Российские картины, застрявшие на финской таможне, благополучно вызволены из плена. Следом ждем возвращения шедевров с выставки коллекции Морозовых в Париже. Еврокомиссия дала разъяснение, четко определив, что участвовавшие в европейских выставках музейные экспонаты не попадают под санкции. Истерики в «околокультурных» Telegram-каналах и желтых СМИ оказались беспочвенны. Но дело, конечно, не в благородстве Европы, а исключительно в соображениях целесообразности и выгоды.
Новейшая история знает не так много случаев, когда музейная собственность одной страны изымалась (хотя бы временно) другой. Самый известный пример — вывоз немецких ценностей Советским Союзом после Второй мировой войны. Напомним: часть экспонатов СССР действительно забрал себе в качестве компенсации за тот ущерб, который гитлеровская Германия нанесла нашим музеям. Справедливо. Но Дрезденская коллекция, 10 лет хранившаяся в ГМИИ им. Пушкина, в итоге была возвращена.
Стоит добавить, что «Сикстинскую Мадонну» Рафаэля и другие шедевры из Дрездена мы фактически спасли: город пострадал от варварских бомбардировок США и Великобритании, музеи были разрушены, великие художественные сокровища имели все шансы либо пострадать от отсутствия музейного климата, либо попасть в руки мародеров. В ГМИИ же их не просто сохранили, но отреставрировали. Проще говоря, мы ничего от этого не приобрели — кроме, разве что, возможности для советских ученых изучить европейские шедевры вблизи. Доходы от финальной выставки собрания едва ли компенсировали расходы, понесенные за десятилетие «лечения» полотен и заботы о них.
Теперь перенесемся в наши дни и представим на секунду, что некая европейская страна решилась бы конфисковать картины из российского музея в связи с украинскими событиями. Постоянно экспонировать бы их никто не стал — у любого серьезного музея работ в фондах гораздо больше, чем можно разместить на имеющихся выставочных площадях. Значит, пришлось бы просто держать вещи в хранилище. Но это тоже расходы. Нужно следить за произведениями, соблюдать температурный и влажностный режим и так далее.
Даже продать конфискованное невозможно. Звучавшие в далеких от культуры западных СМИ провокационные призывы сбыть коллекцию Морозовых на аукционе и передать деньги Украине выдают полное непонимание механизмов арт-рынка. Во-первых, ни одна страна не допустит попадания в частные руки вещей уровня «Девочки на шаре» Пикассо или «Портрета Жанны Самари» Ренуара. Это достояние даже не только национальное, но общечеловеческое, и оно не может исчезнуть из поля зрения публики и ученых. Во-вторых, ни один серьезный коллекционер не будет выкладывать сотни миллионов долларов (а именно такой порядок цен адекватен для знаковых шедевров импрессионистов и модернистов) за вещи, которые кто-либо — тем более целое государство — может оспаривать и считать приобретенными незаконно. Так что этот сценарий просто абсурден.
Получается, пришлось бы арестованные произведения хранить неизвестно сколько, возможно, изредка показывая. Даже другим музеям не выдашь. Не самая впечатляющая перспектива. Впрочем, какой бы путь там ни выбрали, это нанесет серьезнейший удар по мировому межмузейному доверию. Понятно, что Россия больше никогда не даст свои художественные сокровища стране-похитителю. Но и другие, вполне нейтральные страны сильно призадумаются: стоит ли рисковать, если прецедент имеется? А те обмены, которые сохранятся, станут существенно сложнее и дороже. Страховки подорожают, дополнительные гарантии усложнят бюрократические процедуры. В общем, по всей выставочной работе будет нанесен сильнейший ущерб.
Но именно выставки — главный драйвер музейной сферы, основной способ привлечения средств и внимания общественности, а следовательно, и формирования репутации, что опять-таки сказывается на отношении (читай — щедрости) меценатов и государства. Вспомним, как рванула вперед Третьяковка в 2015–2016 годах. И в первую очередь благодаря сверхуспешным ретроспективам Серова и Айвазовского. Понятно, что там была большая комплексная работа, подчас невидимая со стороны, но в массовом сознании ГТГ именно благодаря экспозициям-блокбастерам стала по-хорошему модным, актуальным местом. И всего за несколько лет музей смог принципиально изменить структуру своих доходов: прежде основные поступления были государственными дотациями, а перед началом пандемии ГТГ куда больше денег зарабатывала сама.
Любой европейский музей понимает: угрозы выставочному делу надо минимизировать, а не создавать на пустом месте. И сейчас, когда пандемия еще не вполне закончилась и туристические потоки не восстановились, это буквально вопрос выживания. Свои граждане не пойдут несколько раз смотреть постоянную экспозицию, спонсоры же будут давать деньги в первую очередь под громкие проекты.
И последнее: музеи крайне щепетильны в отношении принадлежности предметов. Сколь бы недружественной не была страна, предоставившая картину, решиться конфисковать чужой экспонат или хотя бы пойти на поводу у тех, кто этого требует, — нарушение музейной этики, десятилетиями складывающихся неписаных правил.
Проблема разве что в том, что если сотрудники самих музеев всё это понимают, то политики, соревнующиеся в русофобских инициативах, — едва ли. Да и как объяснить человеку без культурного бэкграунда, что нельзя ставить на одну доску шедевр живописи и, допустим, яхту, бочку нефти или счет в банке? Вероятно, все эти недели сотрудники западных арт-институций как раз и занимались кулуарной «просветительской работой», убеждая чиновников-троечников, что санкции санкциями, а выгода от ареста коллекций — отрицательная. Пока, как видим, успешно. Дай Бог, чтобы урок оказался прочно усвоен.
Тем более едва ли кто-то сомневается, что отношения между странами рано или поздно налаживать всё равно придется. И первые осторожные шаги здесь будут сделаны именно через культуру. Так что хотя бы здесь мосты сжигать не следует.
Автор — кандидат искусствоведения, обозреватель «Известий»
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
