Космические одиссеи с дурковатыми и разряженными, как сутенеры, пришельцами, ритмы диско, расцвеченные косметикой Pupa веселые молодые лица, отливающие металликом брюки и топы, о которые можно уколоться, а то и порезаться. Первые триумфы и скандалы Пьера Кардена пришлись на конец пятидесятых, но истинное его время — сумасбродные, танцующие восьмидесятые и бунтующие девяностые. По крайней мере в наших краях. Кажется странным, что уже сегодня, так вроде бы рано, мы говорим о столетии со дня рождения французского кутюрье.
Ученик экстравагантной Эльзы Скьяпарелли и рафинированного Кристиана Диора. Соавтор знаменитого New look и жакета «Бар», вернувшего эстетически приунывшей послевоенной Европе образ холеной, отсылающей к La Belle Epoque женщины-цветку. Изобретатель мегаавангардистских и совершенно неадаптированных к повседневности, навеянных научпопом космических коллекций. Карден был новатором и провидцем моды. Находил вдохновение во всем — от заливочных форм до китайских пагод. Именно он основал прет-а-порте и превратил не слишком прибыльный, зависимый от капризных богатых клиентов арт-бизнес — «модный дом» — в мощную империю, которая в рамках лицензионных соглашений брендировала вещи порой очень далекие от индустрии красоты. Под маркой Pierre Cardin выходило примерно всё — от чайников до обоев.
В семидесятые его продукция и ее реплики наводнили чуть ли не все страны, неудивительно, что имя кутюрье вошло в советский кинофольклор через запятую с «хорошими сапогами».
«Вот, смотрите, батничек достала! Говорят, от Кардена! Всего 50 рублей!» — тараторит Верочка в энциклопедии позднесоветской жизни «Служебном романе». — «Спасибо. Пишите приказ», — игнорирует тему Калугина, но батничек, не глядя, берет. Мастхэв и цена хорошая.
Позже батники «от Кардена» — нонконформистские, мятые, очень французские, напоминающие скорее о студенческих волнениях, чем о закованных в черную парчу и утянутых в талии занудных принцессах, облюбуют претендующие на богемность тетери. Из тех, кто мечтал пойти в актрисы, но учится на инженера, а в тубусе вместе с «чертежным мучением» носит банку джина с тоником, а то и «Розового пса» — ну да помоги им бог. Отшивались батнички, между прочим, у нас — на тридцати фабриках по всему Союзу. После знакомства с Раисой Максимовной предприимчивый кутюрье подписал контракт с Министерством легкой промышленности СССР на производство одежды.
Но это всё про бизнес, а настоящий Карден — про творчество. Настоящий Карден — это, конечно, не прет-а-порте, сшибающая с ног амбра, иланг-иланг или обои в мещанскую золотую полосочку, а чистая геометрия, кинетика, драйв, цветовые блоки и полное пренебрежение пропорциями и чувством приличий.
Настоящий Карден — это платье-пузырь и Egg carton dress, вдохновленное контейнерами для яиц, графика, вырезы, эполеты, металлические элементы и иллюминаторы, серебро. Женщина от Кардена — Аэлита, прилетевший к нам прямиком из другой галактики. Завороженный научной фантастикой и освоением космоса, в начале семидесятых Карден стал еще ближе к этому удивительному и загадочному миру, примерив космический скафандр астронавта Базза Олдрина.
В своем неукротимом желании завоевать мир Карден сделал ставку на экстраординарные шоу. Его показы проходили в пустыне Гоби, на борту авианосца в китайском Тяньцзине, на знаменитой вилле Медичи в Риме, в Белом дворце в Белграде.
После Диора он стал одним из первых западных кутюрье, кто приехал в СССР. Это потом на нас обрушились шлейфы, маски, пайетки, кринолины и горлатные шапки, а тогда, 30 июня 1991 года, Красная площадь ликовала, приветствуя своего Маршала Моды.
«Аплодирующая, пританцовывающая толпа в этот вечер на Васильевском спуске была разительно непохожа на нашу привычную. Удручающая серьезность, политическая непримиримость, безнадежная озабоченность — всего этого словно не бывало, — писал в своем репортаже Александр Кабаков. — И в конце концов — фейерверк! Это же надо представить: не в честь государственного торжества, а в честь иноземного художника рвались и рассыпались над Москвой-рекой белые, розовые, желтые искры».
Зрелище поразило даже искушенную в модах Майю Плисецкую. «Я стояла рядом с Карденом, глазам не веря, прося ущипнуть меня покрепче, желая убедиться, что это явь, а не сон», — признавалась балерина.
На глазах восхищенной публики полсотни моделей красовались в нарядах от-кутюр, а за ними наблюдали более 200 тыс. зрителей… Юбки-оригами и платья-пагоды, яичная кладка, скорлупа, блеск и фурор.
Вполне в традиции старой школы Кабаков завершил свой фешен-репортаж выводом социально-нравственного свойства.
«Проще всего насупиться: в такое при наших бедствиях… время… опять пир во время чумы… Ну ладно. Плохо мы живем, очень плохо. Но ведь люди же мы! А человеку, даже если он голоден, красота дает надежду, что жизнь может стать лучше. Если бы бедность и неустроенность не нуждались в красоте, наши предки, которые тоже жили не очень-то, не построили бы всё что есть на этой площади, и не назвали бы ее Красной. Для политики хватило бы лобного места», — рассудил он.
Впрочем, даже если бы Карден не приезжал, он всё равно был бы «наш», ведь мы его освоили и полюбили задолго до Раисы Максимовны в ее безупречной твидовой паре (а стиль первой леди не остался без внимания французского кавалера).
Но ведь как пела группа «Дюна» накануне развала СССР, предвещая фирмачно-кооперативный период моды, когда авангард сооружали прямо из картонных коробок:
«Объятья снова плен, / Мой парень — Пьер Карден, / И двое слуг — брюнет и шатен. / Растут мои дома, рекой течет Клима, / Партнеров — тьма, гуляет фирмá».
Любили у нас Кардена, и Диора, и Гуччи, и Версаче. А потому и переосмыcливали.
Автор — литературный критик, обозреватель «Известий»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
