в «западный мир» через союз с Варшавой проявляют только власти в Киеве. Поэтому на повестке дня стоит польско-украинская уния, условия которой уже в открытую обсуждаются руководством двух стран. В рамках унии граждане Польши и Украины будут полностью уравнены в политических и социальных правах на территории двух стран. Предполагается введение режима свободного въезда граждан Украины на территорию Польши и наоборот.
Интеграция коснется также экономической, военной и культурной сфер. По сути, Польша и Украина пытаются создать Союзное государство — тот формат отношений, который есть сегодня у России и Белоруссии. Польско-украинская уния призвана заменить Украине прямое членство в Евросоюзе и НАТО, куда Киеву вход закрыт по целому ряду причин.
Разумеется, Польша заинтересована в том, чтобы в союзе с ней оказалась Украина в как можно больших границах. Используя именно эту оптику, следует рассматривать заявления польских официальных лиц на украинскую тему. Например, когда посол Польши во Франции Ян Эмерик Росцишевский говорит, что Польша будет вынуждена вступить в вооруженный конфликт, «если Украина не сможет отстоять свою независимость», он беспокоится не об украинской самостийности как таковой, а о судьбе польско-украинского союза, который призван поднять геополитический статус Варшавы. Многочисленные польские наемники на Украине также сражаются не за «территориальную целостность» соседнего государства, а за идею польского влияния «от моря до моря».
Может возникнуть вопрос, а где же польское руководство собирается брать ресурсы для реализации планов а-ля Пилсудский? Ведь империя — это дорогое удовольствие. Вероятно, по мысли поляков, оплачивать их «банкет» должна Германия. В октябре прошлого года Варшава направила Берлину ноту о репарациях по итогам Второй мировой войны. Ущерб там оценен примерно в $1,5 трлн (это около 15 годовых бюджетов Польши).
МИД Германии ответил на ноту отказом от переговоров. По мнению немецкого правительства, вопрос о репарациях за военные потери закрыт. Как представляется, лишь из деликатности немцы не напомнили полякам, что после войны Польше были переданы немецкие города Бреслау (Вроцлав), Штеттин (Щецин) и другие. Если Варшава будет упорствовать, нет сомнений, что Берлин об этом напомнит, а то и потребует вернуть немецкие земли обратно.
Автор — политолог, эксперт по восточноевропейскому региону
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
