Леса да равнины, поля да луга, ручьи да овраги... Иван Шишкин считается главным отечественным пейзажистом, а его образы — прежде всего, конечно, те самые мишки («Утро в сосновом лесу») и засеянные хлебом просторы («Рожь») — с детства знакомы всем и каждому. Новая ретроспектива мастера в Русском музее не стремится разрушить стереотипы, но делает неожиданные акценты и заставляет задуматься, в чем же магия Шишкина и почему его работы по сей день так приятны нашему глазу и сердцу.
В экспозиции, развернутой в Корпусе Бенуа — свыше 100 работ Шишкина. Часть из них — живопись, но едва ли не больше — графики и тиражных листов (офорты, литографии и т.п.). Среди рисунков есть и «Утро в сосновом лесу»: финальное полотно, как известно, хранится в Третьяковке, но у Русского музея — семь карандашных эскизов. Один из них, со всеми четырьмя медведями, на время покинул запасники. Решение его показать в какой-то степени можно назвать уступкой публике — мол, если не будет «мишек» хотя бы в каком-то варианте, зрители уйдут недовольными. Но проект в целом, построенный исключительно на собственном собрании Русского музея, убедительно доказывает, что Шишкин — это далеко не только и не столько «мишки». Да и вообще этот мастер куда глубже и тоньше, чем тот несколько лубочный образ, который сформировался в массовом сознании.
Шишкин, конечно, художник-романтик. В этом плане выставка любопытно перекликается с экспозицией Третьяковки «Мечты о свободе. Романтизм в России и Германии». Природа для Шишкина, как и, например, для Каспара Давида Фридриха — не просто лютики-цветочки, а нечто большее: воплощение божественного, огромный мир. Показательно, что Шишкин всё время подчеркивает, даже утрирует контраст между крохотными людьми и вековыми деревьями.
Вдобавок, мир этот столь же бесконечен, сколь и непознаваем. Чем ближе ты подходишь к картине, тем больше видишь деталей — и оказывается, что обычная придорожная трава на самом деле удивительно разнообразна, а гипнотизирующая листва деревьев имеет свой затягивающий «ритм». Помню, когда я на предаукционной выставке Sotheby’s рассмотрел вблизи авторское повторение картины «Рожь», подойдя так близко, как в музее не позволили бы, то увидел, что среди одноцветных колосков спрятались крохотные васильки. Заметить их на расхожих репродукциях третьяковского полотна, конечно, невозможно. А уже тем более — оценить по ним рельеф поверхности, ведь Шишкин мастерски его использовал, делал некоторые объекты практически выпуклыми. На экспозиции в Русском музее таких сюрпризов для внимательного зрителя будет множество.
Вот, например, «Ивы, освещенные солнцем». Взор притягивают, конечно, роскошные кроны деревьев: характерные продолговатые ивовые листики выписаны филигранно, но это не фотореализм, а вдохновенная художественная фантазия. Но стоит опустить глаза — и увидим женщину с двумя детьми у подножья мощного ствола. Луговые травы девочке почти по пояс, а среди множества наклонившихся от ветра стеблей — опять-таки крошечные цветочки.
Для выражения своего отношения к природе Шишкин не боится даже религиозных коннотаций. На картине «Буковый лес в Швейцарии» под гигантскими деревьями видна крошечная фигура матери с ребенком на руках; стоит присмотреться, и становится ясно — это Мадонна, не иначе. Столь же символична и литография «Могилка». Типичный для Шишкина русский пейзаж с выразительной сосной на переднем плане, но у ее ствола — деревянный крест. И опять художник подчеркивает, сколь мал этот знак человеческого присутствия (и одновременно — отсутствия) по сравнению с вечным величием природы.
И всё же Шишкин — оптимист. Если у романтиков-европейцев природа — скорее, убежище от невзгод жестокого мира, да и сама она может быть враждебной, то у Шишкина и вовсе нет ничего, кроме этой природы, даже в предгрозовые минуты удивительно умиротворенной (смотрите полотно «Перед грозой»). Люди же живут в гармонии с ней, буквально растворяются в ее красоте. Но и красота — отнюдь не пафосная или салонная. Нет, настоящая. И потому ностальгически-щемящая, вступающая в резонанс с душой любого русского человека. Случалось ли вам, проезжая мимо поля, восклицать «Как у Шишкина!»? Вот только это не там «как у Шишкина»; это у него — как там. И как везде.
Шишкин помогает нам увидеть красоту в том, что не надо искать специально — достаточно выбраться за пределы мегаполиса. Старый колодец, покосившиеся деревенские избенки, бурелом в лесу и невзрачная сельская тропа. Не бурное, картинно-прекрасное море, как у Айвазовского, а скромный ручеек в осыпающемся овраге. Всё это Шишкин без устали воспевал во всех существовавших форматах — от традиционных для отечественного искусства XIX века холстов до пришедших с Запада альбомов гравюр. Кстати, нельзя не отдать должное юмору и самокритичности гения: на выставленной в музее обложке одной их таких тетрадей фамилия автора выложена досками заросшего деревянного забора (дизайн, конечно, самого Шишкина).
А один рисунок и вовсе может быть прочитан как своего рода творческий манифест. «Лиственный лес на скалистом берегу. Валаам» демонстрирует огромные валуны и возвышающиеся на них деревья, справа же, у самого края композиции, спрятана фигурка художника, пишущего пейзаж, — сразу и не заметишь. Кажется, свою миссию Шишкин видел именно в этом: скромно, не оттягивая внимание на себя и свое творческое «я», воспевать величие русской природы. А такая позиция не устареет никогда.
Автор — кандидат искусствоведения, обозреватель «Известий»
Позиция редактора может не совпадать с мнением автора
