Вот лишь несколько новостей последних дней. Боннский фонд искусства и культуры потребовал досрочно закрыть выставку «Многообразие. Единство», которая проходит в Третьяковке. Эрмитаж остановил работу экспозиции «Русский авангард. Революция в искусстве», которая демонстрировалась в Амстердаме, по причине беспрецедентного давления, с которым столкнулись сотрудники музея в Голландии. Наконец, Венецианская биеннале намерена запретить участие российских делегаций на всех мероприятиях. Очевидно, «охота на ведьм» вышла на новый уровень и затронула не только звезд классической музыки, известных позитивным отношением к Владимиру Путину, но и совершенно аполитичную арт-сферу. И есть ощущение, что это отнюдь не инициатива музейных работников — людей, вне зависимости от национальности и политических взглядов преданных идее фундаментальности культуры.
Едва ли кто-то мог предположить, что даже самые жесткие санкции затронут не только бизнес и экономические отношения, но и наиболее безденежную, миролюбивую область человеческой деятельности — музейную. Причем не опосредованно (например, тем, что сложнее будет перевозить работы через границы, спонсоры затянут пояса и т.д.), но самым прямым образом: выставки, имеющие отношение к России или организованные совместно с Россией, просто начали закрывать.
Здесь, конечно, можно вспомнить о том, что у нас уже давно нет музейного обмена с США. MoMA не может послать картину в Третьяковку и наоборот. Но коллекционеров это не касалось. Поэтому, например, санкции не помешали показать несколько лет назад в Москве и Петербурге великолепную коллекцию американского собирателя Томаса Каплана. А с Европой и вовсе не было таких проблем, даже после присоединения Крыма. Казалось, здравомыслящим людям понятно: европейская культура едина, мы — ее часть, и тесные связи здесь остро необходимы, как ни относись к геополитическим конфликтам.
Еще недавно музейное сообщество демонстрировало чудеса взаимовыручки и взаимопонимания. Когда пандемия нарушила все планы, сломала привычные регламенты сопровождения произведений при передаче их на выставки, взвинтила цены на страховки, сотрудники институций из самых разных стран шли навстречу друг другу и делали всё возможное, чтобы художественная жизнь в Европе, включая Россию, все-таки продолжалась.
Что же изменилось? Неужели директор условного Тэйт решил, что, не дав директору условного Эрмитажа картину, он остановит вооруженное противостояние? И неужели он подумал, что Пиотровский, Трегулова, Лошак и их сотрудники ответственны за происходящее на Украине? Сомневаюсь.
Ответ, вероятно, надо искать не в музеях, а в правительствах. Еще одна свежая новость. Министр цифровизации, культуры, СМИ и спорта Британии Надин Доррис призвала лишить Россию права проводить международные спортивные и культурные мероприятия. «Культура теперь является третьим фронтом в украинской войне» — заявила она.
Мне стало любопытно, каково образование и творческий бэкграунд у дамы, столь решительно переосмыслившей роль искусства. Как выяснилось, единственным учебным учреждением, которое она закончила, была средняя школа Ливерпуля, затем она строила партийную карьеру, а известность завоевала благодаря участию в скандальном реалити-шоу и публикации нескольких романов, которые получили разгромные рецензии критиков. Перед тем как взять под свою материнскую опеку британскую культуру, Доррис отвечала в правительстве Джонсона за психиатрию и предотвращение самоубийств.
А вот другой пример европейского управленца — уже прошлых лет. Граф Франц Вольф Меттерних цу Грахт во время Второй мировой войны был главой специального отдела охраны искусства при командовании вермахта во Франции. Доктор искусствоведения, профессор Боннского университета, специалист по Северному Ренессансу, он, формально служа Рейху, несколько лет защищал луврские сокровища от притязаний нацистских бонз, а еще закрывал глаза на то, что французы методично вывозили шедевры из Парижа и прятали их в труднодоступных замках на всей территории страны. Граф понимал: война войной, но великий музей и его коллекция пострадать не должны ни в коем случае. Даже если всё это принадлежит врагу.
История Меттерниха стала основой для фильма Александра Сокурова «Франкофония». Правда, там же проводится мрачная параллель между поведением немцев во Франции и в СССР: Эрмитаж, в отличие от Лувра, фашисты спасать не собирались. Они тоже думали, что русскую культуру можно безболезненно «отменить».
Собственно, нынешний лавинообразный процесс исключения России из культурного (и музейного, в частности) процесса Европы — логичное продолжение cancel culture. Методы отработаны на тех, кто заподозрен в недостаточно почтительном отношении к ЛГБТК+ и BLM, а также на попавших — справедливо или нет — под каток #MeToo. И это видно не только из Москвы.
На днях в Bloomberg вышла колонка влиятельного американского экономиста доктора Тайлера Коуэна с заголовком Cancel Culture Against Russians Is the New McCarthyism. Обладатель ученой степени Гарварда знает историю, видимо, получше выпускницы средней школы Ливерпуля Надин Доррис и сравнивает развернувшуюся атаку на русскую культуру с маккартизмом — изгнанием коммунистов и всех, кто им симпатизирует, из общественной жизни США в 1950-х. А заодно напоминает, что даже в разгар холодной войны американцы не закрывали двери перед советскими музыкантами и спортсменами. Таким образом, заключает Коуэн, маккартизм более рационален, чем нынешняя «культура отмены»: «по крайней мере, он пытался устранить то, что тогда считалось большой угрозой».
Но теперь, видимо, рациональным считается использовать культуру как оружие. Третий фронт, говорите?
Михаил Пиотровский любит повторять, что музеи и культура в целом существуют не для обслуживания чьих-то сиюминутных интересов, будь то власть или даже общество. Это важный тезис. Культура самоценна. Она должна развиваться по своей логике и своим внутренним законам. Мешать ей нельзя. В том же Эрмитаже периодически возникали скандалы — когда, например, там выставили произведения Яна Фабра и некие активисты усмотрели в них признаки жестокого обращения с животными. Да и в Третьяковке порой выискивают «крамолу». Но российские музеи небезуспешно отбивались, и, как оказалось, научились отстаивать свое право самостоятельно решать, что показывать, а что — нет.
Вообразимо ли, что у нас сегодня уберут произведение только из-за национальности художника, будь он хоть британец, хоть американец? Едва ли. Можно было бы позлорадствовать и сказать, что это стало прерогативой просвещенной Европы, да не хочется. Именно потому, что русская культура при всей своей самобытности — весомая часть европейской. Нам друг без друга никуда, как бы того ни хотели бойкие западные министры.
P. S. Ключевая метафора сокуровской «Франкофонии» — попавший в бурю корабль с произведениями искусства. И это, конечно, больше, чем корабль. В самые неспокойные, драматичные времена культура была ковчегом — и для России, и для Европы. Даст бог, и в этом раз доплывем.
Автор — кандидат искусствоведения, член Союза композиторов России
Позиция редакции может не совпадать с мнением автора
